Кривой четверг

Так же весело и чуть лукаво Марат спросил, обращать к ней на «ты»: «Хочешь, покажу, как колбы выдувают?»

С одной стороны, Свете было приятно, что он так по-дружески к ней обратился, но с другой — хотелось поставить на место, поэтому она решила сохранить «вы».

«Покажите...» Но закончить фразу Света не смогла, хотелось, чтобы тон прозвучал вежливо и сдержанно, а получилось как-то напыщенно и глупо. Света слегка покраснела от смущения. К счастью, Марат уже не смотрел на нее. А когда колба будто сама собой образовалась на конце длинной трубки, она уже пришла в себя.

«Еще?» — спросил Марат, внимательно глядя ей в глаза.

«А... цветы?..» Света и на этот раз не закончила фразу. Продолжать на «вы» было явно глупо и неуместно, но вот так сразу сказать «ты» она тоже не могла.

«Сейчас попробую», — сказал Марат и весело оглядел Свету с головы до ног. Но не тем наглым, оценивающим взглядом, а вроде прикидывал, какой цветок ей больше будет к лицу.

У Светы пересохло в горле.

«Хм... — Марат повертел длинную трубку. — Счас...»

«Ты уж сразу букет делай!» — посоветовал Вахид — у него был мягкий памирский акцент.

«Как у украинца», — подумала Света.

«Прямо с вазой. Чего уж там мелочиться!» — добавил Слава.

И по их тону чувствовалось, что они дружны, довольны своей работой. И только сейчас Света уловила особую атмосферу понимания, доброты и участия, что была в мастерской ей тоже сразу стало хорошо и легко.

Ничего, конечно, смешного не было. Но Марат, когда у него вместо цветка опять получилась колба, состроил такую разочарованную мину, что никто не мог удержаться от смеха. А он вертел трубку и так и эдак, словно пытался понять, когда цветок обернулся подлой колбой.

А после того как Света, изнемогая от смеха, села на табурет, на котором, как оказалось, лежал недоеденный, завёрнутый в бумажку пирожок Марата, это еще больше всех развеселило. Правда, у Светы мелькнула мысль, что теперь на юбке останется жирное пятно. А эту юбку с белой кофтой она надевала в школу и, конечно же, должна была надеть на экзамен, но ей не хотелось об этом думать, и она смеялась вместе со всеми.

Но Марат (какой молодец) догадался сам.

«Что? — деловито спросил он. — Пятно осталось?»

«Да ничего! — смутилась Света. — Отстираю».

«Это не отстирывать надо, а выводить», — сказал он теперь уже покровительственным тоном, и Света сразу почувствовала себя под его защитой.

Марат открыл шкаф в углу, достал с полки бутылку, заткнутую пробкой из газеты, посмотрел на свет, потом пошарил взглядом по мастерской.

«Дай мне, пожалуйста», — обратился он к Славе, указывая, должно быть, на бутылек, что стоял за спиной Вики.

Слава рассеянно покрутил головой и пожал плечами: ему он не был виден, да и не хотелось отвлекаться на такую ерунду. «Отдай сколько есть, не жадничай! Чего там!» — сказал он.

Марат в некотором раздумье посмотрел на бутылку, потом на Свету и широким жестом, будто отдавал сердце, протянул ей: «Держи... это метиловый спирт. Знаешь, как обращаться?»

«Господи! У нее пятерка по химии, что ты спрашиваешь?! — вмешалась Вика. — Она тебе самому может объяснить, с чем и как надо обращаться».

«Ну, Вика дает!» — ликовала Света.

«В самом деле? — Марат развел руками. — Тогда очень прошу назначить дни консультаций, а то мы все тут пропадаем».

И хотя было видно, что он шутит, Свете было приятно.

Не заметив как, она рассказала про химичку, про кружок, в котором занимался чуть не весь класс. «Жаль, что она уехала, — закончила Света, — у нас бы полкласса на химфак пошло...»

«А ты что же?» — уже серьезно спросил Марат.

И она опять обрадовалась, как верно он находит нужный тон, не лезет с шутками, когда не надо.

«Она переводчицей будет, с немецкого. Он ей как родной. У неё няня была немка, с самого детства ее учила».

«Ну что ты! — Света вдруг почувствовала досаду. Ей не хотелось почему-то, чтобы к этому вранью (она и думать о нем забыла) имел отношение Марат, она бы ему сама все рассказала, как надо. — При чем тут няня? Я в основном в школе выучила. У меня учительница хорошая. Мы с ней до сих занимаемся».

«Повезло тебе, — сказал Марат, — а я вот как раз на немецком засыпался, пришлось на вечерний идти».

«Да-а-а... Повезло», — протянула Света.

Марат внимательно взглянул ей в глаза. Света торопливо опустила их, чтобы он не успел ничего узнать, ни о чем догадаться. А сердце запрыгало звонко, громко, как стучат весной мячики на асфальте, и, казалось, его стук слышен в любом конце мастерской и эхом отзывается на улице...

Ветви ивы с недавно проклюнувшейся зеленью почек — как нежнейшие водоросли — тянулись вслед за ними.

«Вы как русалки в подводном царстве, — сказал Марат раздвигая низко висящие ветви. — Только не заманивайте нас со Славой далеко от мастерской, а то начальник должен прийти».

Они остановились. «Так я не понял, когда вы назначили день консультаций», — так же серьезно-весело, но всё-таки просительным тоном сказал Марат, глядя на Свету. Она вспыхнула, потупилась, не зная, как лучше ответить, ей хотелось сказать: «Завтра...»

«После экзамена», — ответила предусмотрительная Вика. махнула им на прощанье и увлекла за собой Свету.

На обратном пути Вика тараторила без остановки. И только у перекрестка, где они расходились, неожиданно бросила: «А ты ему понравилась. Я так и знала, что он на тебя клюнет».

«С чего ты взяла? Просто хочет, чтобы я позанималась с ним немецким!» — деланно удивилась Света, не спрашивая, о ком идет речь. Но сердце снова запрыгало упругим звонким мячиком.

«Ой, не могу! — засмеялась Вика. — Немецким... Ха-ха-ха Посмотрю я, как ты будешь заниматься немецким!»

В ее смехе было что-то неприятное, хотя Света почувствовала, что и в самом деле сморозила глупость. Незачем дурочку строить...

«Ладно... Договорились, значит, — уже деловито закончи Вика. — Я буду тебе показывать ручкой у себя, а ты...»

«Перестань, сколько можно об этом говорить! — неожиданно для самой себя рассердилась Света. Ей так хотелось поговорить еще о мастерской, о Марате, ну хотя бы о Вахиде. Но Вика повернулась и скрылась в подъезде.

— Светик!— снова раздался робкий, осторожный голос матери. — Вызови «скорую».

Представив себе пьяное, хитрое лицо матери, Света снова стукнула изо всех сил по столу и крикнула:

— Напилась — и лежи себе! Дай мне позаниматься!

Мать пристыженно замолчала. Поняла, что ее хитрость, как всегда шитая белыми нитками, не удалась. Это раньше, когда Света поменьше была, ее легко можно было обвести вокруг пальца. Как-то Света делала черчение. Мать подошла, долго внимательно следила за ее движениями, потом участливо спросила, не трудно ли. Света пожала плечами, но ей было приятно, что усердие и старание замечены. Потом мать предложила сходить в магазин — она знала, что отец дал десятку перед отъездом. Свете не хотелось отрываться, а уже темнело, потом магазин закроется, и она, размягчившись, отдала матери деньги, мелких не было. Сомневалась, но отдала: уж таким заботливым голосом говорила мать... Тот еще был ужин! Одна она или с кем там пила, Света выяснять не стала.

В другой раз Света забылась и положила деньги к себе в стаканчик с карандашами, собиралась потом спрятать, — мать два дня домой не приходила...

И сейчас Света почувствовала гордость, что она уже так глупо не попадалась. Зачем мать все это разыгрывает, догадаться нетрудно: надеется выманить на выпивку. Изображает страдание и муку, а потом скажет: «Душа горит, понимаешь, дай хоть на сто грамм!» «Вот, глупая, забыла, сколько мне лет?! Но откуда это в них? Отчего? — с ожесточением подумала Света. — Раньше пили от бедности, от беспросветности жизни, от того, что некуда было приложить силы и талант, как они учили по Горькому. А сейчас?! От бедности? Нет! Если все деньги, которые они тратят на водку, сложить — машину купить можно было бы. У них все наоборот. Мало того что на водку столько тратят, еще и вещи крушат. Приемником отец так хватил об пол, что из него сразу вывалилось нутро — как из зарезанной свиньи. У шифоньера одним махом вырвал дверцу… От зеркал трельяжа осталось одно, остальные он разбил молотком. Осколки брызнули во все стороны, ему бровь рассекло, после чего он сразу успокоился, позволил себя перевязать и уложить».