Как много в этом звуке

Зайцев наблюдал за Ваней со смешанным чувством озадаченности и насмешки. Не выдержав его издевательства над здравым смыслом, он умчался в свое управление по какому-то чрезвычайно важному делу, а когда вернулся через час, застал картину не просто странную, а самую что ни на есть дурацкую. Установив на одной чаше весов гирьки, бомжара вторую чашу загрузил битым стеклом.

— Так, — произнес Зайцев и, круто повернувшись, быстрыми, четкими, какими-то принципиальными шагами направился в директорский кабинет — бутылка коньяка, оставленная им на столе, была пуста. — Это что же получается, — пробормотал следователь озаренно, — он попросту напился? Ничего себе поэт, блин! Стихи он, видите ли, начал писать! О любви, блин! Настя, блин, в восторге!

Вернувшись к весам на прилавке, Зайцев некоторое время молча наблюдал за бомжарой. А тот ползал на четвереньках по полу и, перебирая осколки стекла, некоторые из них аккуратно укладывал на чашу весов.

— Мысль посетила? — поинтересовался Зайцев.

— Посетила, капитан, посетила, — ответил бомжара, не прекращая своего занятия.

— Близится раскрытие преступления?

— Оно уже совсем близко, капитан.

— А коньяк ты выдул?

— Кто же еще… Тут больше и некому. Я твоим ребятам предлагал, но они отказались. Себя с трудом преодолели и отказались. А мне ничего не оставалось… Я там еще одну бутылочку чуть приоткрыл…

— О боже! — простонал Зайцев. — Тебя домой доставить?

— Доберусь, капитан… Ты не переживай.

— Эти стекла, похоже не один день накапливались…

— Нет, капитан… Все это сверкающее великолепие появилось здесь в ночь ограбления. Ты пройдись по магазину, позаглядывай в углы — нигде ни пылинки, ни пробки от пива, ни горлышка от водки…

— Ладно… Вечер уже. Магазин пора закрывать. Опечатывать…

— Потерпи полчасика, ладно? — взмолился Ваня, поднимаясь наконец с четверенек. — Ты это… Отлучись ненадолго в директорский кабинет, там у него и закуска найдется…

— Ты уж убедился?

— И не один раз, — признался Ваня.

— И повод был?

— Почему был? Он и поныне жив, повод-то!

— Значит, мысль, говоришь?

— Ты вот что, гражданин начальник, — неожиданно трезвым голосом сказал Ваня. — Не печалься и не гневайся… Ты загляни ко мне вечерком… Я там, у директора, еще одну бутылочку изъял, так что нам с Настей будет чем тебя угостить, чем душу твою полицейскую порадовать.

— Ваня, — голос следователя дрогнул. — Ваня… Ты это… Не шутишь?

— Есть вещи, которыми не шутят! — строго проговорил бомжара, назидательно подняв вверх указательный палец. И, снова опустившись на четвереньки, принялся перебирать стеклянные осколки. На лице у Зайцева в это время не было ничего, кроме полнейшего недоумения.

Когда вечером Зайцев постучал в уже знакомую дверь, он услышал из-за двери те же слова, что и утром:

— Открыто! Входите!

И он вошел. И увидел на столе знакомую бутылку коньяка с пятью звездочками и заснеженной горной вершиной на этикетке. Рядом стояла тарелка со свежесваренной картошкой и, опять же, соленый огурец. Настя сменила махровую простыню на великоватый халат, Ваня был в свободном, тоже великоватом свитере.

— И у меня тут кое-что есть, — Зайцев поставил на стол бумажный пакет.

— Из Елисеевского? — строго спросил Ваня.

— Есть вещи, которыми не шутят, — ответил Зайцев его же словами. Когда картошка закончилась и бутылка опустела, а Настя убрала со стола и то и другое, Зайцев сложил руки на столе и уставился Ване в глаза.

— Давай, дорогой, колись. Я долго ждал, не мешал тебе надо мной куражиться… Колись.

— А что, собственно, тебя интересует?

— Как ты битые стекла взвешивал, я видел… Об этом ты чуть попозже расскажешь. Что произошло, я тоже знаю…

— А что произошло? — невинно спросил Ваня.

— Особо опасное преступление. Похоже, профессионалы сработали.

— Ну, ограбление — это так… Нечто побочное… Это знаешь, как купишь таблетки от кашля, а на бумажке предупреждение — сыпь по всему телу может высыпать, не исключено расстройство желудка, а также нервные припадки…

— Ограбление и убийство — это что? Сыпь или нервные припадки?

— Господи, — вздохнул бомжара, — ну, собрались ребята, выпили, плохую водку выпили, паленую, как сейчас говорят… Повздорили маленько, фомка подвернулась…

— Какие ребята, Ваня?!

— Как какие… Охранник со своими приятелями. Ему и досталось.

— Так, — крякнул капитан и вынул из бумажного елисеевского пакета еще одну бутылку коньяка. Поколебавшись, он свинтил пробку, но разливать коньяк по стаканам не стал, отодвинул бутылку в сторонку. — Зачем ты взвешивал битое стекло?

— Чтобы узнать, сколько их было, — Ваня поморгал своими глазами и, взяв зайцевскую бутылку, плеснул в стаканы. — Были и другие способы, но этот мне показался самым простым.

— И сколько же их было? — нервно спросил Зайцев.

— Трое. С охранником их было трое.

— Это тебе кучка битого стекла подсказала?

— Да, — кивнул Ваня и пригубил коньяку из своего стакана.

Зайцев помолчал, потом решительно взял свой стакан и выпил весь коньяк одним глотком.

— Закусывай, капитан, — Ваня заботливо поставил перед Зайцевым баночку с маслинами.

— Из директорского холодильника?

— Видишь, капитан, после хорошего глотка хорошего коньяка и тебе бывает доступно логическое мышление.

Ответом на эти слова был только веселый смех Насти.

— Говори, Ваня, говори, — повторил следователь. — Внимательно тебя слушаю.

— Ты, капитан, не обратил внимания на маленькую подробность — на чаше весов лежали только осколки битых стаканов. Ими была усеяна вся сторожка. И твои же ребята помогли мне собрать осколки.

— Взвесил — и что?

— А потом я взвесил один стакан. Целый. Я его в туалете нашел, возле рукомойки. Потом разделил первый результат на второй. В ответе получил цифру «три». Это и было количество стаканов. Значит, в сторожке пили трое. Что пили, я узнал уже по бутылочным стеклам. Бутылок было три — три этикетки я нашел на осколках. По бутылке на брата. Многовато, если учесть, что водка была поддельная, плохая водка. И ребята отрубились. Но ненадолго. Когда оставшиеся двое, гости нашего охранника, увидели, что их приятель мертв, они мгновенно протрезвели и решили, что таким шансом грех не воспользоваться.

— А зачем им было взламывать решетку на окне? Уж коли охранник их приятель, он же мог впустить их и через дверь?

— Он и впустил их через дверь. Они и раньше бывали у него в гостях, осмотрелись, фомку приметили, мешки для мусора, пути отхода…

— Зачем же им взламывать решетку?

— Они ее и не взламывали. Они сковырнули ее фомкой. Изнутри, капитан, изнутри. На раме окна следы от фомки. От фомки квадратного сечения, как ты успел заметить. От круглого сечения были бы другие следы отжима.

— Но уж если они вошли через дверь, они могли через дверь и уйти?

— Не могли, — вздохнул Ваня. — По многим причинам.

— Например?

— В подсобку можно войти только через дверь, которая выходит на улицу, то есть через главный вход. Следовательно, и выйти через эту дверь можно только на улицу. А выходить на улицу среди ночи с мешками… Капитан, это плохо.

— Дальше.

— Замки на сигнализации, их открывать тоже нежелательно. И это они уже знали. Наконец, самое важное — нужно было пустить следствие по ложному пути. Для этого проще всего выломать решетку. Дескать, в окно мы вошли, в окно и ушли. И знакомство с охранником, таким образом, маскируется. Надо признать, капитан, что пустить следствие по ложному пути этим двум пьяным придуркам удалось. Несмотря на то, что фомка оставила на оконной раме четкие свои следы. Внутри магазина, капитан.

— Виноват, Ваня. Не добивай.

— Тебя?! Упаси боже! Если бы ты не доложил мне столь подробно и грамотно суть происшествия, ни за что бы мне не разобраться в этом кровавом преступлении.

— Лукавишь, Ваня, — тяжко вздохнул Зайцев.