Можете звать меня Татьяной

И вот ввели в семью чужую. Там Тане не обрадовались. Дочь беспечной матери, она за собой следить толком не умела. Успешная семья Проталиных занимала по Таниным меркам огромную квартиру в сером доме на Покровском бульваре. У семьи имелась дача, машина, домработница. Всё это Тане было в диковинку. Над домработницей за глаза посмеивались: она сыр ест как хлеб. Что же говорили про Таню в ее отсутствие? Уж про Таню было что сказать. Не приобретенье, отнюдь не приобретенье. Красивый Танин муж Вячеслав охотно принимает участие в перемыванье ейных косточек. Дескать, никогда не знаешь, когда лучше потерпеть – днем или ночью. Бульвар за окном застыл в ноябрьском скорбном молчанье, и ни одна собака не поднимет ногу на стандартную чугунную ограду, напоминающую Тане ее неласковый дом. А в новой семье разговорчивый отец-профессор, по специальности гидродинамик, всегда обращается к Тане с издевательской интонацией: «моя сладенькая». Что ж, слышит Таня из кухни, где моет посуду, если она ни в чем ином не хороша, стало быть, хороша в постели. Вячеслав хмыкает. Таню еле научили мыть тарелки с обеих сторон. Поначалу мыла только рабочую поверхность. У домработницы Нюры вечно что-нибудь болит с тех пор, как в семье появилась Таня. Мать Вячеслава преподает марксизм-ленинизм. Считает, что по окончании философского факультета Таня пойдет по ее стопам. Видно, к математике девчонка оказалась неспособна. Свекровь строга к Тане и сладенькой ее вовсе не считает. Только кот, огромный, по прозванью «батюшка кот» любит Таню. Не отходит, греет пушистыми боками худые Танины ноги. «Нет, вы посмотрите на ее ноги», - кипятится свекровь. У Тани вострый слух, всегда был. Прокручивает в простой мясорубке куриное мясо для котлет – велели – и глотает слезы. Вот наконец белая-белая зима ложится. Всё немножко посветлеет. Когда в квартире никого нет, Таня поет. Стучится старая седая соседка по площадке. «Что, мешаю?» - «Нет, очень хорошо. Я преподаю в Гнесинке». Таня благодарно кивает, но пригласить старушку зайти не решается.

Весной на даче примерно как в раю. Таня неумело копает, зарабатывая волдыри на нервных руках несостоявшейся арфистки. Ничего лучше не придумала, как сесть погреться на выключенную электроплитку – старую, керамическую, с открытой спиралью. Керамика раскололась на кусочки. Старшие, включая Нюру, смотрят на Таню с нескрываемым презреньем. Блажная. А в глубинах Таниного зябкого существа уж зародилось новое существо. Тоже радуется тайным зреньем лиловым крокусам и желтым нарциссам.

У Тани хороший руководитель по аспирантуре. Дает ей читать умные книжки по философии. Иные вышли до революции, иные в двадцатых годах. Позже ничего не переводили и ничего разумного не издавали. Отстали на полвека от философской мысли Запада. Таня это чувствует и все более уклоняется в физику. Свекровь одобряет, мужу всё равно. Таня успевает написать фактически физ-мат диссертацию, а защищает ее как философскую уже родивши сына Андрея. Таню оставляют преподавать математику на физфаке. Физфак был шибко бериевский, и следы остались. Людям не дают опубликовать полученные результаты. Иногда дело кончается суицидом. Но Таня всего этого не замечает. Дома Нюра ворчит: на нее навязали Андрейку. А Таня – Таня влюбилась первый раз в жизни. Идет по Садовому кольцу, наступает на решетки, из которых растут живучие тополя. Поет довольно громко: «Мама, мама, это я дежурю, я дежурный по апрелю».

Рожденье сына сняло печать, коей Таню с юности запечатала жизнь. Безразличная к дерзкому мужу, она тянется мов тополя из чугунной решетки к другому человеку. У того есть имя – Евгений. Стоит ли он нонешних Таниных волнений, завтрашних жертв? не стоит. Числится на физфаке в лаборатории, еле держится. Вот-вот вылетит. Отца нет, мать работает дворником в Столовом переулке у Никитских ворот. Живет с сыном в коммуналке – у них одна небольшая комната. Терроризирует соседей «из бывших», пользуясь своим высоким дворницким положением. Хорош вариант для Тани-то.

В лаборатории пусто. Довольно неказистые демонстрационные приборы, находящиеся в ведении его, Евгения Любкина. Сидят вдвоем, некстати влюбленные друг в друга. По апрелю отдежурили, май на исходе. Отстоял светлый май, приглашая без устали плясать вкруг майского дерева. Неловкая Таня уж носит второго ребенка, с начала апреля носит. Хорошо, что от мужа – с этим обалдуем Евгением еще не спозналась. Дома ждет глазастый Андрейка. Тане нужды нет. Ей до лампочки, по барабану. Хоть кол на голове теши. Что творится на свете? ерунда какая-то, Байда, несуразица. Евгению уже под тридцать. Он старше Тани, но не умнее. «Пойдем, - говорит, - я докажу, что люблю тебя». Тащит Таню к бассейну с бездействующими фонтанчиками. Прыгает в мелкую воду – намочил только брюки по колено. Фартовые суконные клеши – служил четыре года во флоте, не поступивши с первого разу в университет. Ну и зачем, спрашивается, прыгал? бедная девчонка и так по уши. Идут, оставляя мокрый след на асфальте: с брюк течет. Пришли на Воробьевку, смотрят на Москву с птичьего полета. Тоже мне нашлись Герцен и Огарев. Целуются. Спускаются пониже, и тут на холодной траве Таня тоже доказывает, что любит Евгения – дворового пса от Никитских ворот. Бедой трясешь, Таня.

Родила второго сына, назвали Павлом. Вышла на работу чик-в-чик после декретного отпуска, усердная и миловидная. Проталины прибавили домработнице Нюре жалованья, та всё равно ворчала. Завкафедрой возмущался вслух: «Нет, вы только подумайте! тихо пришла, уже с ребенком. Думали – отстрелялась. А она опять родила и является как ни в чем не бывало». И весна опять за свое – сияет и сияет. Евгений из лаборатории уволился, но устроился на биофаке. Приходит с университетским пропуском, списал новое Танино расписанье. Ждет ее возле аудитории. Вот и она, тоненькая мать двоих сыновей Татьяна Ильинична Виноградова, ассистентка кафедры математической физики. И невысокий плечистый Евгений Любкин ей с ходу: «Пойдем на Воробьевку». – «Женя, я не могу. Распрощаемся, забудем». – «Ах, так? ну, я настучу твоему Вячеславу, что второй сын от меня». (Знает расписанье лекций Вячеслава, списал. Знает дом на Покровском бульваре, подъезд. Провожал однажды Таню, она ему и окна показала. Найдет, коли захочет. А он, собака, захочет.) «Женя, это будет неправда. Мы с тобой… ты со мной в конце мая, а сын с начала апреля». – «Вот и сейчас начало апреля. Идем». Идут. Солнце светит им в спину, с юго-запада. Тени их держатся за руки. Но чем-то Таня Евгению там на Воробьевке не потрафила. И он всё равно заявился к Вячеславу с обещанной ложью, да еще со вчерашней воробьевской новостью. Началась гроза. Гремело и сверкало, хлестало по стеклам. Гневался Тот, кто с корнем вырывает деревья. Таня сидела в соседней комнате с Павликом, засыпавшим у ней на руках, и дрожала мелкой дрожью – зуб на зуб не попадал. Между двумя грозовыми раскатами слышала обрывки разговора. Вячеслава не так просто было взять на пушку. «Ну и чего, собственно, вы хотите? забрать одного ребенка? или обоих? с матерью или без?» - «Я ничего не хочу. Хочу, чтоб вы знали правду». Ба-бах! Ударило совсем рядом. Не называй правдой смесь правды с ложью. «Ну, тогда мы закончим беседу, с вашего позволенья». И выпроводил. И ничего не сказал жене Тане. Родителей Вячеслава в момент страшных разоблачений дома не случилось. Поехали отпереть и просушить дачу. Похоже, Вячеслав им так ничего и не сказал. Таня ждала – тряслась три дня. На четвертый муж объявил ей: они вступают в кооператив.

Квартира была трехкомнатная, в уже готовом доме на проспекте Вернадского. Пока под окнами пусто, но березки-рябинки уж посажены. Ждите-пождите: вырастут, станут стучать ветками в окна. Деньги дали старшие Проталины, уставшие от внуков. Вячеслав нанял приходящую няньку на те дни, когда у Тани занятия. Сам стал частенько пропадать из дому. Впрочем, это бывало и раньше. Но тогда он стеснялся властных родителей, теперь почувствовал себя свободней. О визите Евгения Любкина вроде как забыли. И вдруг в первые дни декабря разразилась гроза. Настоящая. Темным ранним вечером сверкнуло и отъехало к горизонту с глухим ворчаньем. Раздался звонок в дверь. Таня укладывала детей, открыл Вячеслав. На пороге стоял Евгений. Твердо решил не дать «ей» спокойно жить, как живут порядочные люди. Почему – бог ведает. Такой характер унаследовал от неизвестного отца. Вячеслав пригласил его войти, усадил и спросил: «Что нужно?» - «Повидать сына». – «Павлик спит». Тут Павлик как на грех заплакал, испугавшись второго удара грома, поближе. Евгений Любкин двинулся в детскую. Вячеслав сгреб визитера в охапку и без особого труда выставил на лестницу. Послышались долгие наглые звонки. Соседи выглядывали на площадку. Скандал. Вячеслав терпел полчаса, потом вышел и «начистил морду».