Чёрная музыка, белая свобода

Ефим Барбан

Черная музыка, белая свобода

ТРИДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ: ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Книга эта была написана 30 лет назад, когда и мир, и джаз были иными. Первое ее издание, отпечатанное на ротапринте тиражом 70 экземпляров, появилось в самиздате. Тираж этот показателен. В середине 70-х в Советском Союзе было не более ста человек, знакомых с искусством свободного джаза (авангарда). Практически все они получили по экземпляру «Черной музыки, белой свободы» (ЧМ). Все эти люди знали друг друга, хотя музыкальная география нового джаза была обширной — от Вильнюса до Новосибирска и от Архангельска до Алма-Аты. В те времена фри-джаз был частью музыкального андерграунда, частью альтернативной, или второй, культуры. Автор ЧМ составил в начале 80-х список советских новоджазовых музыкантов (предполагалось издание «Биографического словаря нового джаза» на страницах самиздатского джазового журнала «Квадрат», который он издавал и редактировал). Оказалось, что в 280-миллионной стране было всего 46 музыкантов, играющих авангардный джаз. Что же касается общего количества джазовых музыкантов, то, по подсчетам Владимира Фейертага, на 1983 год в Советском Союзе «с разной активностью, с разной степенью заинтересованности, с разным охватом «по совместительству» джазом занимается одновременно более 300 человек» [1]. Следует отметить, что и в западноевропейских странах, и в США эта пропорция была примерно такой же.

Во всем мире фри-джаз был эзотерической, непопулярной музыкой, обслуживающей узкую социальную группу. Культурное меньшинство, приобщенное к свободному джазу в России, как правило, находилось в оппозиции к казенной культуре и политическому режиму. Сама эта музыка возникла в США как самовыражение нонконформистского афроамериканского меньшинства. Социальные и эстетические предпосылки ее возникновения подробно рассмотрены в книге.

ЧМ писалась в то время, когда авангардный джаз был объектом мощной и агрессивной атаки не только со стороны политического режима и официального культурного истеблишмента, но и со стороны соратников по джазовой борьбе. Более того, гонения и нападки властей нередко оказывались несравнимо мягче и либеральнее переходящей в неподдельную ненависть неистовой хулы, которая раздавалась в адрес авангардного джаза со стороны традиционалистов и музыкантов джазового мейнстрима. Как всегда, гражданская война оказалась ожесточенней и свирепей войны с иноземным (инокультурным) противником. Отголоски этой войны явственно проступают в ЧМ. Все это превращает ее в исторический документ эпохи; и это главная причина, по которой она переиздается без изменений, как стереотипное, практически репринтное издание.

Эта книга писалась в «музыкальном окопе», в ситуации круговой обороны. Отсюда и издержки полемики — особенно в той ее части, которая касается художественной значительности джазового мейнстрима. Особую остроту конфликту придавало и то обстоятельство, что и для автора книги, и для большинства адептов фри-джаза их музыка была не только явлением эстетическим, но и разновидностью социального сопротивления. Коммунисты были правы, выкорчевывая свободный джаз, — это была пятая колонна в советском обществе. Негативная эстетика джазового авангарда обладала мощнейшим зарядом социального протеста. Вспоминается внешне парадоксальный, но глубоко реалистичный совет знаменитого философа и культуролога Маршалла Маклюэна американскому госдепу: «Транслируйте на Россию круглые сутки джаз, и коммунизм падет». История джаза в советской России свидетельствует, что это искусство издавна отождествлялось властями с прозападным буржуазным влиянием и рассматривалось как орудие тлетворной западной пропаганды. Примерно этими же причинами объясняли нацисты запрет джаза в Германии, добавляя к ним еще и расистскую мотивировку. В этом смысле джаз стоял особняком в ряду других видов искусства в СССР. Чего стоит запрет употреблять в советских СМИ слова «джаз» на рубеже 40-50-х годов. (Запрет этот чем-то напоминает табу на номинацию некоторых явлений в архаических культурах.) Фри-джаз лишь многократно усиливал враждебность тоталитарного режима к джазу.

Прошло почти полстолетия со времени возникновения фри-джаза. Период его «штурма и натиска» пришелся на 60-70-е годы. В те времена он стал музыкальной модой. В эпоху контркультурной революции в США к движению свободного джаза (в том числе и в России) присоединялись музыканты, не столько разделявшие его идеи и идеалы, сколько опасавшиеся не попасть в поле зрения критики и остаться в джазовом арьергарде. Как всегда в таких случаях, немалое значение играл и снобизм. Однако мода прошла, осталась музыка. Изменились социальная и культурная ситуации и в США, и в России, авангард утратил подпольно-нонконформистский ореол, сохранив серьезность проблематики, эзотеричность эстетической системы, явно не рассчитанные на массовую популярность.

Враждебность авангардного джаза поп-культуре породила еще один мощный источник атаки на него. Шоу-бизнес и индустрия грамзаписи привыкли числить джаз по разряду популярного искусства, приносящего реальный доход. Авангард грозил лишить их возможности стричь купоны. В недолгий период, когда казалось, что развитие джаза может повернуть в сторону авангарда, среди джазовых дилеров возникла легкая паника; им пришлось приложить немало усилий, чтобы затормозить развитие и распространение нового джаза, лишить его экономической базы. Крупные фирмы грамзаписи практически игнорировали его музыку. Как грибы после дождя, в 60-70-е годы росли мелкие компании грамзаписи, основанные самими музыкантами.

Последние годы в музыкальной критике стали раздаваться голоса, утверждающие, что само развитие джазового авангарда (как, впрочем, и авангарда музыки академической традиции) якобы изначально вело в музыкальный тупик. Суждение глубоко ошибочное и невежественное. Развитие любого направления в искусстве (как и любой исторической цивилизации в целом) проходит три стадии: зарождения, расцвета и упадка. Авангард явился мощным импульсом в саморазвитии джазового искусства. Он оказался последней серьезной эстетической мутацией джаза, последним его направлением (в джазовой критике принято все направления и течения джаза именовать «стилями»), обогатившим его содержательность. Однако связывать авангард с художественным тупиком так же безрассудно, как пытаться делать это в отношении импрессионизма в живописи (первого ее модернистского течения), пик развития которого пришелся на рубеж ХIХ-ХХ веков и который израсходовал свой художественный ресурс уже к 1920-м годам. Без импрессионизма современная живопись была бы во многом иной. Печать авангарда также явственно ощущается сейчас на джазовом мейнстриме. Это заметно и на особенностях его звукоиз-влечения, тембральных нюансах его экспрессии, структуре формы, даже метроритме. Без авангарда современный джаз также был бы иным. Естественно, что все это справедливо и в отношении других джазовых стилей, также ставших неотъемлемой частью джазового генезиса; именно поэтому понятие мейнстрима в джазе неизбежно исторично. Превратившись из «музыки протеста» в камерное музицирование, фри-джаз продолжает порождать и значительную музыку, и выдающихся музыкантов. Успех замечательного авангардистского трубача Дейва Дугласа, неоднократно называвшегося в последние годы лучшим трубачом года и лучшим джазовым музыкантом года в международном опросе джазовых критиков журнала «Даун бит» (США), — еще одно свидетельство художественной жизнеспособности и влиятельности нового джаза. Однако, судя по всему, фри-джаз, доведя до крайнего предела музыкальную свободу, исчерпал свою художественную энергию и возможности своего музыкального языка. После него новаторское движение в джазе застопорилось. Если доавангардные джазовые стили регулярно сменялись каждые десять лет, то 90-е годы и начало нового века в джазе стали временем господства постмодернистской эстетики — точнее, эклектичного ретростиля. Конечно, и сейчас в джазе сосуществуют в чистом виде различные стили — от диксиленда до авангарда, — однако показательно, что доминирующим стал именно ретростиль.