Привет, Джули!

Я сомневался и очень сильно. Меня бы стыдились. Я стал бы неприятным, назойливым воспоминанием. Каким же простым порой кажется все моим родителям. Особенно отцу.

Дедушка очень тихо сказал:

— Не стоит думать о том, что могло бы быть, Брайс. — А потом, словно прочитав мои мысли, добавил: — И не спеши обвинять его в том, чего он не делал.

Я кивнул и попытался успокоиться, но у меня ничего не получилось.

И тут дедушка снова заговорил:

— Кстати, я рад, что ты об этом упомянул.

— Упомянул о чем? — с трудом выдавил я.

— О твоей бабушке. Как ты узнал?

Я потряс головой и ответил:

— Джули мне рассказала.

— Ты говорил с ней?

— Да. И я извинился перед ней.

— Отлично!

— И после этого мне стало намного лучше, но теперь... Господи, я снова чувствую себя полным идиотом.

— Успокойся. Ты извинился, и это главное. — Дедушка встал и добавил: — Я хочу прогуляться. Может, присоединишься?

Прогуляться? Больше всего мне сейчас хотелось запереться в комнате и побыть одному.

— Это отлично помогает приводить в порядок мысли, — продолжил дедушка, и тогда я понял, что это не просто приглашение на прогулку — это предложение сделать что-то вместе.

Я встал из-за стола и сказал:

— Да. Давай уйдем отсюда.

Для человека, который обычно ограничивался фразой «Передай, пожалуйста, соль», дедушка оказался отличным собеседником. Мы гуляли очень долго. Оказывается, дедушка действительно знает много интересного, да к тому же у него есть чувство юмора. Хотя и немного суховатое. Было в его манере говорить и держаться что-то крутое, что ли.

Возвращаясь домой, мы прошли мимо того места, где раньше рос платан. Дедушка остановился, посмотрел в ночь и заметил:

— Вид, наверное, был удивительный.

Я тоже осмотрелся и в ту ночь впервые понял, что можно увидеть звезды.

— Ты когда-нибудь видел ее там? — спросил я дедушку.

— Твоя мама однажды показала мне ее, когда мы проезжали мимо. Она так высоко забралась, я даже испугался за нее. Но когда я прочел статью, я понял, почему она это делала. — Он покачал головой. — Дерева больше нет, но огонь, который оно разожгло в ней, горит по-прежнему. Понимаешь, о чем я?

К счастью, отвечать мне не пришлось. Дедушка просто улыбнулся и сказал:

— В этом мире много ярких людей... — Он повернулся ко мне. — Но иногда, очень редко, встречаешь человека, похожего на радугу, и когда это происходит, возникает чудо.

Мы подошли к нашему крыльцу, дедушка обнял меня за плечи и сказал:

— Приятно было погулять с тобой, Брайс. Мне очень понравилось.

— Мне тоже, — ответил я, и мы вошли в дом.

И сразу поняли, что очутились в зоне военных действий. Никто не плакал и не кричал, но по выражению лиц родителей я понял, что за время нашей с дедушкой прогулки они здорово поругались.

Дедушка шепнул мне:

— Боюсь, мне придется чинить еще один забор.

И он ушел в столовую разговаривать с моими родителями.

Мне не хотелось портить впечатление от прогулки, поэтому я поднялся к себе в комнату, запер дверь и, не включая свет, лег на кровать.

Так я лежал и обдумывал случившуюся за ужином катастрофу. И когда эти мысли начали уже сводить меня с ума, я сел и посмотрел в окно. В доме Бейкеров горел свет, улицу освещали фонари, но ночь все равно была очень темная. Она казалась гораздо мрачнее, тяжелее, что ли, чем обычно.

Я прислонился к стеклу и взглянул на небо, но звезд уже не было видно. Интересно, влезала ли Джули на платан ночью? Под звездами.

Похожая на радугу... Как-то не сходится. Джули всегда казалась мне довольно пыльной.

Я включил настольную лампу и вытащил из ящика газету со статьей про Джули.

Так я и думал — журналисты повернули все так, будто Джули пыталась спасти гору Рашмор. Они назвали ее протест «гласом вопиющего в пустыне», а ее саму «ярким маяком, проливающим свет на загнивание нашего когда-то великого, сильного общества».

Да бросьте. В чем проблема-то? Парень решил спилить дерево, растущее на его земле, чтобы построить дом. Его земля, его дерево, его решение. Конец истории. Большая часть статьи — полная ерунда.

С одним исключением. За исключением интервью с Джули. Может, это было из-за резкого контраста с пафосной чушью репортера, я не знаю, но Джули сказала совсем не то, что я ожидал. Я думал, она примется расхваливать себя, но ошибался. Ее мысли были такими... как бы это сказать... глубокими. В сидении на этом дереве для нее было что-то глубоко философское.

А самое странное, что я это понял. В ее словах было много смысла. Она говорила о том, как чувствовала себя там, на высоте, и как это чувство словно переносило ее в другое измерение. «Когда ты так высоко и тебя обдувает ветер, — говорила Джули, — возникает ощущение, словно истинная красота целует твое сердце». Кто еще в средней школе может сказать подобное? Из моих друзей точно никто.

Еще в статье были слова о том, как целое может быть гораздо больше суммы своих частей, и что людям порой необходимо нечто, что поможет им подняться над собственными жизнями и понять, какое это чудо — просто жить.

Я несколько раз перечитал ее интервью. Когда же она начала думать о таких вещах? Да, конечно, Джули Бейкер всегда была очень умной, но дело ведь не в учебе на одни пятерки, здесь что-то гораздо большее.

Прочти я эту статью месяц назад, я бы скомкал ее и тут же выкинул в помойку, но сейчас она так много значила для меня. Слишком много.

Месяц назад я бы не обратил ни малейшего внимания на фотографию Джули, но сейчас я не мог отвести от нее взгляд. Не от большой, где были видные в основном пожарные машины, а не Джули. А от другой, внизу страницы. У кого-то был невероятно мощный фотоаппарат, потому что было понятно, что Джули сидит на самой верхушке дерева. Она смотрит вдаль, ветер развевает ее волосы, она будто парит в потоках солнечного света.

Столько лет я избегал Джули Бейкер, старался вообще на нее не смотреть, а вот теперь просто не мог наглядеться. Внутри что-то екнуло, сжалось, и мне это совсем не понравилось. Ни капельки. Честно говоря, меня это жутко напугало.

Я засунул газету под подушку и постарался вспомнить, какой занозой была Джули Бейкер. Но мои мысли постоянно возвращались к статье, и вскоре я вытащил эту дурацкую газету из-под подушки.

Я просто схожу с ума!

Все, хватит. Выключаю свет и сплю. Каким же слепцом я был, я ничего не понимал. Теперь настало время во всем разобраться.

Двор

Я никогда не стыдилась своего дома. Никогда не говорила: «О! Как бы мне хотелось жить в другом районе — там дома гораздо новее и красивее!» Здесь я выросла. Это мой дом.

Конечно, я знала про двор. Мама всегда была им недовольна, но не настолько, чтобы что-то предпринять. Так мне казалось. Но, наверное, мне стоило задуматься. Почему в доме так чисто и красиво, а на дворе такой кошмар? Дома не было ни пылинки. Ну, за исключением комнаты мальчиков. Мама перестала там убираться, когда узнала про змею. Если они достаточно взрослые, чтобы держать змею, сказала она моим братьям, значит, они уже вполне могут сами убираться в своей комнате. Мэтт и Майк здраво рассудили, что нужно всегда закрывать дверь, чтобы никто не видел царившего в их комнате беспорядка.

Я и о деньгах никогда не думала, точнее об их отсутствии. Я знала, что мы не богаты, но я никогда ни в чем не нуждалась. То есть ни в чем, что можно купить за деньги.

Мэтт и Майк часто что-то просили, и хотя мама отвечала им: «Нет, мальчики, мы не можем себе этого позволить», я понимала это как: «Нет, мальчики, вы этого не заслуживаете» или «Нет, мальчики, на самом деле вам это не нужно». Я увидела все в истинном свете только тогда, когда Брайс назвал наш дом настоящей помойкой.

И касалось это не только двора. Папин грузовик, мамина машина, мой велосипед были словно сделаны из ржавчины, да и покупали мы что-то, как правило, в магазине подержанных товаров. И мы никогда не ездили отдыхать. Ни разу.