Зелень. Трава. Благодать.

— Внешность может быть обманчивой, дорогуша, — отвечает Маус, прищелкивая пальцами. Теперь на нем, вместо рубашки, застегнутой на все пуговицы под джемпером, и широких брюк цвета хаки, серебристый с блестками костюм в обтяжку без рукавов, а в придачу к нему — накидка с капюшоном и сапоги на платформе. В руках электрогитара с декой в форме V, на которой пламенеющим шрифтом написано «Маус». Он играет «Purple Haze» Джимми Хендрикса, извиваясь в такт музыке. Потом прерывает игру и с улыбкой смотрит на впечатленных посетителей.

— Вау, — так же тупо, как и блондинка, произносит брюнетка, — а можно мы тоже?

Маус опять щелкает пальцами — и вот четверо дебилов уже на сцене: в фиолетовых обтягивающих комбинезонах, трое с гитарами, один на барабанах. Они лабают «Purple Haze», как Маус минуту назад, а тот стоит и покачивает над головой огоньком зажигалки и рубит воздух кулаком. Музыка постепенно стихает, и голос за кадром говорит: Музыкальный магазин Мауса Макгинли, угол Фрэнкфорд и Святого Патрика, зайди прифигеть всей компанией — уйдешь как в багровом тумане.

— Ну что, ребят, как вам ролик? — Маус вопросительно смотрит на меня, Гарри, Арчи и Бобби Джеймса, который распрощался с дружками в конце квартала, чтобы отправиться вместе с нами на Ав по свадебным делам. — Или, думаете, слишком того? — с тревогой спрашивает он, стоя за прилавком и держа руку на телевизоре. Маус, умеющий играть на любом инструменте и в равной степени балдеющий от Джимми Хендрикса, Джона Леннона, Чарли Прайда и Чарли Паркера, стоит перед нами в том же бухгалтерском прикиде, что и в рекламе.

— Здоровско, — говорю я ему.

— Так и знал, что тебе понравится, Генри. А вы что думаете, ребята?

— В целом мне понравилось, но вот следующий вполне можно бы сделать при содействии моей службы ландшафтного дизайна.

— Большие сиськи у телок — это плюс. Но могли бы быть и побольше, сиськи, в смысле, — заявляет Бобби Джеймс.

— Неплохо бы добавить трюков в инвалидном кресле. Парочку моих, например, — добавляет Арчи.

— Все понял. Служба ландшафтного дизайна, сиськи побольше, прыжки в инвалидном кресле. Сейчас, Генри, я тебе кое-что покажу, — говорит Маус, ныряя под прилавок, и достает оттуда четыре пластинки. Первая называется «Pan, Amor у Cha Cha», это испанская телка Эбб Лейн с шарами третьего размера, темными волосами и великолепной задницей. На обложке Эбб стоит боком в золотистом платье, запустив руки себе в волосы и приподняв их так, что видно шею и лопатки, и смотрит в объектив с видом «Генри, дай мне в рот». Я почти слышу, как она мне это мурлычет. И как этажом ниже работает у меня в трусах подъемный механизм.

— Привет, детка, — очень ласково здороваюсь я с ней. — Ничего так, Маус, совсем даже неплохо.

— А как насчет этой? — спрашивает он.

Маус накрывает обложку следующей пластинкой. Альбом «Havaiian Paradise» группы «Хавайан айлендерз». Гавайская девочка в травяной юбке закинула руки за голову, ее шарообразные сиськи прикрыты одним только цветочным венком, какие раздают всем при выходе из самолета. И за это я ненавижу сейчас всех гавайцев. Но какую-то часть буферов разглядеть все же можно, так что не совсем уж все упущено, и мой член подрастает еще немного.

Маус перебирает стопку, вытягивает еще одну пластинку, и у нас перехватывает дыхание. Факты: группа — «Перкашн попс оркестра» Дика Шорки; альбом — «Holiday for Percussion»; на обложке — одна голая телка. Да, бля, ты не ослышался, голая телка — все видно от талии и выше — стоит боком, слегка откинувшись назад, идеальный большой рот. Длинные прямые волосы спадают на сиськи. И за это я ненавижу сейчас все длинные волосы, но не настолько, чтобы не дать пять троим чувакам, стоящим рядом со мной. Вот теперь у меня встал по полной, так, что даже больно. Голова раскаляется.

— И напоследок самое лучшее, — произносит Маус. — Зацените.

Маус медленно достает добивающую. «Music of the African Arab», Мохаммед Аль-Баккер, с виду ослоторговец, и его «Ориэнтл энсембл». На обложке ослодилеры свистят телке, которая танцует на столе. На ней широкие штаны, в каких исполняют танец живота. Живот голый. Так же как и, о Господи, левая сиська и сосок. Левая сиська и сосок. Левая сиська. Сосок. Тьма перед глазами.

Тьма спадает, и я вижу четыре силуэта на фоне крутящихся лопастей вентилятора на потолке. Я моргаю — и вот уже могу различить Мауса, Гарри, Бобби Джеймса и Арчи, которые сгрудились надо мной и встревоженно на меня смотрят. Слабая струя прохладного воздуха от вентилятора овевает мне лицо.

— Что случилось? — спрашиваю я.

— Ты упал в обморок, — отвечает мне Гарри.

— В обморок. Господи боже, — говорю я. — Я что, выглядел как полный придурок?

— Нет, все-таки лучше, чем Гарри, — говорит Бобби Джеймс. — Он вскрикнул и закрыл лицо руками.

— Неправда, — возражает Гарри, все еще сопя себе в ладони.

— Заткнись. Я говорю — закрыл, вон и сейчас еще… — говорит Джеймси.

— Да, ну и что с того? Сам заткнись.

Джеймси бросается через меня на Гарри, и, лежа на полу, который кажется мне сейчас таким же мягким, как моя собственная кровать, я вижу, как он вцепляется ему в горло, пытаясь задушить, но тут подходит Маус и их разнимает.

— Ладно, ладно, ребят, успокойтесь, — говорит он им. — Давайте поможем Генри подняться.

Гарри, Джеймси и Маус поднимают меня за руки и сажают на стул. Арчи подкатывает ко мне с банкой газировки, с пшиком открывает ее и протягивает мне.

— Спасибо. Что у меня на голове? — с беспокойством спрашиваю я у них. Мне сейчас очень нужен прямой и честный ответ.

— Все нормально, — отвечает Маус. — Волосок к волоску. И все же, думаю, не стоит больше тебе показывать обложки с альбомов.

— Тогда я их у тебя куплю, — говорю я. — Буду на них любоваться перед сном.

— Генри, я не хочу быть в ответе за твои отрубы, — возражает мне он.

— Клянусь, это только по первому разу. Продай, прошу тебя. Умоляю.

— По первому разу? На той неделе ты точно так же грохнулся, когда я показывал другие обложки. Кроме того, это вещи коллекционные. Стоят, наверное, целое состояние, — заявляет жадный до баксов Маус, мгновенно превращаясь в торгаша, который всем своим видом хочет сказать «сколько предлагаешь».

— Я дам два бакса за все четыре.

Маус смеется:

— Да ты что, а может — шестнадцать за все?

— Четыре бакса, — повышаю я цену.

— Восемь, — отвечает Маус.

— Шесть.

— Семь.

— Согласен. Карран, заплати ему, — говорю я.

— Дайте-ка я вам еще кое-что покажу, ребята, — говорит Маус, загребая денежки Гарри. И ведет нас в дальний угол магазина, где вдоль стены стоят в ряд электрогитары. — Вот, только что получил этих деток. Это Фендер, вишня, юзаная, струны перетянуты, пара царапин сзади. Это соло, тридцать баксов. А вот фоновый бас, точь-в-точь как у Пола Маккартни, только не настоящий Хофнер. Тоже юзаная, перетянутая и поцарапанная, тоже за тридцать баксов. А это ритм, с автографом брата второй жены Тайни Тима: сорок баксов. С этими тремя гитарами вы, ребята, в одной барабанной установке от создания самой настоящей группы. Сто баксов всё вместе, но я уступлю за девяносто пять, без налогов.

— Нет, спасибо, не сегодня, — говорит Гарри. — Мы насчет группы для Генри на завтра. Хотим уточнить: готовы они завтра прийти и сыграть, не передумали?

Маус играет на саксе в большой группе, которая исполняет всякое дерьмо вроде Томми Дорси, музыки из телешоу и баллад Синатры. К чести Гарри нужно сказать, что это он с ними договорился на завтра.

— Мы придем, — говорит Маус. — Генри по-прежнему собирается петь «Далеко за синим морем»?

— Да, а как же, — отвечает Гарри. — А вы-то ее играете?

— Такое дерьмо мы и во сне сыграем, — хвастается Маус.

— Отлично, — говорит Гарри. — Во сколько вы появитесь?

— В восемь сорок и к девяти состроимся. Пойдет?

— Все слышал, Генри? В девять вечера, согласен? — спрашивает меня Гарри.