Аргентинское танго

е, господин Санчес. Семейная сцена.

Он повернулся и пошел к выходу из гримуборной. Он слышал, как шаги Марии, ее четкие каблучки, ее туфельки с металлическими подбойками, в которых она танцевала раньше сапатеадо и сегидилью, стучат ему вослед.

Танго. Сколько их было, разных танго, на земле от сотворения Богом танго, аминь.

Утомленное солнце нежно с мо… нежно с мо… нежно с морем проща-а-алось… Заезженная пластинка. Былые годы. Юность отцов, зрелость дедов. Юность Кима. Черная пластинка крутится, аромат счастья, белых ландышей, сирени, первого поцелуя. Слезы, когда уводят из квартиры, где крутится черная пластинка, навек — в лагерь — в тюрьму — на расстрел — чтобы скинуть без вести, без имени, без памяти — в наспех вырытый на окраине города или в глухой тайге, страшный ров. Нежно с мо… Нежно с мо… С морем прощалось…

Танго «Кумпарсита». Беспечное — и трагическое. Улыбка сквозь рыдания. Четкий ритм. Ритм танго — ритм сердца. Танго «Чарли». В русских эмигрантских кабаках Парижа, в притонах Сан-Франциско, здесь, в Аргентине, в портовых ресторанах Буэнос-Айреса, самозабвенно танцевали его.

Но это все — не настоящее аргентинское танго. Настоящее аргентинское танго — вот оно. Они с Марией танцуют его. Они воскресили его нынешнему веку — из небытия.

Ненависть в руке, обнимающей тонкую талию. Ненависть в больших женских глазах, вскидывающихся навстречу суровому лицу, плотно сжатым губам.

Выгибаясь, вертясь, хватая на лету в поддержках и быстрых пробежках по сцене руку Ивана, она думала: вот сейчас, впервые в жизни, он стал очень похож на отца.

Ее сердце молчало. Ее сердце просто работало. Работало, как поршень, как насос. Все ее существо работало, четко и отлаженно, как механизм, совершая работу, которой она отдавала с юности всю себя. Она двигалась по сцене в танго изощренно и умело, то поддаваясь партнеру, то лукаво ускользая от него, и в этом виделась вся ее неистребимая женственность, вся изящная лисья хитрость, странно и внезапно переходящая в гордый вызов, в торжество открытого, жесткого взгляда, пронзающего насквозь, как пикой в бою. Аргентинское танго, какой же ты праздник! Женщина приходит к мужчине на миг. И этот миг она обращает в вечность. И он верит этому. А когда вечность проходит, и она уходит, горделиво вскинув голову, он этому не верит. Он преграждает ей путь. Он грудью встает перед ней, прожигает глазами, простирает к ней руки: моя! Только моя! Не верю, не верю! И тогда она, в страстном повороте, сначала обвивает его за шею рукой, и оба застывают в поцелуе, а потом, не дав ему опомниться, делает шаг вбок и назад. И он застывает с протянутыми в воздухе руками. Потому что музыка гремит и ярится в последнем рыдании, а она — уже ушла. Каблучки простучали. Стальные подковки отзвенели. Гитары бросили рокотать. Тишина.

«Иоа-а-а-анн!.. Вито-о-о-орес!.. Браво-о-о-о!..»

Она, за кулисами, быстро отерла пот со лба. Он подхватил из рук помощника режиссера чистое полотенце, промакнул лицо, боясь смазать грим.

— Ну ты даешь…