Август

Дождались мужики, пока разойдется из солярия подвыпившая компания, перекрестились, и, чудом никем не замеченные, — благо ночь уже — выкинули и грузина, и груз его, — за борт, каждую секунду ожидая неминуемого взрыва. Но опять обошлось. Пока обошлось. Теперь предстояло разобраться досконально во всей этой неприятной истории.

Сегодня утром девчонки так и не показались ни за завтраком, ни на экскурсии. Если их не будет и на обеде, придется снова принимать решение. Да еще и дружки кавказца нежданно обнаружились у чайной. С другой стороны — раз никто на связь не вышел с людьми из черного «бумера», значит, никого больше на теплоходе и не было. И нет уже. Ин и хорошо, ин и ладно.

— Андрей что-то видел, мне кажется, — скороговоркой шепнул Саня другу, поднимаясь по трапу на среднюю палубу — к ресторану.

— А вот пообедаем, узнаем, что с девочками, и потом с Андрюшей попьянствуем! Сам все расскажет, если есть что на сердце, не зря же он так охотно стал с нами знакомиться. Чувствую, что поддержка ему нужна — переживает человек, жопой чую!

Писем в ящике было два. Одно с рекламой порносайта, отчего сразу отправилось под кнопку «пожаловаться на спам». Второе из Эстонии, от Сережки — штурмана бывшего петровского экипажа.

Андрей Николаевич быстренько пробежался по новостным сайтам, вздохнул и вышел из Сети. Отключил ноут и снова припрятал его в тумбочку. На столике остался лежать образ св. Александра Свирского, привезенный из монастыря. Петров перекрестился, прикоснулся губами к стеклу иконки и поставил на полочку над кроватью. На душе лежало чувство непонятное: коктейль из смятения, грусти, радости и досады. Столько всего случилось за последние сутки! Конечно, Петрову не привыкать было к резкой смене впечатлений, к экстриму и необходимости быстро решать проблемы или, наоборот, — сдерживаться и не совершать ненужных суетных движений, дабы не усугубить нештатную ситуацию. Просто, в другой плоскости развивались события — в области чувств человеческих и взаимоотношений. Тут тебе и испуг (чего перед собой-то душой кривить?), и надежда, и любопытство (давно, казалось, уснувшее навсегда), и радость встречи со святынями, и всколыхнувшаяся тяга к женщине, и физическое блаженство от слияния с природой: всем телом, генной памятью узнаваемой своею — родною природой, давшей новые силы, чуть ли не молодость!

Теплоход качнуло, по громкой связи раздался под музыкальную заставку привычный уже голос диктора: «Дорогие друзья, теплоход «Петербург» продолжает путешествие! Впереди нас ждет Онежское озеро. А ресторан «Волна» приглашает первую смену на обед!».

Глава седьмая

— Девчонки, физкульт-привет! — Толя Муравьев искренне засиял белозубой — от моря до моря — улыбкой. Анчаров, упруго покачиваясь на кривоватых ногах-пружинах, хотел было, по обыкновению, ляпнуть что-нибудь шутливое, но заглянул в испуганные глаза Глафиры, смотрящие на мужчин с тоскливой надеждой и внезапно просто подмигнул ободряюще, дескать: не трусь, все будет хорошо!

Девушки сидели за красиво сервированным ресторанным столом как на госэкзамене. К еде не притронулись, все ждали чего-то. Они не поздоровались в ответ, только кивнули мужчинам синхронно. Даша даже приподняться сделала движение, как будто и в самом деле строгие преподаватели явились к студенткам вершить свой суд — неподкупный и нелицеприятный. И одеты были подружки как-то неподходяще для круизного лайнера: в наглаженных деловых костюмчиках, словно в офисе крупной европейской компании были младшими клерками.

Толя с Сашей переглянулись, согнали с лиц радушные улыбки, сделали лица скучно официальными, как «при исполнении». Сели, молча за столик, встряхнули дружно салфетки и аккуратно расстелили на коленях. Деловито принялись за салаты, подчеркнуто не обращая на девушек внимания. И лишь когда приметили, как набухают слезами глаза у Глаши, как сидящая с краю Дарья заерзала вдруг всем своим длинным телом и засобиралась вскочить и бежать куда-то, Саня грозно хмыкнул, пробуя голос, и объявил негромко, чтобы за соседними столиками никто не услышал:

— Заседание круизной комиссии по делам несовершеннолетних считаю открытым.

— На повестке дня один вопрос, — продолжил так же казенно Толя, — долго вы будете, девчонки, убиваться из-за какой-то ерунды?

Саня жестом фокусника вытащил из-под стола два роскошных персика и, вытянув худые загорелые руки над столом, положил фрукты перед открывшими рты подружками:

— Нечего кукситься, девчата! Инцидент давно исперчен, как сказал один плохо кончивший классик советской поэзии.

— Какой поэт?! — строго уточнил у девочек Толя?

— М-Маяковский, — запинаясь от волнения послушно ответила Даша.

— В-Владимир Владимирович, — добавила зачем-то, икнув, Глафира и смущенно прикрыла рот розовой детской ладошкой.

— Зачет! — торжественно объявил Муравьев и улыбнулся так искренне, что девушкам ничего не оставалось, кроме как последовать его примеру. Улыбки, правда, вышли несмелые, но Анчаров поддержал их, растянув смуглыми пальцами свой рот под щеткой усов до предела, смешно округлив черные глаза — не хочешь, а захохочешь. Так и вышло.

Толя подождал минуту, пока официантка поставит перед ними суп, и буднично заговорил:

— Значит так, милые мои проказницы. Злой дядя оказался обыкновенным бандитом на отдыхе. Пистолет у него игрушечный — зажигалочка. Сам он жив — здоров и сейчас, после проведенной нами утром разъяснительной работы, скучает на автостоянке в Лодейном поле, ожидая автобуса на Петроград. А пароход наш, как вы, может быть, заметили, в чем я, впрочем, не уверен, пароход наш уже полчаса как отошел от пристани и держит курс на Онежское озеро. Скоро, кстати, будем проходить первый шлюз, — а я никогда еще этого не видел, так что, давайте быстренько пообедаем и пойдем на палубу. А про вчерашний инцидент с легкой душой забудем и не станем задавать друг другу дурацких вопросов и нотаций читать тоже не будем. Вы взрослые уже, а мы вам не папа с мамой.

— Ну, ты за всех-то не говори, я может быть за маму и сойду, если надо, — хохотнул Анчаров.

— Ага, приголубишь и колыбельную споешь! Отставить, прапорщик!

— Сам ты прапорщик, — обиделся Саша, надулся и принялся за остывающий борщ.

Глаша с Дашей едва успевали моргать глазами, и из всего диалога поняли только, что все неприятности позади и можно ничего больше не бояться. Обед заканчивали весело. Девушки оттаяли и повеселели, на их лица вернулись естественные свежие краски, пальцы перестали подрагивать, в движениях стройных фигурок снова появилась невольная чувственность, а голоса перестали срываться.