Ветеран

— Лешенька, Лешенька… Они… Они…

Он целовал ее лицо, чувствуя соленые слезы на губах и не обращая внимания, а попросту не видя, застывших в дверях Митрича, Валентину и Светку. Сбивчиво шептал:

— Маринка, родная моя, я этих сук из–под земли достану! На клочья раздеру за тебя! Скажи, кто? Скажи…

Девчонка рыдала, не в силах говорить и лишь прижималась к нему все плотнее. Митрич не выдержал:

— Нет, Лешка! С ними не ты, а я разберусь…

Зубов вскинул голову, не отпуская Маринку от себя:

— Ты их знаешь, дядь Вань?

Старик кивнул, ссутулив плечи еще больше. Алексей встал и поднял Марину с постели на руки. Она обхватила его крепкую шею руками и уткнулась в плечо лицом, часто всхлипывая и хлюпая носом. Твердо глядя в глаза Валентине, Зубов сказал:

— В общем так, об этом никто узнать не должен, чтоб пакостей не распространяли. Маринка моя и только моя! Дядь Вань, теть Валь, я прошу у вас руки Марины. Через пару недель сватов пришлю, а летом поженимся. Со школой улажу, скажу тетке, что Марина пару клещей поймала. Она все же завуч и знает, что мы встречаемся…

Митрич кивнул, глядя в лицо парня:

— Лешка, может подумаешь?

Зубов покачал головой:

— Зачем? Я Марину с осени люблю. Ее беда — моя беда. А значит, вместе справляться станем… — Слегка подкинул девчонку на руках и когда она среагировала, спросил: — Так что, пойдешь за меня?

Маринка посмотрела ему в глаза и снова заплакала, торопливо кивнув несколько раз и утыкаясь в спасительное плечо. Она выплакивала обиду, унижение и страх на груди того, кто стал ей дорог в последнее время. Зубов облегченно вздохнул:

— Вот и ладно…

Не отпуская девушку с рук, присел вместе с ней на кровать. Митрич ухватив дочь и младшую внучку за руки, потянул их за собой. Вытащив из комнаты Маринки, прикрыл за собой дверь, шепотом сказав Валентине:

— Пусть поговорят. Ей легче станет…

Полозов не спал всю ночь, раздумывая над случившейся накануне трагедией. Думал и о Зубове, собиравшемся поквитаться с бандитами. Лешка не скрывал своих намерений уже во время следующего дежурства, через сутки, найти громилу с золотой фиксой, а потом вычислить и остальных. Старик понимал, что молодой парень будет обречен, едва выступит против банды, а это станет новой болью для Марины.

К утру Митрич принял решение. Встал и ушел, стараясь не скрипнуть ни одной половицей. На улице едва рассвело и никто его ухода не заметил. В кухне прихватил с собой немного еды и старую солдатскую фляжку. Забрал со стены старенький немецкий бинокль, который когда–то снял с шеи убитого фрица.

Выйдя в хлев, взнуздал сразу поднявшегося с соломы Ветерка. Старый Чубчик тоже встал и смотрел, как накидывают седло на его сына. Полозов вышел из хлева, ведя коня в поводу. Тихонько прикрыл вортницу. Оставив лошадь у крыльца, зашел в летнюю кухню. Прихватив с собой пару мешков и маленькую саперную лопатку, вышел на улицу. Забрался на коня и чуть дернул коленями по шершавым бокам…

Старый лесник ехал долго, удаляясь от кордона все дальше и дальше. Солнце уже взошло, когда он остановился у края глубокого оврага. Спешился, накинув повод лошади на торчавший дубовый сучок. Посмотрел вниз и вздохнул. Песчаный склон резко уходил вниз метра на три. Дальше тянулись кусты. В самом низу чуть проглядывало сквозь клочья тумана и кусты небольшое озерцо. Куковала вдали кукушка. Пели на разные голоса птицы. Лес покрылся легкой, пока еще мелкой, листвой и казался стоящим в дымке.

Митрич поймал себя на мысли, что впервые слышит кукование в этом году. Раньше он бы обрадовался и обязательно спросил:

— Кукушка–кукушка, сколько еще годков мне землицу топтать?

Он не верил в приметы и все равно спрашивал каждый год, услышав первую кукушку. На этот раз не спросил. Подняв голову, посмотрел на крону могучего дуба. Листочки еще только начали проклевываться и дерево казалось усеянным огромным количеством желто–коричнево–красных жуков. Прошептал, погладив шершавую бугристую кору ладонью:

— Что, старик, все шумишь? Еще мощнее стал, смотрю, а я вот дряхлею. Уж извини, что редко навещаю и сейчас к тебе пришел, чтоб забрать то, что оставил когда–то…

Вернулся к Ветерку. Забрал саперную лопатку, привязанную к луке седла. Подошел к подножию дуба и принялся копать…

Обратно Митрич возвращался другой дорогой. Ему ли, проработавшему всю жизнь лесником, не знать было своих мест. Он остановился на бугре возле того самого места перед гатью, где обнаружил следы колес. Посмотрел вниз. Этот бугор врезался в болото узким языком и тянулся в сторону шумевшего вдали березняка, плавно сходя на нет.

Дорога по гати была перед старым ветераном, как на ладони. Он знал, что настил выдерживает даже грузовые машины и бандиты об этом тоже наверняка разузнали. С вершинки бугра просматривалась большая часть болота с редкими чахлыми сосенками тут и там. Кустарнички голубики торчали на редких кочках клочками, но в основном укрыться на зеленом ковре оказалось негде. Ни назад, ни вперед никто не смог бы выбраться незамеченным. К тому же на самой гати машине было не развернуться.

Полозов мрачно кивнул собственным мыслям. С трудом стащил нагруженные чем–то неровным мешки с крупа коня. Оглядевшись, подхватил мешок поменьше. С трудом закинув его на спину, прихватил саперную лопатку и начал спускаться вниз. Уставшая лошадь подняла голову от пробившейся травки под кустами, которую с аппетитом щипала, позвякивая удилами. Посмотрела вслед хозяину и вновь принялась за травку…

Митрич подошел к краю гати и осмотрелся. Пройдя немного вперед, положил мешок на почерневшие бревна. Развязал устье и извлек первую противотанковую мину. Достав из мешка моток провода, быстро подсоединил к мине, забив запал в специальное гнездо. Поддев лопаткой землю между бревен, положил мину и перекрестился:

— Прости меня грешного, Господи. Не думал, что после войны тоже придется мины ставить…

Быстро замаскировал место минирования и тронулся дальше. Вторую и третью мины он поставил друг от друга метрах в пятидесяти. Замаскировав, все же отметил места минирования уткнутыми напротив ошкуренными палками. Ошибаться он не хотел. Рядом, чтоб не сильно в глаза бросалось, навтыкал обычных зеленых кустов.

Осторожно протянул провода наверх бугра, пристроив за старой березой. Замаскировал снизу листвой и старой травой. Дальше просто слегка прикопал. Подсоединил проводки к трем взрывателям, поставив их в ряд.

Не спеша, но все же прислушиваясь, развязал второй мешок, так и лежавший на земле все это время. Внутри оказался пулемет и два диска с патронами. Полозов пристроил оружие между стволов у березы, немного раскопав землю для сошек. Лег за пулемет, вспоминая войну: он, совсем молодой парень, вот точно так же лежит за пулеметом и стреляет по бегущей немецкой цепи.

Отогнав воспоминания, сквозь прицел посмотрел на гать. Невольно подумал: «Хорошее место для засады. Все очутятся под прицелом…». Вздохнул и огляделся. Шумела береза над головой и все вокруг дышало миром и покоем. Полозов кивнул головой собственным мыслям и вставил диск, приготовив пулемет к бою.

Времени было уже десять утра, когда он закончил приготовления. Вокруг пели птицы, шумела зеленая листва, покачивала белоснежными цветками в метре от старика кудрявая ветреница. Ветерок слабо заржал. Митрич, доставший газету с завернутой едой и собравшийся перекусить, неожиданно подумал: «Как бы он меня не выдал. Испугается животина выстрелов, оборвет повод и понесет…».

Отложив сверток с едой в сторону, подошел к коню. Отвязав длинный повод от березовой ветки, вновь забрался в седло и тронул коня ногами, направляя к березняку вдали, но так и не доехал до рощи. Проехав метров триста, остановился. Привязав к узде длинные вожжи, закрепил их на зеленом стволе трепетавшей осины и легонько похлопал лошадь по шее: