Аргентинское танго

расть. И она потрясет зрителя. Ведь страсть воздействует сильнее всего тогда, когда она сдерживается изо всех сил. Это знают в Испании. Это знают ее родные испанцы. Поэтому их танцы самые эротичные. Хотя они не срывают с уст партнерш поцелуи и не вертят задами, прижимаясь животами друг к другу, как разнузданные латиносы.

Там. Та-та-та-там. Та-та-та-та-та-та-та-та-та-там. Ты повернулась ко мне спиной, но я кладу тебе руку на плечо. И резко, грубо поворачиваю тебя к себе.

Я — твой хозяин. Слышишь! Я!

Никто не может быть моим хозяином. Никто.
СТАНКЕВИЧ

Они завтра вылетают в Москву.

Они сейчас танцуют «Латинос» в «Ла Плате».

По-аргентински сейчас — девять вечера. Они танцуют последний номер шоу. Болеро.

А потом они выйдут на улицы и окунутся по макушку в безумие, называемое карнавалом.

Что будет завтра, когда они прилетят?

А завтра будет грандиозное шоу в Лужниках с гитаристом Кабесоном, дивный парень, гитарой вертит как хочет, просто как бабой в постели, и с этими худышками из Имперского балета, загримированных под настоящих испанок. И Беер велел мне завтра быть на стреме. Я терпеть не мог этих его приблатненных словечек. Ты в лагере срок мотал, что ли, однажды спросил я его? А он мне ответил: не указывай, что мне жрать и где мне ср. ть. И я заткнулся.

На стреме. Я буду на стреме. И, зуб дам, все будет ништяк.

Что Беер задумал?

Я знаю, что он задумал.

Тебя не пугает, что ты можешь лишиться своей наилучшей артистки? Своего жирного, сладкого куска хлеба? И даже с черной икрой?

Звонок. Я рву трубку из кармана. Голос Аркадия, похожий на ледяное сало, на ползущую по реке шугу.

— Станкевич?

— Я, Арк.

— Завтра они пляшут в Лужниках?

— Завтра. Прямо из Шереметьева — и на сцену.

— И тебе их не жалко? Ее — не жалко?

— А что ее жалеть? Она — моя артистка. Артисты двужильные. Ей не привыкать с корабля на бал.

— Отлично. Тогда я предоставляю тебе эту возможность.

— Какую?

Меня всего обдало холодом. И, когда я спрашивал, я уже понял.

— Ну как же. Сам будешь иметь честь.

— Арк!..

— Она мне не нужна больше. Она отработала свое. Она мне надоела. Я сделал на ней и деньги, и нужные мне телодвижения. Она уже шлак. Да, отменная танцовщица, может быть, даже великая. Но это не меняет дело. Она мешает мне жить. Я не хочу, чтобы она была. Жила. Я хотел ее убрать сам. Я хотел приказать Метелице сделать это. Но Метелица сам попался на ее крючок. Крючок вырвали из губы вместе с мясом, но мой лучший киллер сгинул. Это детали. Я его найду. А ее искать не надо. Она ведь не только моя, но и в какой-то степени твоя девочка, Станкевич. Собственность твоя. Поэтому я размыслил так: чтоб мне ручки не пачкать, лучше давай-ка ты это все сваргань. Фантазия у тебя буйная, дружище, я догадываюсь. Такие шоу закручивать! Закрутишь и ее последнее шоу, я так полагаю, блестяще.

Так, так, так. Я знал, что нельзя было ее выводить на Беера. Нельзя было ее продавать Бееру. Я, профессиональный продюсер, сосватал ее не тому