Привычка выживать (СИ)

Но счастье недолговечно. У счастья всегда есть привкус отчаяния.

Поздней ночью Эффи вернулась в Центр в гордом одиночестве. Каролина к тому моменту уже спала, и обо всем узнала утром, пожалев, что ее отсрочка была так недолговременна.

Каролина, конечно, не из тех, кто бегает от проблем.

Но Каролина хочет быть счастливой.

…

Центр погружен в темноту. Эффи идет на тусклый и непостоянный свет, чтобы попасть в непривычно пустую гостиную. Джоанна щелкает семечки, закинув ноги на зеркальный столик, Хеймитч развалился на диване и без остановки переключает каналы телевизора, содержимое которых его нисколько не интересует. Он первым замечает Эффи, и будто на мгновение затаивает дыхание, а потом отводит свой взгляд.

- Если ты скажешь сейчас, что нам пора спать, то мы в курсе, но мы не можем заснуть.

Джоанна оборачивается, желая развить мысль Эбернети, но отчего-то передумывает.

- У тебя сейчас выражение лица человека, который должен сообщить две новости, одна из них очень плохая, другая – средне хорошая. Начни с хорошей.

У Эффи нет хороших новостей, поэтому она сообщает единственную новость, так и не решившись переступить порога общей гостиной. И Джоанна, и Хеймитч молчат. Молчание длится слишком долго, поэтому Эффи решает продолжить то, ради чего, собственно, сюда вернулась, и поэтому идет в свою комнату, чтобы собрать вещи.

- Значит, ты убежишь от нас именно теперь? – спрашивает у нее Джоанна, останавливаясь в дверях. Сложно понять, о чем она думает, оставаясь в темноте; голос ее подозрительно спокоен.

- Я вернусь в квартиру, которую занимала до этого момента, - отвечает Эффи, не прекращая своего занятия. – Она ближе к больнице, - здесь Эффи замирает. – Впрочем, это ложь. Правда в том, что я больше не могу оставаться здесь, - пауза. – С вами. Вы сводите меня с ума.

Джоанна усмехается.

- Значит, ты бежишь? – уточняет она.

- Пусть так, - не спорит Эффи.

- Как давно ты принимаешь эти таблетки? – следует еще один вопрос, но Эффи сыта по горло вопросами и ответами на них. Она не говорит этого вслух, только качает головой, не нарушая повисшего молчания и застегивая сумку. В сумку, конечно, помещаются далеко не все вещи, но Эффи все равно. Эффи кажется, что в ближайшее время ей не понадобится разнообразный гардероб, потому что она будет биться головой о мягкую стену в одной из палат местной больницы.

Когда Эффи идет по коридору, Джоанна следует за ней. Не дальше гостиной, нет. Седьмая останавливается рядом с Хеймитчем, который сидит без движения на диване, глядя в одну точку.

- Тебе лучше побыть с ней, - говорит Джоанна. Ей кажется сейчас, что она получила в награду за прошлые поступки желанный дар. Ей кажется, что она совершенно ничего не чувствует сейчас, и мысли ее спокойны и собраны, как бойцы из отряда Гейла.

– Хеймитч, - зовет она и даже наклоняется к уху мужчины. – Тебе лучше побыть с нею.

- Я должен быть рядом с Китнисс, - качает головой Эбернети. – Я должен быть рядом с ней, когда она узнает…

- К черту Китнисс, - одергивает его Джоанна. – Рядом с Китнисс будет целая команда сочувствующих. Если тебя это успокоит, рядом с Китнисс буду я, хотя почему тебя это должно успокоить? – Джоанна улыбается, а потом повышает голос. – Эффи нельзя быть одной сейчас. Пит обязательно послал бы тебя к Эффи, тот, прежний Пит, которого ты любил, как сына. Ты ведь любил его, правда? Так подними свою старую задницу и сделай уже наконец то, что нужно сделать. И пусть это что-то будет сделано не во благо святой Китнисс Эвердин.

Хеймитч не чувствует ни злости, ни раздражения. Смотрит на Джоанну так, будто видит в первый раз. Джоанна спокойна. Джоанна продолжает улыбаться.

- Ты еще здесь? – оглядывается она по сторонам, показывая свое удивление. Хеймитч поднимается, медлит у дверей, но не произносит ни единого слова. Какое-то время Джоанна думает о том, что Хеймитч действительно сдал за последнее время сильнее, чем за все предыдущие годы. Она готова даже поклясться, что слышала странный треск; с таким треском ломается то, что было когда-то сильным человеком. Впрочем, относился ли этот треск к Хеймитчу?

Смех Джоанны в тишине спящего Центра кажется безумным. Хотя, кажется ли? Ее смех безумен, каким бывает смех человека, только что осознавшего, что обстоятельства его окончательно сломали.

…

Хеймитч догоняет Эффи у темного перекрестка.

- Ты серьезно собираешься идти по этому чертову городу в своих туфлях? – ворчит Эбернети, отнимая у Эффи сумку с вещами. Эффи смотрит на него, как на безумца.

- Нет. Я еще не успела отпустить машину, просто водителю нужно было заскочить куда-то, пока я собиралась, - Эбернети фыркает. – Ты можешь возвращаться.

Хеймитч не говорит о том, что не может вернуться, потому что его фактически выгнали. Но не говорит. Он думает о том, что Пит действительно попросил бы его присмотреть за Эффи, побыть рядом с ней, напомнить ей о существовании старой сказки о команде, которой они вчетвером когда-то были. Эту сказку она сама придумала тогда, когда двое из них шли на смерть, но эта сказка была правильной. Правильная сказка. Правильные поступки. Пит ведь действительно поступал правильно, до того, как стал капитолийским переродком. И даже после того. Хеймитч хочет сообщить обо всем этом вслух, но молчит. Дожидается машину, которая действительно приезжает, чтобы забрать Эффи. А потом садится на заднее сидение, и продолжает молчать какое-то время, чтобы начать говорить вовсе не о том, о чем следовало бы.

- Ты все еще продолжаешь травить себя таблетками? – Эффи кивает. – Мне нужно их отобрать. Признаться, меня утомило отсутствие твоих истерик.

В тишине они прибывают к дому, в котором Плутарх снял для Эффи квартиру. Водитель ждет, чтобы отвезти Эбернети обратно к Центру, но тот отказывается. Отказывается даже отдать обратно сумку с вещами, но не пытается переступить порог маленькой квартирки.

- Ты в порядке? – спрашивает он, помявшись у двери.

- Да, - отвечает Эффи. – Ты зря отпустил машину.

Небрежным жестом она бросает сумку с вещами куда-то в сторону, проходит внутрь. Дверь квартиры она не закрывает, быть может, по рассеянности. Хеймитч чувствует себя невидимым, когда капитолийка останавливается в центре комнаты, а затем начинает расшнуровывать свое платье, ничуть не стесняясь его присутствия. Впрочем, она и не видит его; глаза у нее оказываются почти стеклянными, нагой она проходит мимо бывшего ментора в ванную комнату. Он чувствует себя вором, закрывая дверь квартиры, а затем чувствует себя монстром, потому что не знает, чем ей вообще можно помочь. Пит знал бы, чем ей помочь. Пит не стоял бы истуканом посреди единственной комнаты, слушая безудержные рыдания женщины, к которой никогда не был равнодушен. Но Хеймитч – не Пит. Хеймитч стоит посреди единственной комнаты, смотрит на груду одежды и не делает ничего, чтобы облегчить ее страданий.

…

В какое-то мгновение Эффи действительно теряет связь с реальностью. Старая квартира, ничуть не изменившаяся за ее долгое отсутствие, воскрешает в памяти все похороненные воспоминания. Плутарх раздевает ее, Плутарх целует ее, причиняет ей боль, наслаждается ее болью. Эффи неосознанно повторяет движения Плутарха, расшнуровывая завязки своего платья. Ему нравилась именно эта часть прелюдии; он считал ее своей куклой и заставлял продолжать носить вышедшие из моды платья, чтобы раздевать ее как можно дольше, не прикасаясь к ней, но мучая. Эффи отбрасывает платье в сторону, на мгновение ей кажется, что изнутри вся ткань пропиталась кровью, как случалось во время ее пребывания в пыточных камерах Капитолия. К платью присоединяется все остальное. Эффи кажется, что она вся вновь вывалена в грязи, и грязь нужно смыть, поэтому она идет в ванную. Забирается под душ и беспорядочно нажимает сенсорные кнопки, а затем просто бьет ладонями по панели. Вода оказывается то ледяной, то обжигающе горячей, но Эффи не обращает внимания. Напор воды смывает парик, и Эффи трясет лихорадочная дрожь, пока она соображает, что именно держит в руках.