Из чего созданы сны

— Ну, видишь? Ирина, тебе всего восемнадцать, мне — тридцать шесть… Старик против тебя…

— Прекрати!

— Нет, правда. Это единственное, что меня пугает, — чуть-чуть пугает. Я очень хочу, чтобы ты стала моей женой. И ребенка я тоже хочу. Только: сам бы я никогда не отважился сделать тебе ребенка. Я слишком пропитан алкоголем. При том количестве виски, что я выпил за все эти годы, ребенок родился бы жалким кретином. Но я очень-преочень хочу ребенка! С тех пор, как я узнал тебя, я хочу ребенка — от тебя! И теперь я могу его иметь. Не поврежденного виски урода. Билка ведь не был алкоголиком — или?..

— Нет.

— Ну, видишь, как славно все складывается. Все. Теперь можешь смеяться.

— Я… я не могу…

— Тогда скажи, что хочешь стать моей женой. Сразу скажи. Потому что к врачу я тебя не пущу в любом случае, договорились? Итак? Хочешь?

Она прижалась щекой к моей щеке и прошептала:

— О да! Да, Вальтер, да! Я хочу стать твоей женой. И я изо всех сил постараюсь быть тебе хорошей женой, на всю жизнь. Ах, я так счастлива… Я так этого хотела…

— Меня или ребенка?

— Вас обоих.

— Господи, Ирина, что же ты раньше не сказала? Мы бы не потащились сюда, и я смог бы поработать. В такую погоду, Ирина! Теперь надо как можно скорее пожениться, да?

— Да… да, пожалуйста, Вальтер! О, держи меня, держи меня крепче!..

И я крепко держал ее, осыпая поцелуями ее мокрое от дождя лицо, и впервые с тех пор, как я увидел ее, ее глаза не были полны печали, в них светились радость и счастье.

— Спасибо, — шептала Ирина. — Спасибо, Вальтер.

— Не стоит благодарности. Ну, а теперь пошли отсюда. Пошли-ка домой!

Я взял ее за руку, и мы вышли из-под арки под дождь, и сразу попали в людской поток, который понес нас прочь отсюда. Ирина то и дело склоняла голову к моему плечу. Так мы и шли, пока не дошли до какого-то бара, где я выпил двойной «Чивас», а Ирина стакан апельсинового сока. Я позвонил врачу и сказал ему, что мы передумали, и он так разозлился, что бросил трубку, хотя я и сказал ему, что оплачу издержки.

Когда я потом у стойки рассказывал это Ирине, мы оба смеялись, как дети. Мы поймали такси и приехали домой, и я еще поработал, пока Ирина громыхала на кухне посудой, готовя ужин. И я чувствовал себя так, как будто уже был женат, и это было приятное чувство. Дождь барабанил по окнам кабинета, а я писал о том, что мы с фройляйн Луизой пережили в лагере, и у меня было ощущение, что я только что вышел из освежающей ванны. Ужин поддержал радостное настроение. Ирина, как оказалось, прекрасно готовит. Я похвалил ее, и она расцвела. Мы вместе убрали со стола, и вместе вымыли посуду в моечной машине. Потом пошли в мою спальню, и я пил свой «Чивас», а Ирина — апельсиновый сок, потому что теперь, когда она ждала ребенка, ей больше не стоило употреблять алкоголь, да она и не хотела виски. Мы сидели и слушали Чайковского, много-много пластинок. Потом Ирина пошла в ванную. Я еще чуть-чуть выпил, послушал музыку и тоже отправился купаться. После душа я зашел в гостевую, чтобы пожелать ей спокойной ночи. Она заснула при свете. Во сне она улыбалась, дыша глубоко и ровно. Ее лицо было бесконечно умиротворенным.

Я выключил лампу, вышел на цыпочках из гостевой и лег спать. И хотя чувствовал себя страшно усталым и сразу погасил свет, долго лежал без сна и смотрел на большое окно, освещенное млечным светом огней лежащего подо мной ночного города, и слушал, как по террасе на крыше барабанит дождь.

И я многое передумал.

НАЧАЛО ПЕЧАТИ

1

— Упаковку «Гордон’с джина», пожалуйста…

— Кобургского окорока полкило…

— Мне икры. Четыре баночки, из тех, что побольше. Но только с синими крышечками, вон те, с синими крышечками…

Голоса доносились из торгового зала магазина «Деликатесы Книффаля» до расположенного позади небольшого бара со стойкой, табуретами и столиками. За один из них я только что уселся. С улицы долетали приглушенные голоса строителей метрополитена. День был пасмурным, хотя и без дождя. Ветер гнал по небу черные, низко нависшие тучи. В «Деликатесах Книффаля» горел электрический свет. В здании издательства напротив и во всех окрестных офисах тоже.

Светловолосая и темноглазая Люси за стойкой поздоровалась со мной своей ослепительной и немного смущенной улыбкой.

Было половина девятого утра, вторник, 21 ноября. Последний раз я заходил сюда утром в понедельник 11 ноября, а кажется, десять лет назад. Столько всего произошло за эти десять дней!..

Накануне вечером я закончил вторую большую часть «Предательства». Первая уже давно должна быть в наборе. Я положил ее Хэму на стол еще до моего отлета в Америку — нормальный срок, чтобы сегодня, через неделю, номер появился в киосках. Вторую часть я закончил по возвращении из Нью-Йорка и сегодня утром сдал в редакцию. С этой серией у меня вообще все шло без напряга. Писал я быстро, сам материал не доставлял никаких проблем, так что работал я с удовольствием. Теперь, правда, подступал «Мужчина как таковой», но его я уж как-нибудь свалю. Теперь у меня была моя история! И какая! Русские сделали всех, даже из Нью-Йорка достали вторую часть микрофильмов Билки. Теперь у них было все. Они вышли победителями — по всем фронтам.

В последние дни я писал каждую свободную минуту, даже по ночам, когда Ирина мирно спала в гостевой. Мне были обеспечены кошмары. Из-за возбуждения. Когда я проснулся, было семь и еще совсем темно. Я не стал будить Ирину, побрился, как обычно, под новости из моего карманного японского транзистора и выпил несколько чашек кофе. Есть я не стал. И вовсе не из-за алкоголя, хотя накануне вечером, сидя с Ириной у телевизора в прекрасном настроении и в предвкушении плодотворной работы, я опрокинул пару стаканчиков «Чивас». Но пьяным я не был и наутро не ощущал похмелья. Просто я не хотел есть. Возбуждение. Сегодня, когда я разделался с нью-йоркской частью, пришло время сдавать вторую статью «Предательства» — таким же образом, что и первую: положить в запечатанном конверте на стол Хэму. Оригинал и второй экземпляр. Общественной читки тут не будет. Все должно храниться в тайне, по крайней мере — первые две части. Эта законченная работа была предназначена только для Хэма, Лестера и руководства издательства. Когда господа ознакомятся со второй частью, меня вызовут. И тогда…

— Пожалуйста, господин Роланд.

Я поднял глаза.

Передо мной стояла Люси. С озабоченным лицом она расставляла на столе стакан, бутылку содовой, емкость с кусочками льда. Потом налила в стакан из «моей» бутылки «Чивас». Я вынул свою «Галуаз» изо рта, внимательно посмотрел на Люси и… — осознание того, что́ я тогда сделал, пришло ко мне гораздо позже — бросил едва раскуренную сигарету в стакан с виски.

— Что… что вы делаете, господин Роланд! — испуганно воскликнула Люси. — Что это значит?!

— Не знаю, — сказал я, сам слегка оторопев.

Сигарета противно размокла. Я отодвинул стакан:

— Думаю, это должно значить, что я не хочу виски. И курить тоже больше не хочу. По крайней мере, утром.

— Господин Роланд!

— Да, смешно. Вдруг пропало настроение пить. Даже видеть не могу виски. Пожалуйста, уберите его отсюда, Люси!

— Вы не заболели?

— Я совершенно здоров! — засмеялся я.

Она тоже засмеялась, облегченно и радостно, и быстренько убрала все, что расставила передо мной.

— Знаете что, я вдруг страшно захотел есть. И время у меня тоже есть. Вы не могли бы сделать мне завтрак? Два яйца в мешочек, парочку свежих булочек, томатный сок и кофе.

— С удовольствием, господин Роланд… Конечно… — Она все еще смеялась, но в глазах у нее стояли слезы. — Я так рада! Но что с вами случилось? В последний раз вы были так…

— Ах, что там «в последний раз»! — махнул я рукой. — С тех пор столько всего произошло, фройляйн Люси. Я расскажу вам, но сначала завтрак, ладно?