Постскриптум. Дальше был СССР. Жизнь Ольги Мураловой.

— Проясните мне, если возможно, следующее, — продолжал Костиков. — Привратница утверждает, что матушка просила ее сообщить, когда Тася выйдет за ворота. За день до пожара Тася вечером беспрепятственно вышла за ворота, так как на этот счет имела разрешение игуменьи. Привратница сказала об этом матушке, и та торопливо пошла следом за Тасей, благо выпала пороша и следы четко видны были на снегу. Примерно через полчаса игуменья вернулась, а через несколько минут пришла назад и Тася. Как вы считаете, что это значит?

— Пожалуй, это мне понятно. К этому событию я в какой-то мере руку приложил. Помните, я вам рассказывал о том, как Тася секретничала с красноармейцем из соседней воинской части. Я об этом подробно рассказал настоятельнице. Она очень встревожилась и стала потихоньку наблюдать за Тасей, так как не доверяла ей. А вот что игуменья там увидела и услышала, может рассказать только она.

Распростившись с Костиковым, Сергей вернулся в свою келью. В замочной скважине входной двери торчала свернутая в трубочку записка. Развернув ее, Сергей прочел:

«Все впору. Благодарю. Ты настоящий друг».

Подписи не было.

Задумался Сергей над этой запиской. Надо бы, ох как надо бы рассказать Оле, что не дружбу, а беззаветную любовь чувствует он к ней, что мечтает прожить с ней всю свою жизнь бок о бок, рука в руке, но нельзя. Нехорошо, нечестно, не имеет он права. Ведь сейчас Ольга целиком и полностью зависит от него, и ее решение может быть следствием безысходности или благодарности, и позже, оказавшись независимой, она может пожалеть о нем. А вдруг она откажет ему? Тогда их отношения очень осложнятся, и ему трудно будет оказывать обещанные услуги, а ей принять их. Нет, он должен сначала помочь девушке с переездом, жильем и работой, а потом уже можно и объясниться.

Не прошло и десяти дней, как Сергей получил приглашение явиться к следователю Костикову. Сергей застал его в благодушно-радостном настроении, сияющим блаженной улыбкой.

— Ну что, казак, соскучился по дому? — встретил Костиков Сергея у порога. — Собирай свои манатки, захвати с собой свою подружку, сестру Евпраксию, или как ее там, и поезжай в Питер. Конец — делу венец.

— Позвольте все же узнать, что случилось.

— Поймали мы вашего брата-послушника. И икона с ним была, и монастырскую казну удалось монастырю вернуть. Они там за тебя молитвы Богу возносят. Кстати, он на допросе категорически отрицает, что пожар в Десятинном монастыре его рук дело, и клянется всеми святыми, что никакого отношения к исчезновению игуменьи и красноармейца он не имеет: с красноармейцем он никогда не встречался и в глаза его не видел, а игуменью последний раз видел мельком полтора года назад. Но я думаю, что он врет. Вот стает снежок по весне — и найдем мы трупы — подснежники, либо воды Волхова после ледохода вытолкнут их разбухшие тела. Вот тогда ему не удастся отвертеться. А тебя, кстати, он обвиняет в том, что это ты, бесовское создание, надоумил его украсть икону.

— Каким же это образом, если я с ним ни разу не встречался?

— Очень просто. Помнишь, после первой пропажи иконы ты ездил в Юрьевский монастырь, подозревая, что тот, кто установил замки в храме, монастырской ограде и помещениях монастыря, мог воспользоваться запасными ключами, которые он тайно оставил у себя, и похитить икону? Узнав об этом, задумался наш брат Викентий. А тут еще прошел слух, что Десятинный монастырь на днях закроют, а на его базе будет организована колония малолетних правонарушителей. Вот и решил он, что стащить икону в таких условиях дело вовсе не богохульное, а, наоборот, богоугодное: он таким образом как бы спасает святыню от осквернения и разграбления.

— Как же его удалось задержать?

— Как я и предполагал, преступник попытался перейти границу и сбыть реликвию за рубежом. Его задержали на льду Финского залива за Кронштадтом при попытке пробраться в Финляндию. Сопротивления он не оказывал.

— А что с иконой? Она в порядке? Не повреждена?

— Икона в порядке. Но о ней — особый разговор. Вот за этим я и пригласил тебя, надо посоветоваться. Дело вот в чем. Во-первых, она не имеет особой художественной ценности, так как написана в местной богомазной мастерской в конце девятнадцатого века, поэтому Новгородский краеведческий музей отказался ее принять. Казалось бы, надо отдать икону владельцу, Десятинному монастырю, где ее считают чудотворной. Но есть решение Десятинный монастырь закрыть, и, следовательно, передавать ее туда нет смысла. Считалось, что икона имеет драгоценный оклад с уникальным бриллиантом в золотой оправе. Но и тут незадача. Золота там кот наплакал — тонкая ажурная вязь из проволоки. А бриллиант оказался простой стекляшкой — искусно сделанным стразом. Так что и ювелиры от нее отказались. Но икона имеет некоторую историческую ценность, поэтому мы по совету администрации города решили воспользоваться тем, что здесь находится представитель Государственного Эрмитажа, то есть ты, товарищ Муралов, — и передать Эрмитажу по акту эту икону. А они там пусть что хотят, то с ней и делают. Так что приходи сюда завтра часам к двенадцати, мы тут создадим комиссию, которая и подпишет акт.

Вернувшись в обитель, Сергей попросил первую встречную монахиню вызвать из кельи сестру Евпраксию.

— Оленька, мы, наконец, уезжаем. Собирайся.

Глаза девушки вспыхнули радостью: наконец-то!

— Я только что от следователя, — продолжал Сергей. — Задержали послушника из Юрьевского монастыря с твоей иконой. Но оказалось, что бриллиант, вставленный в оправу, вовсе не бриллиант, а искусно сделанный страз.

На лице девушки — сначала озадаченность, затем растерянность и наконец возмущение.

— Этого не может быть! — закричала она. — Ты можешь себе представить, что в древней гробнице вместо сокровища хранилась обыкновенная стекляшка? И главное даже не это. Мой отец по требованию барона Крюгера застраховал реликвию. Барон считал эту вещь почти уже своей, так как рассчитывал получить ее вместе с моей рукой. А мой брак с ним — было дело решенное. Сделал он это тогда, когда художник Танеев писал мой портрет с амулетом и вещь постоянно брали из сейфа. Танеев был очень рассеянный и небрежный человек и часто оставлял амулет где попало. Один раз Крюгер нашел бриллиант на столе в комнате, в которой никого не было. Так вот страховая компания провела экспертизу драгоценности, и группа квалифицированных именитых ювелиров оценила сокровище. Я не помню названную сумму, но она была астрономической. Я думаю, это можно проверить: страховой компании уже, конечно, нет, но чиновников, работавших в ней, и ювелиров, оценивших реликвию, можно найти, если постараться. Или следователь зачем-то обманывает тебя, или кто-то подменил настоящий бриллиант на страз.

Когда на другой день Сергей заявил Костикову о том, что, по его сведениям, бриллиант подменен на страз, что бриллиант был застрахован, и необходимо искать похитителя, следователь злобно и даже яростно ощетинился:

— Нет уж, батенька! Мне была поставлена задача найти икону и задержать похитителя. Я эту задачу выполнил. Я предъявил икону последовательно двадцати монахиням, и все они подтвердили, что икона та самая, подлинная. Да и вы тоже подтвердили, что это та самая, искомая. Экспертиза установила, что имеются свежие следы, указывающие на то, что оклад снимали с иконы, а вот каких-либо следов замены бриллианта на страз не обнаружено. Так что я считаю свою миссию законченной и закрываю дело. Вы видите здесь на столе вот эту громадную кипу дел, которые накопились за время, пока я возился с вашей иконой? И дела эти посложнее и посерьезней. Так что забирайте вашу икону и вашу барышню и поезжайте в Питер. Вы ведь так рвались туда и говорили, что у вас там масса неотложных дел.

— Но как можно закрыть дело, если неясно, кто убил паломницу Тасю и куда подевались игуменья и подозрительный красноармеец? — пытался возражать Муралов.

— Что касается паломницы Таси, то инцидент нами квалифицируется как несчастный случай. Бревно, которым была приперта дверь, очевидно, упало с крыши во время пожара. Производство дела об исчезновении игуменьи нами временно прекращено: как говорится, «нет тела, нет дела». Ну, а пропажа красноармейца— это и вовсе не наше дело. Пусть им занимается военное ведомство. Так что ступайте, гражданин Муралов, не мешайте работать. Счастливого пути!