Избранное

МНЕ ПРИСНИЛОСЬ…

_роман

_{Перевод Н. Галь}

I SAW IN MY DREAM

Часть первая

Кто тебя любит?

Мамочка и папочка.

Еще кто?

Тетя Клара.

А еще кто?

Иисус Христос.

А еще кто?

Отче наш, иже еси на небеси…

И после всего этого мать говорит:

и целует тебя, и уносит свечу, и остаешься в темноте, и в мягком тепле постельки уютно, как птенчику в гнездышке.

А если проснешься среди ночи и заплачешь, приходит отец, берет тебя на руки, и засыпаешь между ним и матерью на широченной постели. А поутру рядом только мама, и пахнет всегда ею, отцовская половина пуста. Но отца слышно, он разжигает огонь в кухне, и мама тоже встает, остаешься в кровати один, лежишь и смотришь во все глаза, мама закутана в халат, видно только голову, болтаются пустые рукава, мамины одежки одна за другой скрываются под халатом, а потом она сбрасывает халат и стоит перед тобой совсем одетая.

А если проспишь всю ночь в своей кроватке, утром приходит отец и одевает тебя — поставит на кровати, поднимет тебе руки и проденет в проймы лифчика, потом повернет тебя спиной и застегнет пуговицы сзади. И тогда можно пойти с ним и помочь кормить кур, а если повезет, увидишь, как петух вскочит на какую-нибудь курицу и задаст ей трепку. Петух большущий, он бы и тебе задал трепку, да при папе не смеет. Когда рядом папа или мама, с тобой ничего плохого не случится, а если иной раз, играя, ушибешься, всегда можно побежать к папе или к маме, они поцелуют больное место, и все пройдет.

Кормить с отцом кур — это только начало, потом еще столько всего делаешь и видишь за день, так и живешь. Так было всегда, и никогда не будет по-другому, ведь так было долго-долго, сколько можешь вспомнить, длинное-длинное время, и по-другому никогда не будет, ведь ни разу не заметно было никакой перемены. Всегда были только папа и мама, и тетя Клара, и Арнольд, брат, он старше тебя и ходит в школу, но он всегда ходил в школу, говорят, потом и ты тоже пойдешь. Потом. До этого еще очень-очень долго, ведь даже один день — это очень-очень долго, и, когда мама говорит — пора спать, ложиться так не хочется, потому что нового дня ждать очень долго. Мама всегда говорит — завтра настанет новый день, и правда, настает, но мало радости так говорить, потому что этого нового дня надо так долго-долго ждать.

В то утро, когда он первый раз пошел в школу, он отчаянно раскапризничался. Все собрались в кухне — мама и тетя Клара были в фартуках, отец защипывал брюки внизу велосипедными зажимами, Арнольд ждал, готовый отвести брата в школу. И мать сказала — полно, Генри, и отец сказал — возьми себя в руки, и тетя Клара обозвала его плаксой, и Арнольд сказал — до чего он глупый. А он был в носках, в новых башмаках, в самых хороших штанах и новой рубашке, он сам видел, как мама строчила ее на швейной машине, и на голове картуз, который стал Арнольду мал, но вообще-то хороший, и ранец из настоящей кожи, они с мамой вместе его покупали. Не мальчик, а картинка, сказал отец, и вот он уткнулся маме в колени, обхватил ее ноги обеими руками. И не хочет никуда идти, и никак не перестанет плакать.

Но ничего не помогло, пришлось пойти. Мама утерла ему глаза и опять пересказала, сколько всего вкусненького она ему приготовит, если он будет умницей. И велела Арнольду взять его за руку, и отец выкатил из сарая свой велосипед и велел Генри держаться молодцом, и тетя Клара стояла на веранде и смеялась, и он выпил воды, чтоб больше не икать, уцепился покрепче за руку Арнольда, и они вышли за ограду, в проулок. Мама помахала вслед, Арнольд потянул его за руку, а потом маму не стало видно, и они пошли мимо лесопилки, через железную дорогу, и вот с холма послышался шум и крик от школы, это играли ребята.

И как раз когда стало слышно ребят, очень некстати Арнольд выпустил его руку — сказал, в канаве через дорогу сидят лягушки, он заметил одну и хочет поглядеть. И Генри, младший братишка, этого не вынес — стал на месте и заревел, противно было смотреть, но и смешно: застыл косолапо, рот разинут, лицо все сморщилось, долгий миг — ни звука, ни движения, и потом — отчаянный вопль. Арнольд перепугался — прибежал назад, взял брата за руку,— но и рассердился, стиснул руку очень больно. И сразу об этом пожалел, так закричал от боли Генри, и сказал — не плачь, тогда я тебе кой-что покажу. И братишка перестал плакать, но Арнольд сказал, не сейчас покажет, а после, точно пообещал, только ничего больше не хотел объяснить — что покажет, большое или маленькое, и при нем ли это сейчас (может быть, и при нем, сказал он), и можно ли это есть (может быть, сказал он). И гадая, что же это такое, и веря обещанию, Генри ухватился за руку старшего брата и перестал плакать.

А на школьном дворе крик, беготня, девочки играли в «фермер выбирает невесту», мальчики — в охоту на лисиц, какие-то большие мальчишки кидались камнями и лупили друг друга ранцами. Но он крепко держался за руку Арнольда, и они нашли учительницу, и тут все стало хорошо, потому что она оказалась та самая, которая учила его и в воскресной школе. И до большой перемены ему в то утро нравилось в школе: выводишь крючки и палочки на грифельной доске, потом на большой черной доске рисуешь кошку, а потом всем велели выйти во двор. Ему не хотелось выходить, он замешкался, посидеть бы лучше в классе, но учительница сказала — беги во двор играть. И он вышел, во дворе младшие мальчики и девочки, такие, как он, затеяли игру «по лесу гуляем, ягоды сбираем», но он к ним не подошел, он искал Арнольда, но не нашел, и тогда он прошагал через весь двор, за ограду и дальше по дороге, по которой они пришли сюда с Арнольдом. Чем дальше, тем быстрей, а перейдя через рельсы, пустился бегом. На бегу он заплакал, сперва тихонько, потом погромче, а потом уже он бежал и рыдал взахлеб, ревел во все горло, и какой-то человек вышел из ворот лесопилки и уставился на него. Рыдания перешли в громкие вопли, и он побежал еще быстрей, и мама услыхала и встретила его на полпути к забору, и он с разбегу уткнулся в нее лицом.

Она дала ему немножко постоять так, пока он не успокоился, но добром все равно не кончилось, она надела другое платье и шляпу и собралась вести его обратно в школу, но тут вернулся Арнольд. Его послали за Генри, так что мама сняла шляпу, а тетя Клара сказала, по ее мнению, его надо хорошенько выпороть, и мама сказала — Клара! Потом достала чистый носовой платок и платком взяла его за нос и велела высморкаться и сказала — она знает, теперь он будет умницей, и Арнольд опять взял его за руку, но он отнял руку. Он хотел бежать в школу бегом, но Арнольд хотел идти не спеша и остановился у канавы и поглядел, нет ли там лягушек. Потом Арнольд привел его к учительнице, и она сказала — он должен обещать ей, что будет молодцом и не станет больше убегать из школы. И он пообещал, и это было нетрудно, ведь он бегал домой только поглядеть, как там без него мама, пока он не может о ней позаботиться, а раз с ней ничего плохого не случилось, так и ему неплохо.