Шаги за спиной

й и насупленный; его толстый нос казался ещё больше. Над сгибом локтя торчала капельница, приподнимая надутое лекарством брюшко, как сытый огромный комар. Кто-то плакал с левой стороны, но не хотелось поворачивать голову.

- Я в больнице? - спросил Валерий.

- Да.

- Почему я не умер?

- Ты был мертв четыре минуты. Тебя уже не надеялись вытащить. Откуда ты узнал? - спросил дядя.

- О чем?

- О, об Асе, о ней! - дядя обхватил свою голову руками, несколько театрально.

- Мне сказали.

- Никто не думал, что у тебя такое чуткое сердце, - вмешелась асина мать с другой стороны, - врач сказал, что тебя спасли чудом. У тебя в комнате нашли четрынадцать пустых бутылок, четырнадцать! Откуда у тебя столько бутылок, ты же много не пил?

- Ученики подарили, - ответил Валерий.

- Ты не такой уж и черствый, продолжила асина мать, - мне приятно, что ты её так любишь (она всплакнула и плач затянулся).

- Я вернулся, - сказал Валерий, - я вернулся с того света. Я был мертв четыре минуты. Прости меня, но я мало думал об Асе, когда хотел умереть. Но я вернулся и хочу остаться. Ведь есть же ребенок. Есть наша общая память мы так помним ее...

- Но теперь, ты понимаешь, нас ничто не связывает, - продолжила асина мать, видимо, не услышав его слов, - ведь ребенок же не твой...

- И что же теперь? - Валерий повернул голову к ней. Распухшая мамаша была похожа на розового бульдога, раньше она была бульдогом бледным. И вот бульдог бледный, и ад следует за ним...

- Ну, мы позволим тебе пожить у нас ещё немного и даже не потребуем возмещения за зеркало, которое ты разбил (зеркало принадлежало ещё матери моего отца - подумала она - значит, редкая рухлядь, - подумал Валерий в ответ; обменялись мыслями) мы позволим тебе пожить недельки две после выздоровления, а потом...

- Значит, вы меня выгоняете, - сказал Валерий, - да ведь ваша дочь мне даже не жена. Она ни разу не исполнила свой супружеский долг. Она, как б..., бегала к своему ... и выпрашивала у него подачки, а он платил!

- Как вы смеете говорить об этом сейчас! - вмешался папаша, обычно говоривший с Валерием на "вы", но наименее уважительно.

- Мне плохо, я буду спать, - сказал Валерий и закрыл глаза. Уйдите все от меня ради Бога, вы уже выполнили свой долг.

Голоса посовещались, повскрикивали, поплакали и ушли, оставив за собою два апельсина. А три было жалко оставить, - подумал Валерий.

Он пошевелился, открыл глаза - в палате никого не было, кроме двух бессознательных простынь с красными лицами поверх. Одно из лиц беспокойно вздыхало. Он вытащил капельницу из руки и поморщился от боли. Из-под простыни вылез чертенок с лицом печального Бородулькина, лег на спину и задрыгал ножками.

- Привет, - сказал Валерий.

- Привет, - ответил чертенок, - тебе её совсем не жаль, да?

- Было жаль, пока не пришли эти.

Чертенок заплакал.

- Прекрати, надоело когда все плачут.

Чертенок сменил лицо на бодрое. Он сделал это, сняв одну физиономию и надев другую.