Амазонка

— Кстати, Мендис, — вдруг сказал Амазон, не прерывая игры, — как это тебе удалось разыскать меня так быстро? Я думал, мне придется проторчать тут несколько месяцев.

Индеец отвечал ему так же спокойно, как и раньше, отпив прежде глоток кашасы с перцем:

— Это было нетрудно. Все, кто живет по берегам Риу-Негру, слышали о музыканте с белым роялем. Ты стал настоящей легендой.

Амазон улыбнулся. Родригиш тоже, но по другой причине.

— Может, ты и стал легендой, — встрял он, — но ты пока еще отсюда не выбрался.

И это была чистая правда, потому что как раз в этот момент Амазон опять проиграл.

— Потерпите немного, полковник. Сейчас все пойдет по-другому.

Он-то знал, что, как и в других делах, колесо фортуны должно в конце концов повернуться в его сторону. И после полосы печалей придет полоса удач.

Пианист, не вынимая изо рта сигары, хорошенько размял ее пальцами, а потом, умоляя про себя небо подать ему знак, бросил три кости на середину стола. Его рука задержалась в воздухе после броска и застыла так до того мгновения, когда кости остановились и стало ясно, что его пророчество сбывается.

— Три шестерки! — объявил Амазон, стараясь скрыть свою радость. — Ваш ход, полковник.

Родригиш бросил на противника недоуменный взгляд и в свою очередь метнул кости.

— Две пятерки и тройка. Я проиграл.

Амазон забрал со стола поставленные на кон двести долларов, и по его улыбке можно было догадаться, что он рассчитывает на большее.

— Ну что, продолжим?

Родригиш, казалось, засомневался, но, поскольку вокруг него явно никто не хотел, чтобы игра прервалась на самом интересном месте, подумал и согласился.

— Продолжим. Игра еще не закончена, Амазон.

— Вы правы, полковник. Она еще только началась.

Музыкант выиграл еще три раза подряд. Постепенно изумруд, рояль и суденышко перешли в его собственность.

Родригиш совсем потерял веру в удачу. Он уже и кости целовал, и поглаживал пальцами медаль, которую носил на шее, и взывал к небу, и раз за разом крестился — все было напрасно. Единицы и шестерки словно испарились, уступив место двойкам и тройкам, — недоброе предзнаменование. Выигрыш раз за разом доставался его противнику.

Проиграв свой последний доллар, полковник не выдержал и закончил игру: по его мнению, комедия и так уже слишком затянулась.

— Ты выиграл, Амазон. Признаю себя побежденным. Сегодня справиться с тобой невозможно.

Он никогда в жизни не проигрывал таких денег за один вечер и не испытывал такого унижения на глазах у своих подчиненных.

Снаружи, где воздух весь вечер был напитан электричеством, наконец разразилась гроза. В небе засверкали молнии, и как из ведра полил дождь. Тысячи капель обрушились на крышу таверны с такой силой, что внутри люди не могли расслышать друг друга.

Полковник, прислонив ладонь ко рту наподобие рупора, прокричал:

— Теперь, когда игра закончена, можешь ты мне сказать, куда собираешься плыть с этим роялем?

Амазон умиротворенно улыбнулся и, перед тем как ответить, немного подождал, пока дождь не стал барабанить по крыше с меньшей яростью. Это произошло очень скоро, ведь грозы в этих местах не только бурные, но и короткие. Затем он безмятежно промолвил:

— На Касикьяре.

Родригиш недоверчиво хмыкнул:

— И как ты думаешь доставить рояль на Касикьяре? Это самая порожистая река на свете.

— Ну это уж мое дело.

Родригиш пару секунд помолчал, а потом начал снова:

— Ладно, твое дело, конечно. Но все-таки послушай, я совершенно не понимаю, как ты хочешь...

— А я понимаю! — перебил его Амазон. — Я отлично понимаю, что буду делать. Погружу рояль на корабль и поплыву дальше.

Полковник был ошеломлен, просто раздавлен всем, что произошло. Первый раз за много-много лет он проиграл в кости. Проиграл изумруд, рояль да еще и свое судно. Не считая потерянной чести. Он был убит, он больше не мог следить за событиями. Весь его мир внезапно рухнул, а он остался стоять, опустив руки и повторяя на разные лады одну и ту же мысль:

— Если все будет удачно, то на надежном корабле можно доставить рояль в Сан-Карлус, но дальше, где начинаются пороги и водопады, — дальше-то как?

С судном он уже мысленно распрощался. С изумрудом распрощаться было не так просто, но, в конце концов, этот камень никогда ему не принадлежал. Единственное, что его сейчас интересовало, — понять, каким образом Амазон Стейнвей рассчитывает доставить рояль на Касикьяре. Это у него в голове не укладывалось.

Чтобы отпраздновать победу, пианист заказал еще стакан кашасы и осушил его за здоровье собравшихся. Индеец у него за спиной улыбнулся.

— Кстати, как ее зовут? — спросил Родригиш, которого внезапно осенило.

Ответа не последовало.

— Как зовут эту женщину?

Молчание.

— Какую женщину?

— Ту, ради которой ты все это делаешь. Как ее зовут, Амазон?

Музыкант зажал сигару в уголке рта и ответил еле слышно, так что всем пришлось напрячь слух, чтобы получить, наконец, разгадку, которой от него ждали с самого его появления:

— Вы ошибаетесь, полковник. Все это не связано с какой-то одной женщиной.

Амазон поднял глаза на индейца — тот явно был здесь единственным, кроме самого музыканта, кто знал всю правду.

Потом, видимо решив, что он уже достаточно потомил своих слушателей и желаемый эффект достигнут, Амазон добавил:

— На самом деле их две.

Больше Амазон ничего не сказал и, как обычно, уселся за рояль. Вероятно, в последний раз перед тем, как навсегда покинуть Эсмеральду.

— Какую замечательную музыку ты играешь! — сказал полковник, который вдруг сделался эстетом.

Пианист даже не взглянул в его сторону. Он играл, и все остальное в этот момент не имело никакого значения. Только играть. И конечно, именно ту музыку, которую он любил.

— Это джаз.

— Сам знаю, что джаз. Но что это за мелодия? Твоя собственная, что ли?

— Нет. Теперь уж скорее ваша.

— Как это — моя?

Амазон долго молчал, а индеец, который все еще стоял облокотившись о стойку, настороженно оглядывал зал, готовый вмешаться в случае опасности.

— Потому что рояль уплывет, а музыка останется здесь.

— Значит, дело решенное? Уезжаешь?

— Да. Уезжаю.

— Из-за двух женщин? Амазон ответил не сразу:

— Если вы, полковник, хотите это узнать, плывите вместе со мной.

Пауза.

— Собственно, почему бы и нет.

На этот раз пианист поднял глаза на полковника и увидел, что тот не шутит. Тогда, не переставая играть, — это была такая колдовская мелодия, что проникала во все уголки таверны и в душу каждого, — он спросил у Родригиша:

— Вы это серьезно?

— Надо подумать. Куда в точности ты направляешься?

Амазон мотнул головой на север:

— Я уже сказал. На Риу-Касикьяре.

— Касикьяре не такая уж маленькая. Можешь показать мне место на карте?

Амазон прервал игру так резко и неожиданно, что ноты на мгновение повисли в воздухе, а потом дождем осыпались на пол, — наверное, на следующий день их находили повсюду, эти ноты — под ковриками, за зеркалом у стойки, в стаканах с пивом, будто кто-то забыл их тут на веки вечные, — пианист перестал играть и в наступившей, неожиданной для всех тишине взглянул полковнику прямо в глаза — как раз туда, где можно разглядеть душу человека.

— На какой карте?

— На той, которую ты носишь с собой, там еще «Amazonas» написано.

Музыкант, покачав головой, вытащил из кармана лист веленевой бумаги и разгладил его на крышке рояля. Как и в первый раз, все, кто был в таверне, жадно склонились над этим чудом.

Амазон, не обращая внимания на их комментарии, провел указательным пальцем линию от Исаны до Сан-Карлуса-ди-Риу-Негру, что на границе с Венесуэлой, свернул к востоку, пересекая джунгли, поднялся к северу по Риу-Касикьяре и неожиданно остановил палец в точке, где эта река вытекала из Ориноко, неподалеку от горы под названием Серра-Дуида высотой в две тысячи четыреста метров над уровнем моря.