Голубой бриллиант (Сборник)

и на лице ее сияло радостное удивление.

- Вообще-то, ослы питаются в кафе, в "Бистро" и даже

некоторые породистые в ресторанах, - пошутил я. - А этот

ослик особый экземпляр, травоядный. Он выродок.

- Ты шутишь? - Она в замешательстве уставилась на

меня. - Нет, правда, я не знала, что ослы питаются... травкой.

Я подумал: сколько в ней сохранилось контрастов:

детская наивность и зрелая мудрость, залихватское озорство и

аналитическое глубокомыслие, суеверие и убежденная

религиозность, патриотизм и неприятие Октябрьской

революции, твердость характера и душевная щедрость.

Женщина моей мечты.

За поляной начинался смешанный лес с преобладанием

ели. В лесу было сухо, пахло смолой. В еловых лапах

мелькнул огненный хвост белки. Лариса остановилась и с

любопытством наблюдала за ней. В ореховом кусте

затрепыхала серенькая птичка.

- Это кто? - спросила Лариса.

- Зоряночка, - ответил я.

- А как ты узнал? Она же серенькая, как воробей.

- У нее нагрудничек оранжевый.

- А почему они не поют?

502

- Они свое отпели - весной и в начале лета. - В это

время заскрежетал скрипучий голос. Лариса насторожилась:

- Кто это? Кошка?

- Это сойка. Красивое оперенье. А голос неприятный. Ты

права - кошачий.

Вскоре мы увидели и сойку, да еще услышали

автоматную дробь желны или черного дятла. Мне доставляло

большое удовольствие знакомить ее, выросшую на городском

асфальте, с родной природой. На нашем пути попадались и

грибы - разные, съедобные и ядовитые: сыроежки, чернушки,

свинушки, мухоморы, даже наткнулись на сильно ядовитую

бледную поганку. Домой вернулись слегка усталые, но

довольные, и стали готовить ужин. Солнце погрузилось в

пучину леса, нагретый за день воздух стал густым и мягким.

Лариса вдруг сказала:

- Я согласна с тобой - природа - это великое творение

Создателя. Она облагораживает человека. Влюбленный в

природу благороден и возвышен душой.

- Что бы глубоко любить - надо хорошо знать предмет

любви, - сказал я.

- Ты мне поможешь познать природу? Поможешь? -

настаивала она.

- Обязательно, родная. - ответил я, а она бросилась ко

мне и поцеловала в щеку.

За ужином мы распили бутылку полусладкого вина,

розового, "старо монастырского" и включили радиоволну

"Ретро". Мы выключили свет и растопили камин. Сидя у огня

рядышком друг с другом мы с наслаждением слушали дивные

мелодии русских и советских песен. Эти песни моего детства,

юности, зрелости, песни моей жизни всегда поднимают в душе

горячую волну чувств, сжимают горло и высекают слезу. Их не

знает и не поет молодежь, наши наследники, их не поют в

городах. Лишь только в селах можно иногда услышать их от

ветеранов войны и труда, от людей пожилых и среднего

возраста. Лариса села ко мне на колени и обняла меня обеими

руками. Ее трепетные, горячие губы обожгли мою шею, а

ласковые, нежные руки мягко скользили по моим обнаженным

плечам, поднимая благостную волну по всему телу. Сухие

березовые дрова весело потрескивали в камине, и неровные,

зыбкие сполохи пламя освещали ее озорное, возбужденное

лицо, шею, полуоткрытую грудь, лизали круглые колени, играли

на разгоряченных щеках, сверкали в счастливых глазах. Она

сказала:

503

- Я думаю о возрастом барьере. Все это ерунда, никакого

барьера нет, когда есть любовь. А если нет любви, то и у

одногодок возникает барьер. Нам с тобой хорошо. Мне - очень.

- А по "Ретро" неслись знакомые слова: "И думы все, и мысли

все я посвящаю одной тебе".

Вечер был теплый, ласковый, совсем летний, тишина и

теплынь умиротворяли. Мы вышли в сад. Огромная луна

повисла над поселком, и ее бледный свет, скользя по

деревьям и кустам, создавал сказочные, таинственные

картины. В полночь невесть откуда возникшие облака смыли

луну, на небе засверкали зарницы. Они полыхали на западной

стороне неба, тревожно и непрестанно. В начале молча, в

тиши, теряясь в березовых кудрях. А потом где-то далеко

послышалось негромкое, сдержанное ворчание - не то гул

проходящего поезда, не то гром, слабый, нерешительный. Но с

каждой минутой звуки становились сильнее, раскатистей,

превращаясь в гул. Приближалась гроза. Резкие, острые

росчерки молний кромсали черный купол неба, и раскаты

грома разбудили лес, - он встрепенулся, вздрогнул и зашумел.

Сверху на него обрушился ливневый шквал. Мы вошли в дом.

Лариса была возбуждена. Взволнованным голосом говорила:

- Я впервые видела такое. Это нечто божественное! В

такие минуты всем существом своим, сердцем и разумом

чувствуешь и понимаешь величие и красоту мироздания. И

свою незначительность, временность в этом вечном и

бесконечном.

- Ну зачем так - незначительность? Мы много значим,

когда мы вместе, - сказал я и почему-то прибавил вдруг

подступившие ко мне слова: - Ты моя совесть, моя жизнь.

Глава пятая

АВТОР

В начале сентября мне позвонил Лукич и сказал, что есть

необходимость повидаться с ним. Я предложил ему

встретиться у меня дома, но он настаивал, чтоб встреча

состоялась у него на московской квартире: мол, надо обсудить

важный вопрос.

- У тебя кто-нибудь будет? - полюбопытствовал я, зная,

что последние дни августа у него часто бывала Лариса.

- Никого, - кратко ответил он и на всякий случай

предупредил, чтоб я приезжал один, зная, что иногда мы

504

заявлялись к нему то с Виталием Ворониным, то еще с кем-

нибудь из моих друзей-писателей. "Важный вопрос" на мой

взгляд оказался довольно простым, хотя Лукич придавал ему

особое значение. С видом озабоченности он усадил меня в

кресло, а сам продолжал стоять этаким монументом посреди

гостиной.

- Выкладывай, что за проблемы волнуют тебя? -

обратился я, стараясь придерживаться веселого тона. - С

Ларисой поссорился?

- Да нет, с Ларисой у нас все хорошо, даже очень

хорошо, - ответил он с особой теплотой в голосе. - Лариса -

женщина с большой буквы. Женщина - мечта! Ты не находишь

в чертах ее лица нечто евангельское, не лицо, а лик?

- Нет, не нахожу: обыкновенное лицо с правильными

чертами, строгое, мужественное, - попытался я остудить его

пыл. Но он не мог остановиться:

- А уши?! Ты не видел ее уши - это классика,

совершенство! А нежность, заботливость! Ты же знаешь: я

ценю в человеке прежде всего честность и порядочность. Я

ненавижу ложь, лицемерие, лесть. Это удел подлых душонок.

К твоему сведению, честность и порядочность Ларисы меня

восхищают.

Я понимал: он по уши влюблен, как мальчишка. Ему

хотелось вслух высказать свои чувства, и он был возбужден,

глаза его светились счастьем, лицо побагровело. Мне было

забавно смотреть на него, но я, сдерживаю свою иронию, я

просто сказал:

- Ты отрастил ей крылья. Будь бдителен: может улететь к

новому русскому, который помоложе, да и побогаче тебя.

Озорная улыбка блеснула в его глазах:

- А крылышки-то я воском приклеил, как Икар. Улетит -

погибнет.

Он сел на диван, скрестив на коленях пальцы рук, и,

задумчиво глядя на меня, произнес очень тепло и искренне:

- А знаешь, она вдохнула в меня вторую молодость.

- Наверно, третью, - поправил я. - Вторую тебе вдохнула

Альбина на целых десять лет. А поскольку Лариса превосходит

Альбину в два раза, будем надеяться, что она вдохнула в тебя

молодость аж на двадцать лет. Так что живи и здравствуй до

девяносто пяти.

- Да, верно говорят: самый сильный человек в мире -