Без маски

Еще не совсем очнувшись от сна, Асбьёрн пробормотал:

— Что это за шутки, черт побери? Кто «на пути», куда?.. — В эту минуту он окончательно проснулся и похолодел от страха.

— Проклятье! Да они же, понимаешь, они! Беги скорей!.. Но кто у телефона? Это ты, Ролф? Я не могу…

— Это не Ролф, — хрипло ответил Асбьёрн. — Вы ошиблись номером.

— А, черт! — огорченно и устало сказал кто-то на другом конце провода; потом заговорил быстро и горячо:

— Если вы знаете Кристиана Дагестада, то бегите к нему и передайте то, что я сказал. Поторопитесь, сам я не могу уйти отсюда.

Голос внезапно умолк. Вероятно, прервалась связь, а может быть, человек говорил из будки и время его истекло. Но, скорее всего, ему помешали; наверное, появился кто-нибудь, кому не полагалось слышать этот разговор. Впрочем, всё уже было сказано. Асбьёрн получил тревожную весть и должен был передать ее дальше.

— Я всё слышала, — шепнула Элна. Она стояла рядом с ним, бледная, со сверкающими глазами. Блеск их казался странным на застывшем, ничего не выражающем лице. Асбьёрн чувствовал, что она охвачена ужасом, хотя и старается сохранить мужество.

На улице тихо шелестела под ветром листва деревьев. Но в ушах Асбьёрна этот тихий шелест превращался в монотонный гудящий напев, постепенно заполнивший всё вокруг. Он вдруг почувствовал, что его подхватил какой-то вихрь, который увлекает его за собою, подобно тому как налетевший на мирную деревню циклон увлекает в своих смертоносных объятьях всё, что попадается на пути. Гул и монотонный напев раздавались всё громче и громче, пока он сбрасывал с себя пижаму и ощупью искал рубашку. Пальцы двигались лихорадочно и неуверенно. Запонка выпала у него из рук, он наклонился было, чтобы поднять ее, но почувствовал, что это бессмысленно. Ну зачем ему сейчас запонка? Асбьёрн быстро натянул брюки. Мысли его блуждали, он никак не мог сосредоточиться. В мозгу проносились смутные видения, обрывки картин, но он не в силах был задержать на чем-либо свое внимание. Одно было ясно: он должен переплыть залив! Через несколько минут немцы будут там. Он должен переплыть залив!

Застегивая подтяжки, Асбьёрн сердито ворчал:

— И почему этот парень ошибся номером? Надо же было ему попасть ко мне! Отчего, отчего он не позвонил раньше, когда еще было в запасе время?

Асбьёрн задыхался в безмолвной ярости. Он быстро надел левый ботинок. «Тебе вовсе незачем туда ехать», — сказал вдруг его внутренний голос. «Ничтожество!» — в ту же минуту ответил другой голос. «Об этом ведь никто не знает. (Асбьёрн еще сильнее заторопился, обрывая шнурки на ботинках.) Ты не поедешь. (Он завязал шнурки.) Ты останешься дома. (Он встал и надел пиджак.) Ты не успеешь, это бесполезно, они уже в пути…» На глазах его выступили слёзы ярости. Какая-то неодолимая сила влекла его вперед, но в то же время страх удерживал дома. Нет, он должен действовать! Гул в ушах всё нарастал.

Вдруг появилась Элна. Она остановилась в дверях, широко раскинув руки:

— Ты не поедешь, Асбьёрн. Уже слишком поздно. Я больше не могу… сначала отец, затем Рейдар, а вот теперь — ты… Асбьёрн, разве ты не слышишь, что я говорю? От города всего десять минут езды. Ты не успеешь даже переправиться через залив. Это бесполезно… это безумие!

Асбьёрн знал, что она права, но всё-таки не мог не идти. А время шло, и с каждой уходящей секундой намерение Асбьёрна делалось всё бессмысленнее и безнадежнее. И вдруг в нем произошла резкая перемена. Ярость его нашла выход, он с бранью обрушился на жену. В нем словно что-то прорвалось, он выкрикивал резкие, злые слова, а потом разом смолк, как будто исчерпав раздражение и неприязнь, которые тяжелым грузом лежали на нем всё это время. Виною тому были накопившиеся за годы оккупации ненависть, укоры совести, неуверенность, разочарование. В течение всех этих бесконечных лет оба они влачили дни в страхе и напряжении; надежды одна за другой терпели крах, а поработители одурманивали их пропагандой, унижая, оскорбляя, повергая в нечеловеческий ужас. Простые люди стали всего лишь пешками в игре, их словно бросили в плавильный чан, и им понадобилось напрячь все свои силы, чтобы не утратить человеческий облик.

За несколько коротких мгновений Асбьёрн излил на жену всё, что давно уже накипело у него на душе, и бросился вон из комнаты. Элна испуганно отпрянула назад. Асбьёрн сбежал с лестницы, рывком распахнул дверь и ринулся в темноту. И только теперь он понял, как бессмысленны были его ядовитые слова. Они не имели никакого отношения ко всему происходящему. А слова эти могли разрушить основу, на которой покоилась их совместная жизнь. Они задевали лучшие чувства, которые Асбьёрн и Элна за последнее время до невозможности расточили, отравили, растоптали! А между тем ведь это жена помогла ему сейчас. В минуты его мучительных колебаний она сделала то, что ему было нужнее всего. Именно Элна заставила его принять решение и отправиться в путь, так как ее попытка удержать его уже сама по себе была косвенным обвинением, намеком на его трусость… И всегда она, спокойная и рассудительная, оказывалась сильнее его, всегда она утешала и ободряла…

Асбьёрн бегом одолел последний откос. Со времени звонка незнакомца до того момента, как он стоял в лодке и отвязывал цепь, прошло не более десяти минут. Он вставил вёсла в уключины, оттолкнул лодку и принялся грести с такой силой, что у него заболели мышцы живота.

В последний момент он несколькими сильными взмахами вёсел изменил курс и причалил к пристани. Лодка глубоко врезалась в берег. Он выпрыгнул, наткнулся в темноте на крутой откос, стал карабкаться вверх, а потом снова побежал. Запнувшись о корень дерева, он упал на тропинку, прямо в жидкую грязь, но тут же вскочил и бросился бежать дальше. Сердце колотилось где-то у самого горла. Он задыхался. Во рту появился приторно-сладкий вкус. Его душил кашель, вызывая острые приступы тошноты. Асбьёрн вспомнил, как однажды, участвуя в лыжной эстафете, он спасся от поражения лишь благодаря тому, что свалился в канаву и сломал лыжу. «Спасся?» Да, именно спасся. Тогда он бежал и его не покидало предчувствие, что он не справится, что силы его на исходе. Но теперь ему ни за что нельзя «сломать лыжу»! Он пополз, яростно впиваясь ногтями в землю. Черт возьми! Он преодолеет проклятую трусость! Когда он взбирался на последний холм, ноги его спокойно и уверенно отыскивали опору, в руках, уцепившихся за корни деревьев, не ощущалось ни малейшей дрожи. Внешне движения его были спокойны, но внутри всё дрожало от напряжения.

На вершине холма он увидел дом. От главного входа дорога круто сбегала к бухте, огибая каменистый утес, а затем некоторое время шла вдоль берега и кончалась у длинного деревянного мола. Асбьёрн перепрыгнул через ограду как раз в тот момент, когда к главным воротам с шумом подкатил автомобиль. Асбьёрн на мгновенье оцепенел, а затем поднял с земли острый камень и изо всех сил швырнул в окно. Звон стекла, разлетевшегося на множество осколков, еще стоял в ушах Асбьёрна, когда он, почти не отдавая себе отчета в том, что делает, побежал навстречу немцам. Он обогнул большой цветочный газон, побежал по дороге, а затем свернул и укрылся за холмами. Возгласы позади него перешли в дикий рев, и, охваченный невероятным чувством торжества, он понял, что преследователи устремились в погоню за ним.

Короткий, отрывистый револьверный лай отдавался в его голове, словно удары стилета. Его мозг с чуткостью сейсмографа воспринимал все впечатления. Он спрыгнул в канаву и притаился. Ему казалось, что в воздухе носится целый осиный рой, — это вокруг него звенели пули. Луч прожектора взмыл высоко вверх, а затем стал медленно двигаться вдоль дороги. Асбьёрн отчетливо видел деревья, озаренные ярким светом. Перед его глазами плясали черные тени. Целый град пуль с мягким цокающим звуком обрушился на стволы деревьев. Асбьёрн, согнувшись, перебежал через дорогу, снова спрыгнул в канаву и помчался к пристани. Пристань была так близко и в то же время так далеко! Это было похоже на кошмарный сон, когда изо всех сил убегаешь от опасности и всё-таки кажется, что не удаляешься от нее ни на шаг. Достигнув деревянного мола, он нырнул в темноту и, сопровождаемый громким всплеском воды, исчез в глубине залива…