Голубой бриллиант (Сборник)

даже не мог себе представить, чем на них сможет ответить

Лукич. Он слушал молча и как бы в знак согласия легко кивал

головой. Когда Малинин умолк, Лукич, словно про себя

повторил его слова.

- "Освободить", "отпустить". Она свободна, я ей не раз

об этом говорил. И буду еще говорить и постараюсь вразумить.

И о том, что нет будущего, тоже скажу. Пусть думает и решает.

Последнее слово за ней.

Лукич отошел от портрета и сделал шаг к креслу, в

котором сидел профессор. Остановился перед ним,

выпрямился во весь рост и мягко, очень дружелюбно произнес:

- Я обещаю вам, Павел Федорович, сделать все от меня

зависящее. Обещаю.

На этой ноте и был завершен нелегкий для обеих сторон

разговор. Простились они в прихожей, пожав друг другу руки. Я

решил задержаться. Некоторое время мы молчали, как после

пролетевшей мимо опасности. Наконец, Лукич сказал упавшим

голосом:

- Ты знаешь, что такое трагедия? Вот это то, что я сейчас

пережил. Впрочем, не пережил: это только начало. В жизни у

585

меня были личные драмы. Они оставляли на сердце рубцы.

Заживали. Они не смертельны. Трагедия - это трагедия.

Совсем другое. Пойдем на кухню, У меня есть армянский

коньяк. Расслабимся.

Мы выпили по рюмке. Я спросил Лукича, где Лариса. Он

пожал плечами:

- Не знаю. Я жду ее звонка. Я передам ей дословно весь

разговор с Павлом Федоровичем. Пусть решает сама. Если ее

решение будет во благо ей, я только порадуюсь. Я не эгоист.

Для нее, ради нее я готов на любую жертву. Скажет она: "умри

Егор!" Умру, спокойно, потому что без нее жизнь

бессмысленна. Я понимаю: ты не веришь, ты считаешь, что я

ее сочинил, превознес до неба. Ты знал Альбину. Пойми -

Лариса не Альбина. Она богиня. И об этом знаю только я и

никто более. Не мной придуманная, а мной открытая.

- Так открывают новые звезды, - с легкой иронией

заметил я. Он смолчал.

Он быстро хмелел, и я на всякий случай взял наполовину

выпитую бутылку коньяка и спрятал в холодильник. Он не стал

возражать. Он размяк и казался безучастен.

- Послушай, Лукич, ты знаешь: я написал четырнадцать

романов, и во всех присутствует любовь и женщины. Очень

разные, главным образом положительные, героические,

светлые, добрые. Я вообще преклоняюсь перед женщиной, ты

это знаешь. Но такой любви, как у тебя с Ларисой, я не

встречал..

- И не встретишь, - упавшим голосом вставил он. -

Потому что она единственна на всю Россию. А может и на

Вселенную.

- Ну, так считали и считают многие. Особенно юные.

- Юные - да, пожилые - нет. Вот в чем разница.

Несколько раз я порывался уходить, но он останавливал

меня: - Посиди. Она должна позвонить. Непременно.

И она позвонила. Она говорила бойко, торопливо,

прерывисто, взвинченным тоном:

- Егор, родной мой! Прости меня: случилась!

- Я плохо тебя слышу, повтори, - просил он.

- Я случилась. То самое, чего мы с тобой хотели.

- Ты откуда говоришь?

- Из машины, которая называется "Ауди". Я еду в Тверь.

Всего на день - на два. Доложу своим родителям: пусть не

волнуются. У меня появилась крыша над головой и

586

производитель. Ты извини меня, я немножко под шампанским.

Когда вернусь в Москву, я тебе позвоню и все объясню. Я

прошу тебя, ради Бога, не расстраивайся и не переживай.

Помни: ты был для меня и остался легендарным и

единственным, навсегда остаешься таким. Не одному своему

слову, тебе сказанному, я не изменю и не возьму обратно.

Запомни, милый мой.

Вот и весь разговор. Лукич растерянно посмотрел на

телефонную трубку, словно ожидая от нее каких-то иных,

утешительных слов. Трубка молчала.

- Да... Трагедия, которую я ожидал, но в реальность

которой не верил. И все-таки, несмотря ни на что - Любовь

бессмертна! - убежденно сказал он, перефразировав уже

ранее сказанное и Тургеневым и Сталиным, и может другими,

нам неизвестными. Прощаясь, я сказал:

- Не печалься, старина, все образуется. Звезд несметное

число на небе и на земле. А ты отличный астроном-

профессионал. Не думай о трагедии личной. На фоне трагедии

России и русского народа твоя история великой любви лишь

частный эпизод, касающийся только вас двоих. Лариса не

исчезла. Она вернется. Вот увидишь.

Лукич смотрел на меня каким-то странным смешенным

взглядом, в котором соединились растерянность, недоумение,

глубинная тоска и едва заметная искорка надежды.

- Все образуется, - повторил я утешительные слова, в

надежности которых и сам не был уверен, потому и прибавил: -

Жизнь продолжается. Она - штука сложная и немилосердна к

тем, кто не принимает ее вызов и в отчаянии опускает руки. Но

мы не из тех, Лукич, мы из стального поколения.

- Ты хотел сказать "из сталинского", - не спросил, а

утвердительно поправил он и преднамеренно бодро произнес:

- Примем вызов и поборемся!

По лицу его пробежала вымученная улыбка, а глаза

ожесточенно заблестели.

- Мне хотелось пронести нашу любовь за горизонт, то

есть в новый двадцать первый век, - сказал Лукич.

- Мысль благородная. Символичная. Будем надеяться,

что она осуществится.

- Нет, не верю, - сказал он унылым голосом. Глаза его

потухли, лицо потемнело.

- А ты верь. Ты же принял вызов. Вот и борись, сражайся

по-сталински. - Он коротко взглянул на меня и вымученно

улыбнулся.

587

- Позванивай мне и заходи, - сказал я прощаясь.

- И ты не пропадай и не проходи мимо.

По пути домой в метро и троллейбусе я думал над

историей этой необычной любви. Сегодняшнее поведение

Ларисы мне показалось очень странным, не объяснимым,

никак не вяжущимся с ее цельным характером и образом,

каким сложился он в моем сознании. В чем причина такого

неожиданного, резкого оборота? Была ли настоящая, сильная

любовь с ее стороны? Можно было бы понять и объяснить ее

постепенное охлаждение, разочарование. Но что б так

внезапно, вдруг?! Да и о разочаровании речи нет, она

подтверждает свою верность и любовь, называет его

легендарным и единственным и в то же время уходит к

другому, который дал ей крышу над головой и возможно

ребенка - ее мечту? Нет тут какая-то путаница, распутывать

которую еще придется не одному Лукичу, но возможно и мне на

правах его друга и быть может автора романа о

необыкновенной Любви. Мысль написать такой роман у меня

зародилась уже с год тому назад и постепенно зрела. Не

доставало главного - конфликта. И вот, наконец, появился

конфликт. Но разве дело в конфликте? - спрашивал я себя,

придя домой и отвечал: - Тут главную основу, идею, мысль

составляет Любовь. Конфликт - это лишь каркас, скелет

романа. А содержимое, заполнявшее его - величайший взлет

человеческого духа, бесценный, божественный дар природы -

Любовь. Это высокое искусство, которым не каждый человек

наделен одинаково природой, как и талантом. Страстно

влюбленный не приемлет советов, точно так же, как отвергает

их и великий художник, сердцем создающий свое творение.

Лукич умел любить искренне, горячо, с открытой душой.

Я знал его отношения с Альбиной, и радовался за него и

сокрушался, когда между ними произошел разрыв. И не по

вине Лукича. И я подумал: талант любить всегда сопутствует

творческому таланту. Тут есть какая-то предпосланная

закономерность. Я вспомнил его желание пронести свою

любовь за горизонт. И мне захотелось спросить современного

Нострадамуса: а что там, за горизонтом? Что уготовлено там