Как много в этом звуке

— Превысил полномочия, — суховато заметил Зайцев.

— Уж очень хотелось порадовать тебя, капитан. Да и Маша вся истерзалась… Прости великодушно.

— Ладно… Позвонил в дверь, дальше?

— Мне тут же и открыли. На пороге красивая женщина, молодая, между прочим. Щечки румяные, губки алые, глазки чистые, врать не умеет. Настенькой зовут. В богопротивном деле отказать любимой подруге Эле не смогла. Я представился. Из полиции, дескать, пропуск свой в твое общежитие показал… Она растерялась, решила, что это удостоверение уголовного розыска… Я сказал, что обман раскрылся, заведено дело, завтра ей на допрос к девяти к капитану Зайцеву…

— Кошмар какой-то! — вскричал Зайцев. — Да ты же авантюрист и пройдоха!

— Конечно, — спокойно кивнул бомжара. — И ты это прекрасно знал, когда спутался со мной. Продолжаю давать правдивые и чистосердечные свои показания… Брови свои я нахмурил и спрашиваю у этой прекрасной женщины… Девочка здесь? Она кивает головкой. И деньги здесь? — опять спрашиваю строгим голосом. Она опять кивает. И то, и другое, говорю, изымаю. Деньги вручу Марии Константиновне, как законной владелице, девочку отведу домой под присмотр матери.

— И что же красавица?

— Вывела из комнаты заспанную девчушку, достала из комода пакет с деньгами. Девчушку немного приодела, деньги сунула в другой пакет, поприличнее… Я взял то и другое. С чем и отбыл.

— А хозяйка?

— Не возражала.

— Молча не возражала? — усмехнулся наконец Зайцев.

— А ты напрасно так нехорошо улыбаешься… Мы с ней очень даже хорошо поговорили, можно сказать, понравились друг другу, хотя тебе в это трудно поверить… Коньячком угостила, тем самым.

— Это каким тем самым?

— Который Эля в магазине купила, который в чеке указан… Оказывается, с Настенькой они этим коньячком и баловались, обсуждая преступные свои замыслы-помыслы. И я это… Слегка опередил события… Пригласил Настеньку к себе в гости, в дворницкую комнату в полуподвале… Обещала прийти. С гостинцами.

— С какими?

— Конечно, не с такими, как у тебя, не из Елисеевского магазина, но все же… У них там через дорогу вполне приличный киоск. Кстати, красное портвейное я брал в этом киоске. Так что ты насчет дворника уж не забудь, пожалуйста… А то Настенька придет, а там другой человек, не столь хороший, как я, не столь обходительный…

Зайцев молча взял бутылку и вылил остатки водки в стаканы. Грамм по сто пятьдесят получилось. Если речь идет о финской клюквенной, то доза очень даже неплохая. Любое хорошее дело обмыть можно.

Бомжара седьмой

Ну что сказать… Прихожу я как-то на Комсомольский проспект, 13, нахожу в полумраке коридора дверь в кабинет Володи, робко стучу, протискиваю свою голову в дверную щель… И что же я вижу, и что же я слышу… Вместо радостного взгляда, полного жизни и любви, вместо приветственных криков, каковые ожидал услышать, я обнаруживаю сумрачное существо, которое молча смотрит на меня взглядом не просто настороженным, а даже как бы разочарованным во мне.

— Здравствуйте вам, — говорю на всякий случай голосом слабым и подавленным виной, мне еще неизвестной.

— Садись, — ответствует Володя голосом, от которого по стеклу окна пробежала изморозь, как по лужам при первых ночных заморозках. — Как жизнь молодая?

— Протекает помаленьку, — ответствую я, невольно пряча «свой нестерпимо синий, свой нестеровский взор».

— Протекает или вытекает? — безжалостно уточняет Володя.

— Так вроде того, что как бы иногда то так, то этак…

— Где бомжара?

— Метет, — бестолково отвечаю я, пытаясь смятенным своим умом понять происходящее. — В смысле подметает. Дворником он нынче работает. Вроде справляется. Жильцы довольны. Комната у него в полуподвале. Женщина завелась…

— Красивая?

— Как бы выразиться, чтобы тебя не огорчить… На первом месте у нее шаловливость. И… как ее… Молодость. Ну, и само собой, конечно… Красота. Какая же молодость без красоты и шаловливости… А бомжара, он же это… По части женщин капризный… С кем попало не будет…

— Что не будет? — спрашивает Володя, и до меня доходит — оттаивает мужик, оттаивает.

— Жить.

— Сегодня у нас какой день?

— Среда.

— И через неделю будет среда, — проницательно замечает Володя. — Я внятно выражаюсь?

— Ты намекаешь на то, что будешь ждать меня с бомжарой?

— Почему буду? — удивляется Володя моей бестолковости. — Уже жду! — Он открывает дверцу тумбочки, вынимает початую бутылку коньяка и щедро наполняет две, достаточно емкие хрустальные рюмки, которые успела поставить на стол Валя, неизменная его соратница. — За твои творческие успехи! Привет бомжаре! — с подъемом произносит Володя, и я с облегчением перевожу дух — оттаял мужик. Слава тебе, господи!

Капитан Зайцев несколько раз прошел вдоль дома, всматриваясь в полуподвальные окна, и наконец в утренних сумерках рассмотрел слабое свечение в одном из них. Он вошел в подъезд, спустился на один пролет лестницы, нащупал в темноте дверь и постучал.

— Входите! Открыто! — тут же прозвучал женский голос.

Зайцев вошел. Первое, что он увидел, — кровать в глубине комнаты, даже не кровать, это был раздвинутый диван. Натянув одеяло под самые глаза, на диване лежала женщина. Только ее глаза Зайцев и увидел.

— Вам, наверно, Ваня нужен? Он метет, — глухо, из-под одеяла, пояснила женщина.

— Метель метет, все замела дороги, и лишь от сердца к сердцу близок путь, — пробормотал Зайцев, устало присаживаясь на табуретку.

— Хотите — поищите его, он в соседнем дворе. Или подождите. Ему пора уже возвращаться. А я поваляюсь, ладно?

— Валяйтесь, — вздохнул Зайцев.

— Вы, наверно, Зайцев?

— Точно.

— Ваня много о вас рассказывал.

— Наверно, гадости всякие говорил?

— Всего понемножку, — бесхитростно ответила женщина и весело рассмеялась.

Ваня действительно вошел через несколько минут.

— О, капитан! — радостно закричал он. — Какое счастье!

— Какое там счастье, — простонал Зайцев. — Две ночи не спал.

— Все понял, — сказал Ваня и, содрав с головы вязаную шапочку, запустил ее в сторону дивана. — Рюмка водки тебе не помешает?

— А знаешь… Не откажусь.

— Наверно, что-нибудь случилось? — заботливо спросил Ваня.

— Ха! Ну ты даешь! Что же я к тебе пришел спозаранку… Рассказать, что солнце встало?

— Неужто труп?! — ужаснулся Ваня.

Ничего не ответил ему Зайцев. Он лишь молча наблюдал, как молодая женщина с веселыми глазами, завернувшись в махровую простыню, быстрыми и точными движениями поставила на стол початую бутылку водки, как бы сами по себе возникли на столе три граненые рюмки, нарезанный соленый огурец и хлеб.

— Чем богаты, — сказала женщина.

— А выше ничего и не бывает, — тихо проговорил Зайцев. — Все остальное от лукавого.

— Ее зовут Настя, — стесняясь, сказал Ваня.

— Хорошее имя… — Зайцев поднял свою стопку. — Будем живы! Пока живы, — добавил он уже как бы самому себе.

А чуть позже, уже в машине, по дороге к месту происшествия, сидя рядом с бомжарой на заднем сиденье, Зайцев вкратце обрисовал суть случившегося.

— Значит так, Ваня, слушай внимательно и не говори потом, что ты не слышал… Сутки назад ограблен магазин электроники. Мобильные телефоны и прочая дребедень. Пару мешков добра унесли ребята. Выломали решетку на окне, проникли внутрь, а там сторож… Не так чтобы очень старый, но в годах мужичок…

— Убили? — догадался Ваня.

— Как у нас пишут в протоколах — тупым тяжелым предметом по голове. Этот предмет остался на месте преступления. Пожарная или противопожарная фомка увеличенных размеров. Нечто вроде лома с изогнутым, сплющенным концом.

— С собой принесли? — с сомнением спросил Ваня.

— Великовата она, чтоб по улицам с ней ходить. На месте нашли, в магазине. Знаешь, остались кое-где с прежних времен — бочка с песком, огнетушитель, лопата и вот фомка. Этой фомкой они его по темечку. Через окно и ушли.