Привычка выживать (СИ)

Энорабия пьет много воды, стакан за стаканом. Руки ее дрожат, она с трудом сосредотачивается на предметах и разговорах. Ей хуже, гораздо хуже, но то, с каким усердием она пытается сидеть прямо, то, с какой уверенностью она держит столовые приборы и стаканы, внушает уважение. Рядом с ней сидит Каролина, серьезная не по годам, задумчивая, но не ушедшая полностью в свои мысли. Внучка Сноу присматривает за своей страдающей от болей нянькой, придерживая как можно незаметнее ее локоть и игнорируя гневные взгляды и устрашающие оскалы Энорабии, когда та чувствует явную помощь, о которой не просила. Впрочем, Вторая злится, но от помощи не отказывается; толика здравомыслия все же теплится в ней, как и благодарность, которую она не спешит выказывать единственной родственнице главного из своих врагов.

Джоанна размешивает чай, изредка комментируя то, что говорит Эффи о собрании, но слушает невнимательно. Ей не хочется чаю. Она единственная толком не спала, она единственная до сих пор не хочет спать, хотя и знает, что нуждается во сне сейчас даже больше, чем в еде. Есть, впрочем, тоже не хочется. Джоанна думает о своем кошмаре и разговоре с Гейлом; вспоминает слишком ярко воду, в которой тонула с открытыми глазами, и спрашивает себя, может ли себе верить. Разумеется, она не получает ответа. Никто так и не ответил на многократно заданный вслух вопрос Пита, можно ли излечиться от охмора. Наверное, никто не сможет ответить на этот вопрос, потому что ответ либо не существует, либо сугубо индивидуален, либо не понравится тому, кто его задает. Чтобы отвлечься, Джоанна начинает больше смотреть по сторонам. Но продолжает игнорировать Эффи, звук голоса которой кажется шумом накатывающей волны; волны, которая смыкается над головой, заполняя легкие солью и изгоняя из головы тревожные мысли. Джоанне нужен покой, нужна передышка, но, к несчастью, во всем этом нуждается не только Джоанна.

Китнисс не смотрит по сторонам. Взгляд Огненной девушки туманен, движения кажутся замедленными и неточными, но двигается Китнисс мало, а взгляд почти не отрывает от своей тарелки. Кажется, ее вновь успокаивали морфлингом или чем-то вроде него. Каждое новое воздействие на ней отражается с пугающими последствиями. Теперь даже присутствие Пита не вызывает в Китнисс оживления, и это тоже можно толковать многозначно. Как признак ослабевания охмора. Или как признак окончательного психического расстройства. Здесь уже каждый выбирает сам.

Вольт вмешивается в монолог Эффи.

- Это точные данные?

Джоанна не слышала ни слова до этого момента, но сейчас сосредотачивается на ответе. Эффи улыбается, робкой, очень красивой улыбкой.

- Каждый дистрикт уже подготовил отчет о том, что произошло на площадях во время Шоу. Ни одна из установленных Капитолием машин не была запущена. Во время прямого эфира никто не подвергался охмору. Эта часть плана тоже сработала.

На секунду кажется, будто у Эффи вот-вот появятся слезы в глазах, но слез нет. Вольт вздыхает, делает глоток из своего стакана. Кажется, только сейчас он пытается расслабиться полностью.

- Часть плана? – уточняет Энорабия, не боясь выдать своей прежней невнимательности.

Вольт кивает. – Машины, выпускающие легкий наркотик для охмора прошли много испытаний в лабораториях, - отвечает он четким голосом. – Я не уверен, но могу предположить, что их тестировали на людях. У меня нет доказательств, - добавляет он, пытаясь успокоить всех присутствующих, - но я знаю, насколько последователен Плутарх. Я не мог подсунуть ему откровенный муляж того, что он хотел. И тогда пришлось схитрить. Хитрость сработала. Все установленные машины были настоящими. Идея сделать механизм, открывающий отверстия для газа, из сплава, приходящего в негодность в течение нескольких минут после включения машины, принадлежала не мне. Но, - Бити улыбается и поправляет очки, - я не врал, когда говорил, что больше мы не одни.

- Если бы здесь был Гейл, он обязательно сказал бы что-нибудь про командный дух, - фыркает Джоанна. – Кстати, где он?

- Уже скучаешь по нему? – поддевает ее Энорабия. – Некому раздавать пощечины?

- Чувствуешь себя лучше? – Джоанна подается в сторону Второй. – Хочешь, чтобы кто-нибудь вновь вскрыл твою рану, вот этой вилкой, к примеру, - и показывает на свою собственную вилку.

Эффи игнорирует перепалку.

- Насколько я знаю, он сейчас на приеме у Пэйлор. Пэйлор предпринимает попытки, чтобы оставить его в Капитолии, - пауза. Джоанна кладет вилку на стол и делает вид, что ей совсем неинтересно. – Но, насколько мне известно, Гейл намерен отбыть во Второй Дистрикт как можно быстрее.

Энорабия усмехается.

- Да, мы успели понять, что вы с Гейлом общаетесь довольно тесно. Все-таки секретные планы, постоянная опасность… - Энорабия не договаривает. Эффи, вопреки своим привычкам, перебивает ее.

- Наше с Гейлом общение такое же тесное, как и ваше, - отрезает она, не скатываясь при этом в грубость. – Ведь ты тоже собираешься ехать во Второй дистрикт. Вместе с ним.

Энорабия закатывает глаза.

- Не поверишь, но я возвращаюсь туда, потому что родилась там. К тому же, у меня остались там незаконченные дела.

- Вроде ссор с Лайм? – уточняет Каролина. – Мне рассказали, как вы вдвоем ругаетесь, а Гейл бродит вокруг вас, боясь попасть под горячую руку, - короткий смешок. Потом Каролина опять становится серьезной. – Но меня ведь не возьмут во Второй дистрикт, так?

Энорабия, до этого момента казавшаяся непробиваемой, отводит взгляд.

- Маленьким девочкам нечего делать там, где война еще не закончилась, - слова ее звучат неубедительно. Каролина не протестует, только поджимает губы и отворачивается, ловя странный взгляд Китнисс, полный сомнения и растущей уверенности.

Китнисс хочет что-то сказать, но упускает возможность. Тема разговора подхватывается сидящими за столом. Девочка улыбается своей несостоявшейся убийце краешком губ и чуть заметно качает из стороны в сторону. Чтобы не хотела предложить ей Китнисс, Каролина не согласится. И дело не в том, что Китнисс пыталась застрелить ее. Дело в том, что пришлось пережить Китнисс из-за желания Кориолана Сноу обеспечить своей внучке надежную защиту.

- Никогда – это очень долго, - говорит вечером Энорабия. Каролина помогает ей раздеться. – К тому же, Китнисс никогда не сделает тебе ничего плохого.

- Та Китнисс, которую охморили для моей защиты? Или та Китнисс, которая голосовала за проведение 76 Голодных Игр с моей кандидатурой в качестве участника? – уточняет Каролина. – Я знаю, что она хорошая, - девочка садится рядом на постель. – Но еще я знаю, что мой дед никогда от меня ничего не скрывал. А теперь я знаю, что он не лгал мне прямо, но многого не рассказывал. Я плохо знаю вас, взрослых. Не так плохо, как вы знаете меня, - девочка вздыхает. – Почему Плутарх выбрал тебя в качестве моей няньки? – спрашивает девочка, почти не делая паузы.

Энорабия мысленно пожимает плечом.

- Я люблю детей, - демонстрирует она свои устрашающие зубы, - люблю есть их на завтрак, обед и ужин. – Каролина фыркает, но требует ответа. – Плутарх хороший психолог. Почти такой же хороший, как и твой дед. Знаешь, о чем попросил меня Кориолан Сноу, уже зная, что я предала его? – Каролина качает головой. – Он попросил меня не дать тебя в обиду. Не приказал, - Энорабия делает акцент, - а попросил. И в этой просьбе, признаться, было больше уверенности, чем в приказе. У твоего деда все-таки был стиль. Пугающий, мерзкий, но стиль. А еще он был сильным человеком. И умным, - договаривает она уже с зевком. – И я понятия не имею, как получилось, что он закончил свои дни так глупо.

Каролина тоже не имеет понятия о причинах столь глупой смерти. Она устраивается рядом с Энорабией, перед которой никогда не испытывала страха. Некоторых из приближенного общества деда девочка боялась больше, чем победительницу Голодных Игр, о которой рассказывали страшные истории на ночь и которой запугивали плохо ведущих себя детей. Смутно Каролина припоминает какого-то странного немолодого человека, выходящего из кабинета деда днем, закончившимся взятием президентского дворца. Этого человека она уже видела прежде, и каждый раз он будил в ней какой-то всеобъемлющий страх, как чудовище, принявшее человеческий облик, но не сумевшее полностью вытравить свою чудовищную сущность из голубых глаз. Впрочем, воспоминания о том дне смутны и неясны, а воспоминания о том человеке всегда возвращаются перед сном, становясь постепенно частью сна, и на утро Каролина обычно не может понять, что тревожило и заставляло кошмары оживать.