Железная дорога (СИ)

Руководствуясь здравым смыслом и художественным вкусом сейчас самое время приостановить описание перманентных бед и неприятностей моего начального московского периода. Да только из песни слов не выкинешь. Ни до, ни после моего пребывания в том пансионате я не встречала столько отвратительных людей в одном месте одновременно — я имею в виду моих потенциальных одноклассников из школы для мажоров. Мне и сейчас совершенно не хочется о них вспоминать. В пансионате меня поджидало, пожалуй, самое серьезное испытание из первой московской обоймы проблем. А вот после, действительно, наступило затишье, потом долго жизнь не давала заметных сбоев. Всё утихло, стоило мне стать любовницей Ди.

Чтобы оттянуть момент встречи с прекрасным (я имею в виду историю в пансионате), расскажу-ка я сейчас об обстоятельствах моего знакомства с Добрым Дядей, а, заодно и о том, откуда взялось это его прозвание.

В Выборге, откуда начинался славный поход на байдарках, я оказалась потому, что в путевке было обозначено заселение в местной гостинице. За день, проведенный в Питере, тогда еще Ленинграде, я все разузнала: что техникумов с предоставлением места в общежитии там навалом, что до вступительных экзаменов, когда это место, собственно, и предоставляется, остается целая неделя, которую нужно где-то переждать, что мест в Ленинградских гостиницах для меня нет, и никогда не будет.

А всё-таки, хорошим был тот денек в Питере. Поезд пришел рано утром, и до начала работы учреждений у меня оставалось время, чтобы хоть и на бегу, но успеть рассмотреть суровую и таинственную красоту города, едва не задохнуться от этого зрелища, вдохновиться им на борьбу за жизнь среди этой роскоши. Я с трудом заставила глаза оторваться от впитывания открыточных видов и вернула себя к злобе дня. Нужно было искать какой-нибудь техникум. Ни знакомых в Питере, ни какой-нибудь брошюрки об учебных заведениях города у меня не было, да я и не подозревала о существовании таких изданий.

Я остановила первое проезжающее такси и, усевшись, заявила водителю, молодому парню: «Мне нужно найти техникум, где дают общежитие». Сколько именно водитель, которого, как и моего Ди, звали Димой, сделал звонков из таксофонов, сколько раз он останавливался, чтобы поговорить с прохожими, я не считала, но много. И мы нашли три техникума, где при поступлении был гарантирован кров над головой и временная прописка в Питере. Я решила, что этих вариантов будет достаточно. В том, что я успешно сдам вступительные экзамены, я не сомневалась. Питер, практически, был у меня в кармане на три долгих года, оставалось только найти место, где можно перекантоваться всего одну неделю. Дима, обзвонив несколько отдаленных недорогих гостиниц — он хорошо знал этот ненавязчивый сервис, так как часто подвозил к гостиницам приезжих — убедился в том, что делать мне там нечего.

— Ща мы тебя пристроим. Позвоню одной подруге, у нее родители в отпуск уехали, — Дима с готовностью включился в мои проблемы.

Тут-то я и вспомнила, что в моей путевке говорится о месте в выборгской гостинице. Я решила, что поеду в Выборг вечером — никуда от меня место в гостинице не уйдёт, с принялась колесить по Питеру на трамвае, бродила пешком, периодически пересекаясь с Димой в назначенных местах. Он подвозил меня к одному из своих любимых уголков города и уезжал, а я продолжала броуновское движение в одиночку. Когда Дима провожал меня на электичку, разумеется, мы с ним договорились, что я позвоню ему сразу же, как только вернусь из Выборга. И я, разумеется, не сомневалась, что позвоню — Дима за этот день успел стать моим другом. Как молоды мы были, как молоды мы были...

Если у меня еще и оставались какие-то сомнения — а не махнуть ли мне по озерам, да с веслищами в руках, то они исчезли при первом же приближении к походу, на его подготовительном этапе. Коренастая громкоголосая тетка чуть ли силой затащила меня на сбор группы, в списке которой значилась моя фамилия. Байдарочная компания ошеломила меня неумеренной жизнерадостностью, шумностью и ежесекундной готовностью к бескорыстной дружбе в комплекте с походной любовью. В их здоровых телах заключалось чрезмерное количество здорового духа. Яростно-здоровый дух выпирал из тел, при соприкосновении с воздухом мгновенно затвердевая в причудливые формы пошлости: гитарно-песенную, поэтико-романтичную, любовно-приключенческую.

Позже пару-тройку раз я попадала в компании, в которых старшие лаборанты, младшие научные сотрудники, учрежденческие клерки, чинно протиравшие на службе штаны и смирно ходящие под каблуками своих жен, вырвавшись за город, тут же принимались распевать о солнышке лесном, зорко высматривая очередное солнышко на текущий туристический сезон.

Бардовско-грушинская романтика всегда ассоциировалась у меня с бурдой из котелка, плохим вином, неубедительной игрой в очарованных странников, походно-полевыми романами, подозрительно похожими на специфически рафинированное блядство. Говорят, что когда-то, в шестидесятых, молодые физики-ядерщики в роговых очках, с гитарами и рюкзаками за спиной по своему посылу были близки к хиппующей в то время на Западе молодежи. Еще говорят, что походно-туристическое движение молодых интеллектуалов являлось формой стихийного протеста против засилья лицемерной и бездарной идеологии. Вероятно, так оно и было. Иначе откуда бы до нас докатились отголоски наивной и искренней романтики.

Завершение сбора бодрых байдарочников венчалось раздачей сухого пайка — по два тяжеленных мешка на каждого бесперебойного гребца. Предлагалось разложить заключенную в них снедь по огромным рюкзакам, которые мы должны были переть на горбу до неведомого мне места со страшным названием «база». Но все это предстояло проделать только завтра. Я попробовала приподнять один из мешков, ощутила жгучую боль в спине, поставила мешок на место и ушла, плотно закрыв за собой дверь, ведущую в безысходную бодрость духа.

Пермь я проспала. Теперь подышать воздухом получится только в Свердловске.

Покинув туристическое сборище, я отправилась по древним булыжным мостовым Выборга осматривать его живописные руины. На развалинах Выборгской крепости я перезнакомилась со студентами-археологами из Ленинграда, во время студенческой практики занимающихся раскопками. У них как раз закончился рабочий день и чудесные ребята, красивая девушка и ее друг, потащили меня осматривать главную достопримечательность Выборга — семисотлетнюю башню Олафа. По дороге они наперебой грузили меня исторической и археологической информацией, из которой я помню лишь то, что название города — Выборг — на шведском языке означает «Священный город». Весь остальной день я провела с будущими археологами на пляже, там было много молодого веселья, но для повествования это несущественно.

А вот возле исторической башни Олафа у меня состоялось важное для развития сюжета знакомство. Мы с ребятами встретили там группу немолодых людей, оживленно беседующую между собой. Яркая женщина лет сорока (она могла быть и моложе, и старше — в то время все люди после тридцати пяти казались мне одинаково пожилыми) стояла в окружении четырех мужчин. Весь облик женщины оповещал: «Я имею отношение к искусству. Сама, правда, кистью по холстам не машу, над стишатами не корплю, по сцене козой не прыгаю, для всего я этого слишком умна». Она и впрямь оказалась искусствоведом из Питера, выполняющим здесь, в Выборге, какую-то важную и ответственную работу, что-то связанное с местным музеем. Ухоженное породистое лицо, пальцы красивых крупных рук в кольцах с огромными камнями, дизайнерская одежда, которую тогда можно было купить только в художественных салонах, причём по запредельным ценам, ироничная речь, насмешливый, но не злой взгляд — она мне понравилась. Не помню, каким образом мы начали перекидываться фразами с их взрослой компанией, но минут через пятнадцать Елена Николаевна — так звали искусствоведшу — уже знала, что мы остановились в одной гостинице, и пригласила меня на завтрашний вечер поужинать вместе с ней и ее приятелями в гостиничном ресторане. «Я люблю иногда поболтать с девчонками», — сказала она, усмехаясь.