Сальто-мортале

а вы, черт побери, со всеми вашими сетками и проекциями ничего не заметили. А ведь на лугу у Средневековой башни лежит мертвец!

Жители равнины, промучившись год-два, перебираются в другие места. Некоторые выдерживают дольше, но потом тоже сбегают. А те, что остаются, становятся кочевыми римлянами — каждый день ездят на поезде в Рим и обратно. Все бросают землю, и самое лучшее ее бросить. Но поступают они вопреки Библии, которая велит: населяйте землю... И то же самое говорит папа по ватиканскому радио.

Павонцы — низкого роста, их предки были рабами, которых привезли для тяжелых работ древние римляне. Древние римляне посылали сюда левантийских рабов, а они все были низкорослые. Не только низкорослые, но и злые, горячие — в дорогу непременно нужно прихватывать с собой палку или нож, а у кого есть пистолет, то и пистолет. Рискуешь иметь неприятную встречу как ночью, так и в другое время суток. Старайся лучше слиться с окружающей природой; с землей, с кустами, с ночной тьмой. Ночью за любым углом тебя поджидает удар ножа. Если встретишься с кем-либо ночью — чаще всего это бродяги, убийцы, но если ты шастаешь ночью, то и ты, возможно, бродяга или убийца. А когда двое убийц встречаются ночью, один часто остается лежать мертвым.

Так вот, я тоже брожу по ночам, ищу металлолом. Я много брожу. И если у вас есть свинцовая труба, медные кастрюли или медные трубы и свинцовые кастрюли, если у вас есть латунь, я дам вам триста лир за килограмм, я покупаю латунные краны и медную проволоку, а также медные краны и латунную проволоку, за килограмм я плачу четыреста пятьдесят лир. Я покупаю и макулатуру: кроличьи шкурки, очесы шерсти и всякое тряпье, покупаю резину, бакелит, старые бутылки, зеркала разбитые и целые, перегоревшие лампочки — словом,

Также и волосы итальянцев. Они идут на парики и по качеству даже лучше, чем волосы китайцев. Если попадается, покупаю и золото с серебром, но вы ничего такого не подумайте, я специализируюсь на цинке, меди, латуни. И учтите: краденых вещей я не беру.

Часто те, кто продает металлолом, — воры, они срезают провода высокого напряжения. Когда-нибудь их убьет током — вас убьет током. Некоторые воруют газовые трубы, орудуют ночью и собирают горы свинца. Как-нибудь ночью они задохнутся — вы задохнетесь от газа, если не будете осторожны.

Кто покупает такой металлолом, становится не только вором, но и скупщиком краденого, знает он или не знает, что этот лом краденый. Я покупаю только у тех, у кого есть свой дом — иначе говоря, точный адрес. А если у них, у вас, нет адреса, то мне с вами и говорить не о чем. Я ничего не покупаю у незнакомцев на улице, иначе я рискую потерять торговую лицензию. Встречаются и профессиональные скупщики краденого, с ними я ничего общего не имею. Я имею дело с оптовыми торговцами Рима, Неаполя и Терни, притом сугубо на коммерческой основе. Меня все знают, я

по профессии я торговец, покупаю цинк, медь, латунь, плачу налоги, моя фамилия есть в телефонной книге города Альбано. Еще я покупаю старые бутылки, утиль и макулатуру. Это только так говорится — «макулатура», чаще всего это книги и газеты.

Был один из самых жарких дней за всю историю Италии. Под солнцем я шел по лугу и был на лугу один. Трава на лугу была высокая, нога то и дело попадала в ямки. Иди шевелись, вот я и пошел. Я шел под солнцем, на ногах у меня были легкие туфли на резиновой подметке, которые я ношу летом. За лугом начинались виноградники и оливковые деревья. Затем мачта сети высокого напряжения и яблоня. Иди вперед, не останавливайся, что ж, я и шел вперед, но медленно, под солнцем, по лугу.

У меня болели ноги, в резиновых туфлях идти по лугу не то, что по гладкой дороге, — то и дело попадаются стебли скошенной весной травы. А они острые, и вокруг ни малейшей тени, чтобы укрыться от солнца, а я бы охотно посидел и выкурил французскую сигарету. Но для этого нужно найти камень, чтобы сесть и покурить. Джузеппе, там нет камней. Ну и что, я могу разрыть землю и поискать. А когда роешь, находишь.

Я шел по лугу, поросшему травой и дроком. В этих краях дрок растет лучше клевера и не истощает землю, которая тут и без того тощая. Дрок, уж поверьте мне, лучше клевера и люцерны. Вперед, иди вперед, Джузеппе. Ладно, иду дальше и вдруг спотыкаюсь обо что-то. Похоже, о ствол дерева, но странно, откуда вдруг взялось дерево на лугу у Павоны, когда тут на десятки километров вокруг нет ни единого дерева. Но если это не ствол дерева, то нечто похожее.

Это была человеческая НОГА. Не будем преувеличивать, я ничуть не преувеличиваю, но вместе с ногой валялся человек с перерезанным горлом, на лугу, в траве.

Ну, а потом? Потом я бросился бежать. Но почему ты шел по лугу, куда ты направлялся? К пастуху, что живет в Средневековой башне. Джузеппе, дружище, да он там два года как не живет, теперь в ней поселились американцы. Они ее реставрировали и приезжают туда на лето. Теперь на полдороге между Римом и морем живет супружеская чета с четырьмя детьми. Тут уж как ни путайся, а спутать их с итальянским пастухом нельзя. Ну, когда у твоих ног валяется мертвец, можно и не так напутать. Кота спутать с собакой, собаку с газетой, газету с зонтом. Но зачем зонт летом на залитом солнцем лугу? Зонт нужен, когда льет дождь.

Джузеппе, дружище, завтра об этом заговорят все газеты. И пусть себе говорят. Люди прочтут о происшествии на странице уголовной хроники и начнут болтать. И пусть себе болтают. Полиция внесет в дело великую путаницу. И пусть себе путается. Иной раз она путает убийцу с самоубийцей, и это мне не очень-то нравится, то есть совсем не нравится.

Первый — убийца — гуляет себе по улицам, а второй — самоубийца — уже идет по туннелю и даже не знает, что и во тьме отыщется в конце пути просвет, как говорит павонский священник на воскресной утренней мессе. В кромешной тьме туннеля ему ни к чему ни глаза, ни очки, холод пронизывает его до костей, он садится на рельсы и ждет поезда, больше ему ничего не остается. Знал бы я, так захватил бы свечку и надел бы шерстяной свитер.

Джузеппе, дружище, лучше тебе встать и идти дальше. Хорошо, я пойду дальше, но только обещай, что там, за туннелем, начинаются цветущие сады, где стоят шезлонги, и что когда я туда доберусь, потом всю жизнь, вернее смерть, проведу в приятных беседах. Послушай, Джузеппе,

Я шел по лугу, луг был пустынен, — иначе говоря, там никого не было. Да, но и в пустыне встречаются люди. К примеру, в Сахаре. Там можно встретить туарегов, тебу, а также арабов, которые кочуют со своими одногорбыми верблюдами, или, как их называют, дромадерами. И еще там есть обезьяны, львы, гиены, шакалы и множество змей и пауков. Оставь в покое пауков, полиции нужны свидетели. Я же вам сказал: там никого не было, сколько раз надо повторять — там даже собаки не было.

Джузеппе, дружище, свидетелей нетрудно отыскать. Не могу же я отправиться на поиски свидетелей в пустыню Сахару. Отправляйтесь вы сами в Африку, я не собираюсь умереть в пустыне, на радость гиенам. Почти все, кто отправился в эту пустыню, погибли — вдоль караванных троп валяются сотни человеческих костей, вот так-то. И кроме гиен и шакалов в этой чертовой пустыне полно хищных птиц, знаменитых африканских ястребов-стервятников. Не успевает человек умереть, как его вмиг обглодают до костей.

Хотите быть обглоданными до костей? Отправляйтесь тогда сами в пустыню Сахару на поиски свидетелей.

Чувствую, как наручники схватывают что-то. Это «что-то» — мои запястья. Нет, от полиции надо держаться подальше, с ней я никаких дел иметь не хочу. Пожалуй, вернусь назад, я никогда не проходил по лугу возле Средневековой башни, где прежде жил пастух, а теперь живет чета американцев. Что-нибудь случилось? Я ничего не знаю; учтите, некоторые события вообще не происходят. Одни события происходят ночью, другие днем, а иные — вообще не происходят. Одни случаются сейчас, в этот момент, вторые случатся в будущем месяце, третьи случились в прошлом... Но