Как много в этом звуке

— Красиво, — одобрил бомжара, разливая водку по стаканам. — С праздником, капитан.

— С каким? — удивился Зайцев.

— Ты вот пришел… Меня живым застал… Сколько сейчас мужиков сидят в своих клетушках и мечтают, чтобы хоть кто-нибудь позвонил, чтобы хоть кто-нибудь в дверь постучал, бутылку на стол поставил, помидором угостил… И ведь не все выдерживают.

— И что же с ними происходит?

— В окна прыгают, — бомжара передернул плечами. — И правильно делают. Потому что больше им ничего не остается, как в окно сигануть с какого-то там этажа… Будь здоров, капитан. Будь весел, здоров, хорош собой, — и бомжара поднял свой стакан.

И Зайцеву ничего не оставалось, как последовать его примеру.

— Я слушаю тебя, капитан, — проговорил бомжара, разламывая свою половинку помидора.

Зайцев не торопясь отрезал себе ломоть буженины, понюхал хлеб, опустил на пол пустую бутылку, повздыхал, глядя в немытое окно, и наконец посмотрел бомжаре в глаза.

— Ребеночка украли.

— Мальчика, девочку?

— Девочку.

— Сколько девочке?

— Два года. Почти.

— Значит, жива, — сказал бомжара.

— С чего ты взял?! — вскинулся капитан.

— А что с двухлеткой делать-то? Никакую порочную страсть не ублажить… Хлопоты одни. Разве что для выкупа.

— Именно! — Зайцев назидательно поднял указательный палец. — Вот тут ты, Ваня, попал в десятку.

— Много хотят денег?

— Сто тысяч. Долларов.

— Хорошие деньги, — проговорил бомжара. — Я бы не отказался.

— И что бы купил?

— А ничего дельного за них не купишь. Плохонькая однокомнатная квартира стоит дороже. Хотя нет… Есть одна вещь, которую я купил бы не задумываясь… Путевку в кругосветное путешествие.

— И чем бы занимался в этом путешествии? — усмехнулся Зайцев.

— А ничем. Смотрел бы по сторонам. Конечно, иногда пропускал бы по глоточку-второму. Без этого ни одно настоящее путешествие не обходится.

— Договорились, — Зайцев поднялся из-за стола с некоторой поспешностью. — Сейчас мы пойдем в одно место, и там ты сможешь смотреть по сторонам сколько угодно. И глоточек-второй ты уже пропустил. Собирайся. Маму проведаем. У которой девочку украли.

— А мама красивая?

— Ваня! — вскричал капитан, остановившись в движении. — Ты еще и об этом думаешь?!

— Об этом, капитан, я завсегда думаю. Но дело в другом… Почему-то именно у красивых мам крадут девочек. Не замечал? А у дурнушек только кошельки пропадают. Да и те почему-то пустыми оказываются.

— Что ты хочешь этим сказать? — насторожился Зайцев.

— Жизнь, — рассудительно произнес бомжара и вскинул правую руку вверх и чуть в сторону — точь-в-точь как это делали древнегреческие боги в моменты суровые и даже судьбоносные.

Элеонора Юрьевна Маласаева действительно оказалась женщиной красивой, с тонкими вскинутыми бровями и большими горестными глазами. Правда, губы у нее были несколько тонковаты и постоянно как бы сосредоточенно сжаты, но это можно было объяснить несчастьем, которое так неожиданно свалилось на ее кудрявую голову.

Зайцева и бомжару Ваню она усадила в комнате за круглый стол, накрытый белой вязаной скатертью, сама села напротив и, сложив руки на столе, вопросительно уставилась на капитана.

— Есть что-нибудь новенькое? — спросила она и нервно закурила, щелкнув зажигалкой.

Зайцев, несколько смутившись под ее печально-пронзительным взглядом, пояснил, что, к сожалению, порадовать ничем пока не может. И попросил вкратце еще раз повторить рассказ о случившемся — для эксперта по похищению малолетних детей, — он кивнул в сторону бомжары, который, сложив руки на коленях, сидел молча, невозмутимо и как бы даже величественно.

— О боже! — простонала женщина, воздев руки вверх. — Сколько же можно! Опять об одном и том же!

При этих словах бомжара чуть склонил голову к плечу, сочувствуя горю несчастной матери. С этого момента он смотрел на женщину не отрываясь.

— Я оставила Натали у подъезда на минуту, не больше!

— Натали — это дочь Элеоноры Юрьевны, — негромко пояснил Зайцев, наклонившись к бомжаре.

— Мне, дуре, показалось, что я оставила включенным утюг, — продолжала женщина. — Не ожидая лифта, рванула по лестнице вверх…

— На какой этаж? — успел вставить Ваня.

— Что? Ах, да… Третий. Третий этаж.

— С утюгом все было в порядке?

— Да. С утюгом все было в порядке. Стоял там, где ему было положено, холодный, как… Как холодильник. Но когда я снова спустилась вниз, Натали у крыльца не было. Я по всем подъездам, я на улицу, я по двору…

— А коляска?

— Что коляска?

— Тоже пропала?

— Нет, — ответила женщина с некоторой заминкой. — Коляску не тронули… Так у подъезда и стояла… Пустая…

— Вы и раньше оставляли дочь без присмотра?

— Случалось… Двор у нас тихий, на скамейках у подъездов всегда кто-то сидит… Старушки, старички, молодежь с пивом… А на этот раз, как нарочно, — ни души! Представляете — ни души! Как сквозь землю! — женщина с силой раздавила окурок в блюдце, которое служило ей пепельницей. И тут же опять закурила.

— Через двор машины проезжают?

— А знаете — да! — воскликнула женщина, будто даже с облегчением — наконец нашлось какое-то объяснение происшедшему. — Кто-то на такси приезжает, кто-то уезжает, у многих в доме свои машины… Когда пробки на улице, некоторые шустряки пытаются через наш двор проскочить…

— Ну конечно…

— Что «конечно»? — нервно уточнила Маласаева.

— Не в каждую машину коляску запихнешь… Да и хлопотно… Да и время… Следы опять же, да, капитан?

— Полностью с тобой согласен, — поспешно согласился Зайцев, совершенно сбитый с толку невнятным бормотанием Вани.

— Я подышу, — сказал бомжара и, поднявшись, направился к балконной двери. Откинув шпингалеты, он вышел на балкон и прикрыл за собой дверь.

— Чего это он? — удивилась женщина.

— Покурить вышел, — пояснил Зайцев, сам озадаченный странным поведением бомжары.

— Курил бы здесь! Я же курю!

— Стесняется. И потом, знаете, есть такое заболевание… Непоседливость. Психиатры знают, у них даже какие-то таблетки имеются… Циклодол называется. Ничего, пусть подышит.

— Пусть! — Элеонора Юрьевна передернула плечами. — Если это ему помогает!

А бомжара тем временем обнаружил на балконе какую-то табуретку, присел на нее, втиснувшись в свободный угол, закурил, осмотрелся. Обычный балкон, который постепенно, с годами превращался в мусорный ящик. Сюда сваливали ненужные уже вещи, которые тем не менее выбросить было жалко или же попросту руки не доходили. Дырявая кастрюля, надколотая ваза, сломанный термос… Над головой у бомжары оказалась протянутая веревка, и на ней сохли развешанные детские одежки, неожиданно оказавшиеся ненужными. Бомжара поднялся, вздохнул сочувственно, понимая чужое горе, провел рукой по маечкам-трусикам и вернулся в комнату.

— А когда у вас случилось это несчастье? — спросил Ваня, усевшись на свое место.

— Сегодня третий день, — ответил Зайцев. — Ты вот отлучился, а Элеонора Юрьевна не успела сказать главного… Звонки идут… Похитители грозят вернуть ребенка по частям…

— По частям — это как? — не понял Ваня.

— Сначала одну ножку, потом другую… Потом сжалятся и головку подбросят в мусорный ящик… Теперь понятно? — женщина не мигая уставилась на Ваню.

— Какой кошмар! — ужаснулся бомжара. — Я даже не представлял, что так может быть… А чего они хотят?

— Денег.

— Много? — спросил Ваня как-то без выражения, будто только сумма имела для него значение.

— Сто тысяч, — ответила женщина, раздавливая очередную сигарету в блюдце. — Долларов. Вы меня услышали? Долларов!

— Услышал, — кивнул Ваня. — А у вас есть эти деньги?

— Ха! — ответила женщина.

— Понял, — опять кивнул Ваня. — Скажите… А девочка… Как бы это сказать… Здоровенькая?

— Не поняла?

— Ну… Может быть, ей требуется какое-то особое питание, уход, лекарства… Что-то ей нельзя ни в коем случае, а без чего-то она обойтись не может… Так бывает, — извиняющимся тоном пояснил Ваня. — А похитители всего этого не знают…