Железная дорога (СИ)

— Обрадовали, Дмитрий Данилович. — Я по-прежнему отворачивала лицо.

— Ну, тогда собирайся. Прежде всего, умойся. Или лучше выйди во двор и протри лицо снегом — в таком виде тебя в приличное место везти нельзя. Только ты уж постарайся проделать всё побыстрей. Мне до Нового Года нужно успеть домой.

Накинув в прихожей огромный ватник, в котором Добрый Дядя сгребал снег — это была моя любимая одежда здесь, я выбежала на крыльцо. Всё было покрыто снегом, сугробами снега. Оказывается, я проплакала снегопад. Всю последнюю неделю стояла оттепель, снег почти везде растаял, двор выглядел уныло и не слишком опрятно. Оставалось только предположить, что Добрый Дядя, он же Добрый Дедушка Мороз, подслушал мои скорбные мысли, взмахнул волшебной палочкой и превратил все мои беды в это белоснежное изобилие.

Я упала ничком в холодную роскошь, зарыла в ней пылающее лицо. Вот и кончилось моё отшельничество, жизнь снова вбирает меня в свой водоворот. Я больше не буду поджидать Доброго Дядю, прислушиваться к звукам редко проезжающих машин. Закончились наши джазовые вечера, и вместе с ними закончилось наше странное соединение вне времени, где не было тридцатипятилетней разницы в возрасте, где нас не разъединяли ни люди, ни обстоятельства. Тогда я не дала себе труда осмыслить неприятную легкость, появившуюся у меня в груди. Да и некогда было вникать в свои ощущения — Дмитрий Данилович спешил очутиться в кругу своей семьи.

Наконец-то у меня все начинало складываться, и как нельзя лучше. По логике вещей я должна была чувствовать себя счастливой.

Я предстала перед Добрым Дядей, источая полную удовлетворенность жизнью. Он торопился к своей семье, а что же мне мешало быть довольной тем, что скоро окажусь среди ровесников?

Когда-то моя бабушка, понимая, видимо, что не так уж долго ей осталось жить на свете, спешила дать мне как можно больше мудрых советов. Чтобы я по своим неразумным годам лучше запомнила, облекала их в форму притч, афоризмов. Один из переданных мне ею мировоззренческих императивов гласил: «Попадется хороший — не досиди, да иди. Не попадется хороший — пересиди, да не иди». То есть: слушай себя, а не ориентируйся на усредненные нормативы. Я «не досидела», а «хорошего» встретила. Этот «хороший» оказался занятым, но это ему, мужчине, нужно было думать, какое решение принимать в нашей непростой ситуации. А от меня требовалось только немного смелости для того, чтобы сказать тогда: «Я не поеду ни в какой пансионат. Приезжайте сюда, когда сможете. Я буду вас ждать». Тогда бы он был вынужден осознанно принимать решение, отвечая за мою жизни, которую я вручила ему. Сам-то он не мог шагнуть мне навстречу — слишком в зависимом от него положении я находилась. То, что произошло в скором времени, было действительно в каком-то смысле падением, как это сформулировал Законный Супруг. Еще бы Дидану не «пасть» в той ситуации! Получилось, в конце концов, то, о чём говорят: «и смех, и грех».

По дороге в пансионат я не решала актуальной на тот момент задачки про любовь, а, продолжая ощущать противную пустоту в груди, тупо думала: «Все правильно. Теперь все правильно». Все пошло по облегченному сценарию: я — незаконная дочь. И всё.

Мне, как я теперь понимаю, не хватило смелости не для того, чтобы сказать Доброму Дяде какие-то слова. Мне не хватило смелости принять неправильную, но — любовь. Без нее сразу стало значительно легче, слишком легко.

Сама ведь рискнула, пошла там, где не то что правил дорожного движения, но и дороги-то не было. Так с чего это я взяла, что мне полагается привилегия, которая предназначена лишь тем, кто живет под защитой своей семьи, в коконе своего рода? Привилегия жить правильно.

Потом я нашла я то, что долго искала — правильную, как мне казалось, дорогу, вышла замуж за того, кто был моей Первой Чистой Любовью, впоследствии Законным Супругом, затем Последним Мерзавцем, итого: Чисто Законным Мерзавцем, или ЧеЗеэМом. На тех тропах, по которым я выбиралась, правильных решений не было.

Волны моих рассуждений о правильностях жизни долго разбивались об историю моей московской подруги Саши, как о скалу. Правильный родительский пример перед глазами, правильная фата и правильно организованная дефлорация не привели к правильному результату в виде пышущего теплыми волнами семейного очага. Первый блин в лице Гены скоро обернулся комом.

С первых месяцев супружества, правильный Гена начал сильно беспокоиться по поводу того, что запланированное им зачатие не совершается. Около полугода молодой супруг провёл в подавленном состоянии, насупленным молчанием изводя не только Сашу, но и всех её домашних — поселились они у родителей жены. Сашины хождения по врачам, на которых настаивал муж, заканчивались одним и тем же: советами не нервничать, не жить в напряжённом ожидании беременности, так как это могло служить единственной причиной, мешающей её наступлению. Однажды врачебный вердикт сменился: Саше посоветовали обследовать супруга. Это, казалось бы, рутинное предложение, переданное Гене, стало пусковым моментом, переведшем нетерпеливого супруга из хронического состояния в острое. Обострившийся Гена некорректно обозвал Сашу бесплодной сукой, побросал вещички в чемодан, и в тот же вечер кинулся со всех ног наутёк.

Второй Сашин блин вышел горьким комом одинокого материнства. Бедная девочка целый год после развода с Генашей комплексовала по поводу «бесплодной суки»,тосковала и горевала, нет, не о сбежавшем муже, о своём незачатом ребёнке. Тут и явился Маэстро, дирижёр украинского симфонического оркестра, заезжая знаменитость. Гастролёр, одним словом. Познакомилась они вопреки ожиданиям вовсе не на благопристойном концерте симфонической музыки, а, можно сказать, в злачном месте. Впервые после развода Саша сменила режим «дом-работа» и приняла участие в корпоративной вечеринке, вынесенной за производственные стены. Отказаться в том случае было сложно: женский коллектив отмечал день рождения начальницы, а это святое. Проще было пойти, чем объяснить, почему ты этого не хочешь, и Саша превозмогла депрессняк. Местечко оказалось не только злачным, но и пафосным. Все, кто относил себя к сливкам местного общества, отжигал в этой точке. Сливки колбасились, отринув предрассудки, и в отвязной атмосфере тётки-коллеги во главе с начальницей проявились в совершенно неожиданном для Саши качестве. Они быстро набрались и принялись резвиться не по-детски. Танцы-обжиманцы с парнишками, годящимся производственницам и матерям семейств в сыновья, размазанная по лицу помада, непристойные выкрики — перезрелые девчушки оттягивались по полной. Прибитая неслабым весельем Саша забилась в уголок и пыталась уйти в себя, раз уж не получалось уйти домой — её номерок остался в сумочке одной из подвыпивших сотрудниц, а та средь шумного бала не желала входить в досужие разговоры. И к ней подошёл Он. Почти принц, почти на коне, благородной и артистичной наружности господин средних лет. Он не желал ничего для себя лично, когда пригласил Сашу за свой столик, он только намеревался выручить молодую интеллигентную женщину, попавшую в неловкое положение из-за своей неумеренно заводной компании. Потом они переместились в кулуары, чтобы побеседовать в относительной тишине, а в это время Сашины коллеги, увиливая от созданных в вихре отжига проблем, стремительно смылись, с ними сгинул и номерок. Надо сказать, что дело происходило зимой, и на улице стояла жуткая стужа. Начальник гардероба отказался разбираться в Сашиной проблеме до тех пор, пока все гости не разойдутся, а это предполагалось только к утру. Таким замысловатым макаром Саша оказалась в гостиничном номере Маэстро, находящемся в том же здании, что и ночной клуб, хотя такое времяпровождение полностью противоречило её представлениям о приличиях.

Саша была крайне растеряна, и Маэстро не преминул воспользоваться ситуацией. Три дня, которые гастролёр провёл в Воронеже, он почти не отпускал Сашу от себя, задавая бесчисленные вопросы про жизнь, и, разумеется, время от времени предаваясь с ней любви. На четвёртый день, перед отбытием в аэропорт, он предложил Саше выйти за него замуж. Сашина беда неожиданно превратилось в привлекательное для Маэстро качество.