Хватайся! Рискуй. Играй. Умри (СИ)

Маме двадцать четыре года. Папе двадцать пять. Этим летом она сидит дома, а он работает в Казани. Папу я не видел два месяца. Скоро он должен приехать. Тогда-то, думал я, ему все расскажу. Все, что знаю об изменах мамы.

— Ты же не к подружкам пойдешь, а к тому дяде, через дорогу. Ты с ним спишь.

Мать повернулась ко мне, сердито посмотрела.

— Малыш, запомни: чтобы получать удовольствие от жизни, приходится обманывать.

— А как же папа?

— Папа не знает — и ему хорошо.

Она достала из холодильника двухлитровую банку меда, поставила на стол.

— Угощайся.

Я тут же сделал вид, что ничего не знаю о похождениях, схватил банку и попытался открыть. Крышка не поддавалась. Пальцы заскользили. Выскользнув из рук, банка направилась вниз, где деревянный пол давно ее поджидал. На звук разбившейся банки мать отреагировала весьма быстро. С ее уст слетели гневные слова, обильно приправленные матом.

— Сукин сын, что ты наделал?! Это же была последняя банка меда!

В ярости она влепила мне пощечину. Щека загорелась. Я всегда боялся гнева матери.

— Что моргалами хлопаешь?! Хотел меда? Вставай на четвереньки и слизывай!

Слезы брызнули из моих глаз.

— Что, оглох? Кому сказала?! Живо!

Ее кулак с силой ударился о стол. Выбора нет.

Я сполз на пол. Перед моим лицом разлитый мед, смешанный с осколками стекла. Как не пораниться, выполняя приказ? Я не знал. И поэтому просто начал слизывать мед с пола. Сквозь слезы. Вместе со стеклами.

На экране смартфона 14:36. Я купил лекарства и теперь направляюсь домой, ступая тяжелыми ботинками по лужам. Дождь с сильным ветром еще не прекратился.

Первый день ноября. Моя последняя осень.

Я не знаю, почему начал проигрывать сцены из прошлого. Говорят, перед смертью вся жизнь проносится перед глазами. Обычно люди умирают довольно быстро, а вспоминают жизнь еще быстрее. Не больше минуты. Я же буду переосмысливать ее, умирая все эти пять месяцев. Может, месяцем меньше, может, больше. Василий Степанов говорит, нельзя определить точные сроки. А учитывая, что я особо не жалуюсь, могу протянуть и год.

Боли в животе начались еще в сентябре, тогда же пропал аппетит. И, мне кажется, я начал меньше весить. Такие симптомы нельзя игнорировать. Иначе однажды, выступая на сцене, ты начнешь загибаться и тем самым подведешь всю команду. Я не имею права облажаться, ведь играю значительную роль вокалиста и ударника.

Рок-группа Bish-B, она же «Биш Би», — самое важное, что у меня есть. Нас шестеро. Гитары — Влад Лис, он же Владислав Листьев, Анна Эванс, она же Анна Матвеева, и Кейт Остин, она же Анастасия Клоссова, она же клавишные. Ударные и перкуссия — Кристи Стоун, она же Евгения Моисеева, и я. Бас-гитара — Эндрю Вольф, он же Андрей Каримов, он же лидер, и Аня. Тексты песен — я и Эндрю. Вокал — все шестеро.

Хотя нельзя наше творчество строго отнести именно к року, так как в поисках себя много экспериментируем в разных направлениях, от поп-рока до металкора.

За пять лет существования группы мы записали четыре альбома: «Падшие Ангелы», «Казнь Свободы», «Изгои» и «Шрамы». Последний посвящен Юрию Хансу, он же Юрий Духов, он же гитара, вокал и тексты песен. Бывшему музыканту Bish-B. Бывший значит мертвый. Он покончил с собой двадцать первого марта прошлого года.

Первые два года о нас почти никто не знал, мы не играли на радио, а песни с альбома «Падшие Ангелы» исполнялись только в страшных и жутко грязных клубах Нижнего Новгорода. Чтобы выпустить второй альбом, нам пришлось залезть в долги. Но как раз «Казнь Свободы» и принес деньги и славу. Точнее, известность пришла с песней «В наш темный час».

Вспомнив о ней, я достаю наушники, втыкаю в смартфон, надеваю. Включаю этот трек. Начинается он со взрывного припева в исполнении Эндрю и Кристи:

— В наш темный час

Выходим убивать.

Это время для нас.

Умирай! Умирать —

Веселье для двоих

Ангелов Смерти.

Из эпитафий стих

Дарим вам, дети!

Мимо меня проходят стильно одетые молодые люди. В центре города всегда все стильно и модно наряжены, словно куклы.

Думаю, планета Земля на четвертой стадии рака. Ее рак — люди. Они убивают планету с каждым днем быстрее и быстрее. Они не задумываются, что наносят вред всему живому. Они — звери. Я человек, зверь, и значит, причастен к убийству. Прискорбно осознавать.

В наушниках меццо-сопрано Анны:

— Кто ответит за жизни детей?

Кто похоронит несчастных людей?

Кто посмотрит в глаза пожилым,

Чьи дети уже не живы?

А ведь меня, по сути, некому хоронить. Родителям дела нет до меня. Отец спился. Мать в тюрьме. Наверное, так даже лучше.

Анна замолкает, слышу родной лирический тенор Юры:

— Каждого ждет этот суд,

Каждое тело еще понесут.

Не каждый способен от смерти уйти,

Не каждый успеет сказать им «прости».

Зря решил послушать музыку. Снимаю наушники, прячу в карман к смартфону. На мгновение закрываю глаза, плотнее сжимаю губы, чтобы не позволить проявиться эмоциям. Гудят машины. Какой же транспорт шумный. Вот бы сейчас исчезнуть из города, раствориться в тишине. Пахнет пиццей. Что-то теплое медленно сползает вниз по щеке. Я открываю глаза. Надеюсь, капли дождя.

Юру тоже некому было хоронить. Точнее, было кому, но я не позволил. Когда он умер, никто не заострил на этом внимания. Даже отец-пропойца. Даже Михаил Леонидович, приютивший моего друга.

Его кремировали.

Я хочу, чтобы меня сожгли.

Это лучше, чем опускаться в гробу под звуки траура туда, откуда тебя уже никто не достанет.

Нет.

Тут я вру.

Средства массовой информации достанут тебя из-под земли. Так было с Юрой. Заголовки в печатных изданиях гласили: «Виртуозный гитарист покончил с собой из-за несчастной любви», «Музыкант не справился с гибелью возлюбленной и отправился за ней вслед», «Бойфренд Юрия Духова потребовал кремировать тело», «Юрий Духов страдал от наркотической зависимости», «Участник группы Bish-B будет учить игре на гитаре Курта Кобейна», «В свои 21 ушел из жизни бойфренд Максима Волкова». Идиоты. Ему было двадцать. До двадцати одного года он не дожил каких-то пятнадцать дней. И я не был его парнем. Неужели так сложно писать правду?

Я подхожу к пешеходному переходу, жду зеленый.

ПСМИ. Продажные средства массовой информации. Журналисты готовы на что угодно, лишь бы хорошо платили. Пусть и на заочном отделении, но я учусь на журналиста. Я сам журналист. Я знаю, что мы такое. А самое страшное — знаю, что нам верят. Люди верят в ту придуманную чушь, распространяемую по всем каналам.

Перехожу дорогу н оказываюсь в районе многоэтажных домов.

Телевидение. Самая страшная зараза, самая властная голова зомбирующего дракона. В основном через телевидение людям всех стран внушают мысли и идеи те, кто выше обычных граждан. Им это выгодно. Они пропагандируют свое мировоззрение, свою идеологию, считая ее единственно верной. Они настраивают тебя против других. Они говорят, что хорошо, а что нет. Кем ты должен быть. Как обязан одеваться. Должен. Обязан. Надо. Твой мозг впитывает получаемую информацию как губка. И вот ты уже зомби.

Ты обязан быть православным. Бог есть, и это хорошо.

Ты не должен быть атеистом. Это плохо.

И плевать, что Конституция позволяет быть и тем и другим по своей воле.

У тебя нет воли. Она лишь иллюзия.

Чувствую запах табачного дыма. Мужчина средних лет, прикрывая сигарету мокрым журналом, перегоняет мои быстрые ноги. Как же курящие люди противны. Я понимаю, что у каждого есть право решать, курить ему или нет. Но понимают ли курящие, что не они решили, кто будет тратить деньги на смертельный яд?