Август

Но на следующий день уже снова проклюнулись крокусы и подснежники, стрелками зелеными потянулись жадно к солнцу нарциссы, набухли почки на только что облетевших деревьях. И снова поселились в скворечнике под самой крышей дома птицы, запели по-весеннему громко, начали выводить птенцов.

Работал Интернет, исправно на диво почтовые сервера гоняли туда-сюда немногочисленную переписку, банк аккуратно переводил деньги на пластиковые кредитные карты гостей. Рассказывал о чем-то важном, наверное, круглосуточный канал «Россия 24». Страна готовилась к очередным выборам. Там, у них, горели леса, гремели грозы, лили дожди, постоянно объявляли штормовые предупреждения. А на Первом канале страшно-равнодушным голосом Катя Андреева, выскакивая на зрителя грудью из экрана, рассказывала новости о погибших на дорогах, убитых на Северном Кавказе, подорванных в метро, сгоревших в шахтах людях. И все это на фоне заставки с бело-синим логотипом на заднем плане — выборы, выборы.

Рядом с Ивановыми съехали из дома цыгане. Торопились куда-то, очень быстро оформили продажу участка и стоявшей на нем развалюхи, пусть и двухэтажной, майору Анчарову. И как корова их языком слизала. Как и всех цыган в Вырице. Саша нанял русскую бригаду с бульдозером, те снесли все постройки на цыганском подворье, сняли даже верхний слой земли. Поверху навозили потом самосвалами плодородного чернозема и заложили фундамент бревенчатого рубленого терема в три этажа — Глаша опять ожидала двойню.

Петров перекупил уже готовый новенький сруб рядом с Плещеевыми, поближе к лесу. И теперь не вылезал из старого лётного комбинезона, все строил, закупал, проектировал хитрые, а точнее, как сейчас говорят, «умные» домашние системы. Пока шла стройка, жили все по-прежнему у Ивановых.

Катерина шла на поправку от своих неизлечимых, как говорили ей когда-то врачи, болезней. Помолодела, похорошела, не присядет за день, вникая во все вопросы домашнего хозяйства, помогая подругам, занимаясь с детьми подготовкой к школе. Двухлетние ЛюдАша с Толиком уже научились у Кати читать. Живой Журнал давно был Катериной заброшен. Спать она ложилась рано. А утром, едва соскочив с постели, ехали с Ивановым вместе на велосипедах на Оредеж — купаться. Высокая, гибкая фигура, длинные рыжие волосы — распластывались на воде, как в Христовой купели. Вода в реке не остывала, только стала совсем чистой и держалась на комфортных плюс двадцати в любую погоду. А справившись с домашними хлопотами, Катя бежала в кабинет, в который переделала, пойдя на поправку, свою отдельную спаленку — и снова писала стихи, занимаясь тем самым, что привело ее в Литературный институт когда-то. А спали они с Ивановым снова вместе и смущенно, вспоминая возраст свой, подумывали о мальчике. По воскресеньям все дружно ходили в церковь. И литургией нескончаемой и светлой казалась вся наступившая в Вырице новая жизнь.

Миша, сосед давний, подкузьмил Иванова — выдвинул его в депутаты местные, как тот ни отбивался. И надо же, нежданно, негаданно, а выбрали Иванова выричане не просто депутатом даже, а своим городской головой. Почитали придуманную им программу развития Вырицы, послушали его выступления в местных школах и Доме Культуры. И определили на должность — хоть и недавно стал вырицким мужиком, а голова есть, пусть на благо народа поработает, нечего в Москве штаны просиживать, нам здесь, дома, такие люди нужны — судачили бабки в очередях супермаркетов и на рынке.

Нашлось дело и Плещееву с прижившимся у них с Машенькой Эрнестом Сироткиным. В этом деле им и майор помогал — Анчаров, когда находилась минутка, свободная от строительства своего терема. Взвыла, было, милиция местная, и ЧОП охранный взвыл. Но при поддержке главы администрации Иванова товарищи офицеры наладили такой общественный контроль за правоохранительными структурами в поселке, что народ впервые за десятки лет сам потянулся к участковым со своими бедами и бояться милицию перестал, начал даже порою похваливать. И наркотики вместе с цыганами ушли из Вырицы навсегда, и хулиганы резко поутихли и делом занялись.

Связь с внешним миром не прекращалась, как мог бы подумать иной читатель. Да только, приезжающие, либо оставались в Вырице, либо, уезжая, забывали про вырицкие чудеса с вечным летом, отличными дорогами и полным изобилием хлебов насущных.

Слухи, конечно, ходили разные, да кто ж им поверит? Они, слухи эти и по сию пору услышать можно и в питерских ресторанах, и в поездах дальнего следования, и в разделе «непознанное» рекламных бесплатных газет прочитать можно.

Эпилог

— Каждый сам себе и рай, и ад, и земля, и небо. И Родина, между прочим, тоже — в сердце у нас, а не вовне.

Петров подошел к краю облака и задумчиво посмотрел вниз — на зарницы, играющие яркими всполохами огня над Европой. Где-то там, внизу, все еще воевал Толян, — уже генералом стал Русской армии. Где-то там, внизу, ждала Толяна Дарья с двумя мальчишками-погодками, мечтавшими о юнкерском училище. На месте Америки синим отливали на хмуром, с ржавчинкой едва пробивающегося солнца, рассвете, слившиеся в одно целое океаны. Только торчали гнилыми зубами островки горных цепей над Атлантидой блока Североатлантического. Безжизненная, занесенная песками Африка. Ближний Восток, казалось, и отсюда видно — светившийся радиацией. Индия, Китай — все безжизненное и тусклое. Только на огромном пространстве России, включая Аляску, горели огни городов, подальше от европейского — последнего фронта.

— Держись, Толян! Скоро встретимся! — вслух сказал Петров негромко. Анчаров, неслышно подошедший сзади, обнял друга за плечи и оттянул подальше от опасного края.

— Пойдем, Андрюша, Люся зовет чай пить! Иванов самовар ставит, Кирилл обещал подойти. Не надо тут долго стоять, затягивает.

Теплоход «Петербург» — Санкт-Петербург — Вырица,

2008–2010

Обложка книги - Михаил Семёнов