Наезд

– Любит она тебя, тут не до размышлений, зачем да почему, – Ева допила шампанское и завертела головой в поисках официанта с подносом.

– Не нахерачься раньше времени, смотри, – сказал я тепло. В голове шевельнулись противные мысли о коксе. Так, мимолетные видения, кусочек рекламного ролика «Cocaine from Bogota». «На хуй, на хуй, – подумал я, – почти неделю не прикасался и дальше смогу, надо же мозг разгрузить».

В японском ресторане клуба «Герцен» в четверг не было никого, кроме нашей компании. Андрей Перов, в каком-то идиотском френче, наверняка собственного производства, нервно улыбался, курил, ему не понравилось, как прошел показ. Не понравился он и остальным. Тем не менее все поздравляли, произносили тосты, хлопали модельера дружески по плечу.

– Показ – супер, – пока я говорил, я и улыбался так криво и отвратительно, что сразу было видно, насколько мне не по кайфу. – Особенно эти оранжевые платья!

К слову сказать, оранжевые платья – самая слабая часть коллекции. Перов, по-моему, даже вздрогнул.

– Да-да, – наперебой загалдели все, – оранжевые – обалденные!

– А по-моему, полный отстой, – шепнула мне на ухо Ева.

– Мне оранжевые как-то не очень, – громко и четко прочеканила вдруг хранившая гордое молчание Баркенштейн, – слишком просто, что ли.

Перов промолчал. Ему явно было не по себе.

Уйдя из «Герцена», мы какое-то время шагали по Никольской. Ночное предзимнее небо было усыпано алмазами звезд. Как там у Бродского:

Я прочел стихотворение Еве, она прижалась ко мне, посмотрела прямо в глаза и сказала:

– Давай уже тачку ловить, я замерзла.

После секса, нежного, и даже по-детски чистого (а с Евой почему-то всегда так), я долго не мог уснуть. Ева давно видела свои цветные сны, а я все лежал неподвижно, с широко раскрытыми глазами, уставившись в гладкий и полупрозрачный, как припорошенный снегом лед, потолок спальни. Мысли роились в моей голове. Их было так много, что трудно было остановиться на какой-нибудь одной, вычленить главную. Некоторые темы мне были знакомы, некоторые появились совсем недавно. Трудно сказать, что это было: какое-то хаотическое движение. Каша из бизнес-идей и проектов, порнозарисовок, телефонных звонков любимой (какой?!)… Мне надо было найти главную тему, иначе не уснуть. Я встал, прошел на кухню, плеснул себе виски и закурил. Мысли немного утихомирились и поплыли медленнее и стройнее. Я прислушался к их невнятному пока журчанию. «Почему?» – вот главный лейтмотив. Но чего он касается? Что значит это ебаное «почему»? Откуда этот ебаный вопросительный знак? Похоже, мне было не уснуть, так раздражало меня это «почему». Я вернулся в спальню, аккуратно лег в кровать рядом с Евой, легонько обнял ее. Девушка вздрогнула и открыла глаза.

– Почему? – спросил я. – Ты не знаешь, что это за «почему»?

– Знаю, – она поцеловала мою руку, слегка контрастирующую с ее загорелой кожей. – Знаю. Это значит: «Почему ты не спишь?»

В конце концов я все же уснул. Не сразу. Пришлось измучить бедное сонное дитя, но если бы не минет, вопрос «почему» точно бы не дал покоя. Утром я проснулся от омерзительного треска домофона. Это было странно. Обычно никто не ходит ко мне в гости. Во всяком случае, никто, даже родители, не додумается припереть вот так, без предварительного согласования визита со мной. Ни на секунду не сомневаясь, что это, скорее всего, какой-то старый пердун сослепу перепутал кнопки, я некоторое время полежал в постели, ожидая, что звонящий угомонится. Но домофон не утихал. Тихо матерясь, чтобы не разбудить Еву, я прошел в коридор и поднял трубку.

– Дома!!! – прокричал чей-то измененный голос. Голос был женский, и обладательница его явно находилась на грани истерики. Я сразу понял, в чем дело.

– Дома!!! – неслось из трубки. – Кто у тебя дома, сука?!!

– Ты совсем охуела? – спросил я вяло и как бы сонно. «Вот это номер, – подумалось в то же самое время, – от этой истерички теперь хуй отделаешься».

– Открой дверь, ублюдок. – Спун кричала так, что казалось, отключи я домофон, услышу ее крики сквозь стены.

– Кто у тебя, что за блядь?

– Спун, – я чувствовал себя омерзительно, – ты совсем рехнулась. Мы же расстались.

– Да? Ты просто свалил от меня, ублюдок…

Я повесил трубку. Это могло продолжаться не час и не два, даже не три. В прошлом я помню истерики длиною в жизнь. Все же правильно я сделал, что слил. А если бы это она сейчас лежала в моей постели?

– Что-то случилось? – Ева, заспанная, и от этого еще более нежная, стояла в дверях спальни.

– Моя прошлая девушка…

– Какая из них? – Ева улыбнулась.

– Ну, основная, Спун, – я помялся, – жалко ее, переживает.

– Дура, – Ева пожала плечами, – с такими, как ты, разве можно переживать? Общаясь с подобными подонками, надо всегда быть готовой к тому, что в один прекрасный день тебе скажут: «Прости, дорогая…»

– Да с чего ты…

– Не перебивай, пожалуйста. Видишь ли, при всем твоем негативе, самовлюбленности, истеричности, вранье, которое ты вешаешь на уши всем, кому ни попадя, ты очень хороший. Да что там – лучший. Самки любят именно таких. Поэтому терять тебя ужасно обидно. Все равно как если бы мама умерла. Теток вокруг много, а мама была одна, больше такой нет. Хорошо, конечно, в таком случае самой бросить тебя первой. Не так тяжело. Но и это невозможно. От таких, как ты, увы, не уходят…

– Ошибаешься.

Домофон затрещал снова.

– Вообще, переживать – дело утомительное и безрезультатное. Нашла бы лучше себе другого. Понятно, что все это не то, но отвлеклась бы. Ответь ты ей.

– Да и чего сказать?

– На хуй пошли, и все. Жалость в таких случаях всегда оборачивается жестокостью. Человек болен. Она не разберется, что это ты ее жалеешь, она подумает, что возможно…

Я поднял трубку.

– Сука, я же не уйду, я же сутки здесь буду торчать, ждать тебя с твоей пиздой! Я вам устрою! Таких пиздюлей вы еще не огребали…