а, так вот и текём тут себе, да (СИ)

А потом я решил окончательно порвать с Ирой. Ну, сколько можно мучится? Тем более, раз у неё совершенно нет ко мне никакого доверия.

Получаю письмо:

«Сергей, я давно увлечена тобою, но сказать не решалась. Сегодня буду ждать тебя в 7 часов возле Старого корпуса. Люба».

В тот вечер, когда я проводил Иру, в ней вдруг, в подъезде, такое пламя страсти воспылало:

– Не уходи, ещё побудь немного.

А я смотрю на часах уже без десяти семь.

– Да, ребята там ждут. Договорились «пулю» расписать.

– Подождут, куда денутся.

Еле вырвался.

К Старому корпусу успел ровно в семь; я на подходе под фонарём часы проверил.

А на площади перед Старым корпусом – ни души.

Но я не стал там останавливаться, курить, ждать. Нет.

Пересёк наискосок пустую площадь. Только малость шаг замедлил. Могу же я на ходу полюбоваться природой зимнего вечера?

Вон та сосна на кедр похожа. Может и вправду кедр?

До того густые ветки – там сова живёт, ей за теми ветками даже и днём сумерки. А на сугробе под кедровой сосной остатки её трапез мелкими грызунами.

Санитар природы.

И, кстати, я ни капли не соврал. Захожу в 72-ю, а Славик с Двойкой тут как тут:

– Чё? Запишем «пульку»?

Я не сразу узнал, что то письмо подружка Иры под диктовку Иры написала.

На новизну все клюют, но лохи ещё и попадаются.

Ну, и к тому же появилась Мария.

Брюнетка Бальзаковского возраста.

Когда она мне улыбнулась на тротуаре, я не сразу понял с чего это.

Оказывается, она на пару минут заходила тогда к волам на день рожденья.

Вобщем, объяснила в каком доме живёт и номер квартиры сказала.

У меня тот день напряжённый был – вечером концерт в актовом зале Старого корпуса – но я нашёл время и деньги на бутылку водки.

Нёс её по способу Алимоши, в рукаве; такой твёрдый бицепс получается.

Пришёл по адресу; четвёртый этаж. Дверь налево.

Она открыла. Мы немного пообедали и – на диван.

Не люблю кончать едва начав, но и такое бывает.

– Извини,– говорю,– спешу. В пять часов концерт.

Какой? Где?

Она во втором ряду сидела, когда я со сцены, уже с бас-гитарой, уже как ведущий вокалист, орал:

Ты помнишь плыли в вышине-е-е!..

И вдруг погасли две звезды-ы-ы?!..

Третьекурсник Витя Кононевич играл на ритм-гитаре и подпевал в терцию; а на барабанах тоже с его курса – Лёша, кажется? – из местных жевжиков.

После концерта мы с Марией гуляли.

Она повела к какой-то своей подруге и та вынесла в подъезд кружку спирта. Медицинский, от него язык прилипает к нёбу.

Зато с тех пор наши акты с Марией по продолжительности не уступали актам в пьесах Шекспира.

У неё был сын шестиклассник, но я его ни разу не видел – не пересекались как-то.

Уютная однокомнатная квартира. Кроме дивана – широкая двуспальная кровать, а рядом с ней ламповый радиоприёмник на тумбочке.

Всю ночь негромко играет себе чего-то на средних волнах и шкала мерцает жёлтым.

Кончала она красиво.

– Ещё! Ещё! А! Ещё хочу-у-у!

Может и отработанное, но всё равно красиво.

И не переносила запаха семени, просила сразу же пойти в ванную.

Я шёл беспрекословно – оно того стоило.

За это она делала мне массаж, такая у неё специальность.

Не понимаю почему за ним так с ума сходят. Ах, массаж!

Но я и тут не прекословил.

Иногда, даже совсем поздно, в дверь звонили.

Она подымалась из кровати, накидывала длинный халат и выходила на площадку объяснить несвоевременность визита.

Я не был в претензии, понимал, что медицинской сестре, даже и массажистке, как-то приходится выживать в этом мире.

Тело у неё было красивое, как на чёрно-белых фотках советской любительской порнографии, да и сама она тоже в таком закарпатском стиле.

Но в постели сорочку не снимала, или совсем редко, говорила какая-то проблема с грудью, мастит, что ли.

А меня после стольких упоров в «открытый верх, закрытый низ» такая перемена даже освежала. Тем более, что низом она знала как пользоваться.

– А можно я так?

И устроит такое, чего я и не воображал возможным, да и вообще не воображал.

Ещё как можно!

Когда она заглядывала в 72-ю, то умело пользовалась тамошней незамысловатой мебелью.

Отношения между актами у нас были дружескими и благожелательными.

Она делилась планами покупки домашних тапочек для меня и обещала вылечить, когда заболею венерическим заболеванием.

Она рассказывала…

Впрочем, это неважно, а то я никогда не кончу.

Как после кружки спирта.

Одним словом, хочу сказать: Бальзак – не дурак, хоть и француз.

Первого мая, если ты один из всего четырёх мальчиков на курсе, то, хочешь, не хочешь, придётся нести на демонстрации портрет какого-нибудь члена Политбюро ЦК КПСС.

Пройдя в институтских колоннах по площади, этого члена надо ещё отнести в Старый корпус и сдать завхозу.

Когда я уже вышел от завхоза, Славик меня предупредил, что перед корпусом видел Иру и она его спрашивала где я.

Славик знал, что у меня с ней уже скоро месяц как всё кончено, потому и предупредил.

Разлука эта мне давалась нелегко.

Пустынно тянулись вечера без её голоса по телефону.

И мне не хватало её немецкой походки издалека.

Случайно увидев её в институте, я ещё раз убеждался, что красивее неё нет никого и у меня сжималось сердце.

Но лучше уж перетерпеть и поставить, в конце концов, точку.

Поэтому, во избежание невыносимой мучительной встречи, я решил отсидеться в Старом корпусе пока она уйдёт.

Тем более, что накануне, на загородной вылазке с Марией, мы условились провести Первомай у неё.

Для вылазки мы поехали на вокзал и в лучах заката пошли вдоль путей в лесок на окраине.

Навстречу попались двое мужиков рабочих. Один начал что-то вякать, но я не обратил внимания – кто угодно позавидует, когда идёшь в лесок с такой красоткой, а вокруг соловьи надрываются настолько густыми непрерывными трелями, что те просто стеной стоят.

Мы нашли поляну и в наступившей темноте я разложил костёр.

Было совсем тепло и она даже плащ сняла. С вином мы обошлись без стаканов.

– Ещё! А! Ещё!..

Костёр, оказывается уже догорел и в переливчатом мерцании его углей неразборчивая тень метнулась поперёк поляны.

Собака.

Как же она испугалась!

Нет ничего умилительней женских страхов. Ты, типа, былинный витязь и охранительно приобнимаешь её за плечи. Мне даже опять захотелось.

– Ещё! Ещё!..

Возвращались мы уже среди ночи и долго ждали автобус.

Это оказался последний, что возит рабочих оборонного завода «Прогресс» после второй смены. Вернее работниц – в салоне почти сплошь женщины.

Они так неприязненно смотрели на Марию. Мы-то пашем, а эта сучка стерва заполночь с хахалем вожжается.

Весной даже бабы звереют.

То есть эта встреча с Ирой мне уже была не нужна.

Я ещё минут двадцать поволынил, прежде чем выйти из Старого корпуса.

– Серёжа!

Она всё-таки дождалась между колоннами высокого крыльца.