Государь всея Сети

окостюмах, но серебристого цвета, напоминающих скафандры, разбирали на части космическую станцию. Отделённые от станции детали плавали тут же рядом, так что непонятно было, что партизаны собираются с ними делать потом, равно как и то – на чём они намереваются вернуться на Землю. Но это было и неважно. Картина по силе не уступала Брейгелевским многофигурным композициям.

Мы надели на ботинки бахилы, как в больнице, и прошли в мастерскую. Крест Васюта пока оставил в прихожей.

Гурьян работал. Он стоял перед мольбертом, на котором был укреплён холст в раме и наносил мазки точными скупыми движениями, бросая взгляды на модель.

Моделью же был молодой человек в гидрокостюме, который сидел на табуретке за большим аквариумом, отделявшим его от мольберта, так что Гурьян видел его сквозь воду с плавающими в аквариуме рыбками. Всё же Козловичев был реалистом, надо отдать ему должное. Правда, судя по всему, кораллы и моллюсков он пририсовывал позже, по вдохновению.

Увидев нас, он отложил кисть и пошёл навстречу.

– Сергей, скидавай скафандр, свободен, – успел кинуть он молодому человеку, и тот радостно принялся стягивать с себя гидрокостюм.

Гурьян был худ, остролиц, с выдающимся кадыком на тонкой шее. Прическа была жидковата, лицо небритое и практически без передних зубов, что стало ясно, как только он начал говорить.

Был он босиком, а одет в трикотажные застиранные тренировочные брюки и в футболку навыпуск, на которой было написано «Gurian forever!».

– Проходите, рад видеть… – он протянул руку Кириллу. – Гурьян. Наслышан о ваших деяниях…

Молодой натурщик, скинув гидрокостюм, неслышно испарился.

Гурьян по очереди поздоровался со всеми за руку и скомандовал ожидавшей приказа ключнице:

– Ставь самовар, Катерина. Чайку попьём с мёдом… А вы присаживайтесь, – он указал на диван с креслами в углу мастерской.

– А можно картины посмотреть? – спросила Лиза, указывая на стены, где тоже были картины в большом количестве.

– Это можно, – улыбнулся Гурьян. Он был доволен.

Мы разбрелись по просторной мастерской, рассматривая полотна. Здесь тоже было много фантастических жанровых полотен про партизан – как видно, фантастические подвиги козловичей пользовались у них большим успехом – но присутствлвали и натюрморты и неброские пейзажи, эти были, пожалуй, лучше всего и свидетельствовали о нежной душе Гурьяна.

– Ах, какая картинка! – восхищенно воскликнула Лиза, глядя на небольшой пейзажик, изображавший берег реки с камышами.

Гурьян молча снял картину со стены, вручил Лизе.

– Бери. Наши пейзажи не жалуют. Говорят, что они их и так видят, в натуре. Иностранцы до них падки. Но я иностранцев не пускаю. А если слышу, что козловичи им перепродают – не пускаю на порог.

– Спасибо, – Лиза приняла дар, поставила картину рядом с креслом.

Наконец мы все уселись вокруг стола и начали беседу.

Впрочем, беседой это было трудно назвать. Гурян был из породы монологичных художников. Он знал о царевиче, о явлении Богородицы – как позже выяснилось,