Зелень. Трава. Благодать.

Ничего, кроме Горы, словно разбойник поджидающей велосипедистов на шестой миле лесной тропы. Вышиной она миль в сорок и такая крутая, что, когда штурмуешь ее на велосипеде, кажется, будто въезжаешь по стене на колокольню церкви Святого Игнатия. Те из нас, кто на велосипедах, способны на такое, хоть и трудно придется, а вот у Гарри с Арчи, похоже, намечаются проблемы. Мы сворачиваем с тропы, не доезжая ярдов пятидесяти до подножья Горы, чтобы посовещаться. Гарри полон оптимизма.

— Почему бы и нет? — говорит он. — За ланчем я употребил много углеводов. Я смогу.

— Мы верим, что ты сможешь, — нахмурившись, говорит ему Марджи Мерфи. Из нас всех она самая ответственная. То есть я хочу сказать, она здесь единственная ответственная. — Так зачем тогда пробовать, правильно? Давайте просто повернем обратно.

— Подожди-ка секунду, — говорит ей Бобби Джеймс. — Это ведь Америка. Если он хочет подняться на роликах в гору, толкая перед собой инвалидное кресло, это его право. Кто мы такие, чтобы его останавливать? Мы ж не коммуняки какие-то, — возмущается он, ратуя не столько за демократию, сколько за возможность посмотреть, как они навернутся.

— Генри, скажи хоть что-нибудь своим идиотам друзьям, — говорит Марджи, показывая на Бобби и Гарри.

— Я за них, — сообщаю я ей. — Гарри хочет попытаться — почему бы и нет?

— Спасибо, Генри, — говорит мне Гарри.

— Нет проблем, Гар, мы же с тобой друзья все-таки, — отвечаю я.

— Я ушам своим не верю, — жалуется Марджи. — Сес, тебе не кажется, что это попросту глупо?

— Нисколечко, черт возьми, — отвечает ей Сес. — Я верю в Америку, как Бобби Джеймс.

— Грейс, ну хоть ты меня поддержи, — умоляет Марджи, которой уже просто не к кому больше обратиться.

Грейс только смеется:

— Ну и вали отсюда, если что не устраивает. Жалко, я фотик не взяла.

— Просто невероятно. Вокруг одни идиоты, — говорит Марджи точь-в-точь как ее мамаша.

— А мое мнение здесь кому-нибудь интересно? — спрашивает Арчи, пожевывая зубочистку.

Все умолкают и смотрят на него в ожидании вердикта.

— Я согласен.

Мы ликуем и хлопаем в ладоши, все, кроме Марджи, которая в отчаянии крутит пальцем у виска. Гарри предлагает нам въехать на Гору и ждать его там. Пыхтя и потея, мы ползем на велосипедах вверх по Горе, все, кроме Грейс, которая уже взлетела на вершину и, улыбаясь, ждет нас там и обзывает трусами и хлюпиками. Взобравшись наверх, мы подъезжаем к краю и смотрим на Гарри и Арчи и на ручей, текущий внизу и слева от нас, под пятидесятифутовым обрывом. Прямо посреди потока, по всей видимости не замечая нас, стоит пожилой пузатый чувак с густыми усами, в шляпе с провисшими полями и рыбацких сапогах; стоит, жует во рту сигару, прихлебывает из блестящей фляжки и громко беседует с Господом по поводу отсутствия в воде рыбы, а сам тем временем пытается поймать на муху хоть что-нибудь.

— Господи, если бы ты только знал, на что мне пришлось пойти, чтобы получить сегодня отгул, — сообщает он. — И все только для того, чтобы посидеть тут и расслабиться. Я поменялся сменами с Майком Паттерсоном, а ты сам знаешь, какой он мудак. Право слово, легче самому себе зуб выдрать. Вдобавок мне досталась смена со сверхурочными. Босс посмотрел на меня как на шизика, когда я сказал, что затеял все это ради того, чтобы порыбачить в этой безрыбной луже. А потом и жена прознала, но что я тебе рассказываю — ты сам все видел. Конечно, некрасиво об этом напоминать, но ты уж не взыщи.

Он снова отвлекается на удочку, потом делает глоток из фляжки и продолжает свою речь.

— Она обозвала меня последним лентяем, — сетует он. — А я за тридцать лет излазил все, какие только можно, столбы, чтобы у всех телефоны работали. Один раз меня даже шибануло. Думаю, в тот раз мы чуть было с тобой не встретились. Вот уж что помню, так помню.

Гарри и Арчи несутся на всех парах по направлению к Горе. Арчи радостно улюлюкает, наслаждаясь моментом.

— Она застукала меня в супермаркете, когда я покупал хорошую мороженую кукурузу к рыбе. Фирменную. Если бы ты видел, что́ она мне устроила, то, наверное, подумал бы, что я совершил какой-нибудь смертный грех. За тридцать лет я ни разу не поел чего-нибудь эдакого. Мои приятели все едят на завтрак «Чириоуз» [15] из ярко-желтых коробок. А мне достается жареный овес — крупные черные буквы на белой коробке. И разве я хоть раз возроптал? Нет. И она еще смеет тявкать на меня, как паршивый пудель, за то, что потратил лишних тридцать центов на пакет кукурузы, где нарисован здоровенный зеленый придурок в коротеньких подштанниках и с шарфом.

Арчи и Гарри уже у подножья Горы. Арчи воздевает руки над своей пустой башкой. Лицо Гарри — сама сосредоточенность. В середине подъема Гарри начинает выдыхаться.

— Господи, я прошу тебя об одной простой вещи. Просто дай мне поймать рыбу перед тем, как я вернусь домой к этой не закрывающей рта банши [16]. Всего одну. Хоть прилипалу, хоть баклешку, мне все равно.

Гарри и Арчи продолжают двигаться вверх по склону, как при замедленной съемке, причем Гарри напрягается так, будто толкает перед собой автомобиль. Преодолев три четверти пути, они застревают намертво.

— Ну, мы поехали, — улыбаясь нам, говорит Арчи.

— Нет, только не это, — вскрикивает Гарри по-девчоночьи, глядя на нас с ужасом, а мы все смеемся, машем ему руками и желаем счастливого пути. Они стремглав несутся с холма задом наперед. Охренительно смешное зрелище.

— Я согласен даже на гуппи, Господи. Или пошли мне с неба чертова кита.

Гарри и Арчи преодолевают звуковой барьер, запинаются о большой камень и падают в воду в десяти футах от рыбака, а тот от неожиданности подпрыгивает на месте, как поп-корн на сковородке, и роняет сигару и удочку. Сигара уплывает вниз по течению, удочка под углом выныривает из воды в паре футов от Арчи, который сидит в своем инвалидном кресле посреди ручья и ржет как ненормальный. Приводнившийся на лицо тремя футами дальше Гарри поднимается и на подламывающихся ногах направляется к рыбаку. Он снимает свои спортивные очки, чтобы вылить из них воду, вынимает пачку купюр из сумки-пояса и вытягивает из нее мокрую банкноту.

— Вот десять баксов, и мы замнем это дело, хорошо? — произносит он, падая на колени в мелкую воду, словно алкаш на берегу Иордана в ожидании, когда Иисус окрестит его в пиве.

После смертельного номера с погружением инвалидное кресло Арчи вышло сухим из воды, отделавшись восьмеркой на колесе и царапинами. Сейчас мы сидим в тени толстого дерева с большими листьями на другой стороне извилистой дороги в конце велосипедной тропы и в восьми милях от дома и смотрим на коров, которые пасутся вокруг и мычат, бля, за огромным забором на ферме. Арчи и Гарри разделись и щеголяют в белых трусах, пока их одежда сушится на валунах. Гарри достает из сумки-пояса пакет.

— Кто-нибудь проголодался? У меня есть семечки.

Следует дружный гул неодобрения.

— А что плохого в семечках? — обиженно спрашивает Гарри.

— Без сахара, — говорит Сес.

— Без жира, — говорит Арчи.

— Безо льда, — говорит Бобби Джеймс.

— Убери свои семечки, стройняшка, — говорит Грейс, копаясь у себя в рюкзаке. — У меня есть молоко и кексы, — объявляет она, закуривает сигарету, вытаскивает упаковку «Магдаленас» и кварту молока и передает еду по кругу. Жизнь прекрасна. Мы откидываемся назад, наслаждаясь угощением — Грейс продолжает курить, — и отдыхаем: лениво, в полудреме, а коровы вокруг отгоняют мух шлепками хвостов и медленно пережевывают траву — морды у них тупые, как валенок.

— Генри, а что это такое у коровы внизу? — спрашивает Сес.

— Это у нее яйца, — отвечает ей Грейс и кладет мою голову себе на колени, прежде чем я успеваю сказать ей, что не нужно говорить Сес такие вещи. Господи Иисусе. О чем бишь это мы? А, да, про коров и про яйца.