Радуга тяготения

— Сегодня они голоднее, — замечает Нэрриш.

— Истинная правда, — подтверждает Шпрингер, — но сегодня их и меньше.

— Ничего себе, — взбредает на ум Ленитропу, — паскудство какое вы говорите.

Шпрингер жмет плечами:

— Будьте сострадательны. Но не фантазируйте на их счет. Презирайте меня, облагораживайте их, но помните — мы определяем друг друга. Как элита, так и недоходяги — все мы движемся сквозь космический замысел тьмы и света, и, со всем должным смиреньем, я — из тех немногих, кто способен постичь его in toto [299]. Следовательно, молодой человек, прикидывайте честно, на чьей стороне вам желательно оказаться. Пока они страдают в вековечных тенях, тут… всегда —

Вступают Нэрриш и Отто, песня поется на три голоса, а праздные и голодные свинемюндцы глядят на них белолице, будто терпеливый домашний скот. Однако тела их лишь подразумеваются: проволочные вешалки для довоенных костюмов и платьев, слишком древние, слишком вылощенные грязью, ходом лет.

Уйдя с променада, они останавливаются на перекрестке, через который марширует подразделение русской пехоты и кавалеристов.

— Ух понаехали, — отмечает Отто. — А где цирк?

— Дальше по берегу, детка, — грит Нэрриш.

— А что по берегу дальше, — интересуется Ленитроп.

—  Осторожней, — предупреждает Нэрриш, — он шпион.

— Не зовите меня «деткой», — огрызается Отто.

— Хер там шпион, — грит Ленитроп.

— С ним все нормально, — Шпрингер похлопывает всех по плечам, он у нас Герр Гемютлих, — про него уже давно разговоры ходят. Он даже не вооружен. — Ленитропу: — Можете поехать с нами дальше по берегу. Вам, наверное, будет интересно. — Но Ленитроп не тупица. Подмечает, как странно теперь поглядывают на него все, включая Шпрингера.

В груз, отправляемый дальше вдоль берега, входят шестерка хористок в перышках и блестках под старыми драповыми пальто, чтоб не занимали места в чемоданах, аккомпанирующий оркестрик на разных стадиях алкогольного ступора, многомного ящиков водки и труппа гастролирующих шимпанзе. Навигацки-пиратская матушка Отто загнала одного шимпа в рубку, где они пустились во все тяжкие: фрау фирменно ругается, обезьяна то и дело пытается отхлестать ее по мордасам вялой банановой шкуркой. Импресарио-язвенник Г. М. Б. Хафтунг старается привлечь внимание Отто. Импресарио знаменит способностью взывать не к тому, к кому надо.

— Там же Вольфганг! Он ее убьет! — Вольфганг — его самый ценный шимпанзюк, слегка неуравновешен, сносно изображает Гитлера, но объем внимания у него — м-да.

— Ну, — неопределенно, — с Матушкой нужно поосторожней.

В обрамлении ромбовидной таблетки люка гораздо лучше видно, сколь обширно эта старуха повидала свет: она гнется к самому этому Вольфгангу, мурлычет, широченная улыбка — зубастей не бывает, курлычетему:

—  DeineMut ter… [300]

— Скажи-ка, онаже никогда раньше этих тварей не видела, — Ленитроп оборачивается к Отто и застает юношу врасплох — физиономия, скажем так, дружелюбного смертоубийцы, — правда?..

— Ах, просто фантастика. Она инстинктивно знает — как именнооскорбить кого угодно.Без разницы, животное, растение — однажды я видел, как она оскорбила камень.

— Да брось…

— Честно! Ja.Огромнейший кууус фелзитовой породы — в прошлом году у датского побережья, так она критиковала его, — совсем уже на грани такого безрадостного смеха, коего все мы сторонимся, — его кристаллическую структуру, двадцать минут. Невероятно.

Хористки уже раскурочили ящик с водкой. Приглаживая волосы, что растут на макушке лишь в память о былом, Хафтунг несется на них наорать. Мальчики и девочки всех возрастов, обтёрханные и худосочные, тащатся по сходням, грузят. Под светлым небом на рангоуте и антеннах качаются шимпанзе, над ними скользят и пялятся чайки. Подымается ветер, скоро там и сям в гавани замелькают барашки. У каждой детки — тюк или ящик, все разных форм, цветов и размеров. Шпрингер стоит рядом, агатовые глаза экипированы пенсне, проверяет по реестру у себя в книжице зеленого сафьяна, улитки в чесночном соусе, один гросс… три ящика коньяка… теннисные мячи, две дюжины… одна «Виктрола»… фильм, «Счастливчик Пьер впадает в неистовство», три яуфа… бинокли, шестьдесят… часы наручные… и. s. w.,крыжик на каждого ребенка.

Наконец все уложено в трюма, шимпы засыпают, музыканты просыпаются, хористки окружают Хафтунга и всячески его обзывают, щиплют за щеки. Отто пробирается вдоль борта, вытягивая швартовы, которые с берега отдают дети. Когда скинут последний, и огон его, застыв в полете, обрамляет слезою пейзаж выпотрошенного Свинемюнде, фрау Гнабх, ногами почуяв освобожденье от суши, берет с места в обычной своей манере, едва не потеряв одного шимпанзюка за кормовым подзором, а полдюжины красоток Хафтунга отправив кувыркаться приятным взору клубком ног, попок и грудей.

Встречные течения тянут суденышко, пока оно выходит из расширяющейся воронки Свине к морю. Не доходя до волнорезов, где море пенится в брешах от весенней подводной бомбардировки берегись,фрау Гнабх, не меняя выражения лица, закладывает штурвал, резко меняя галс, и полным ходом кидается встречным курсом прямо на паром из Сассница фъютьотруливает в последний миг, гогоча над пассажирами, что отпрянули от борта, пялятся ей вслед.

— Матушка, прошу тебя, — Молчун Отто жалобно в иллюминатор рубки. В ответ добрая женщина пускается реветь кровожадную

Допев сие, она крепче стискивает штурвал и поддает ходу. Теперь они скачут прямо к борту полузатонувшего торговца: черное вогнутое железо испятнано суриком, всякая заклепка в корке ржавой соли, всякая изрытая оспой пластина все ближе, наваливается… Женщина явно неуравновешенна. Ленитроп зажмуривается и цепляется за хористку. Из рубки улюлюканье — суденышко круто закладывает на левый борт, промахнувшись мимо столкновения, может, на пару-тройку слоев краски. Отто, которого застало врасплох в грезах о смерти, безудержно шатается, направляясь прямиком за борт.

— У нее такое чувство юмора, — отмечает он, минуя Ленитропа. Тот хватает его за свитер, а девушка хватает Ленитропа за фалды смокинга. — Как пустится во что-нибудь чуток незаконное, — минуту спустя Отто уже отдышался, — так увидите, что будет. Даже не знаю, что с нею делать.

— Бедняжечка, — улыбается девушка.