а, так вот и текём тут себе, да (СИ)
а, так вот и текём тут себе, да (СИ) читать книгу онлайн
…исповедь, обличение, поэма о самой прекрасной эпохе, в которой он, герой романа, прожил с младенческих лет до становления мужиком в расцвете сил и, в письме к своей незнакомой дочери, повествует о ней правду, одну только правду и ничего кроме горькой, прямой и пронзительной правды…
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Прошедшему школу стройбата не нужно долго объяснять значение всеобъемлющей мягкости, всепонимания и всепрощения во взгляде сожителя по комнате после недолгой отлучки в Графский парк.
Стройбатовец найдёт в себе решимость задать прямой вопрос и, после прямого ответа, попросить.
В просвещённых кругах это называется «упасть на хвост».
Дурь сплотила нас и сделала, практически, неразлучными.
Вспоминается случай зимнего подсоса, когда я прямо среди недели решил смотаться в Конотоп: трёхчасовой электричкой туда, семичасовой обратно. Так Славик со мной поехал, вот до чего преданный друг.
В Конотопе мы к Ляльке зашли, а тот спросил у меня – помню ли я того фраера питерского?
Как не помнить, мне ещё ботинки на нём понравились: увесистые такие, сразу видно, что выносливые.
Лялька тогда его покорял широтой размаха жизни провинциального захолустья.
Завёл питерца в свой подвал, где травка до кондиции доходит; мы ещё там курнули – ничего, доходчивая травка.
– Так эта гнида,– говорит Лялька,– на той неделе мой подвал бомбанул. Дверь сломал и всё вынес. Его Серёга Король на вокзале видел, тот с рюкзаком, на ленинградский поезд садился.
Да, чистая работа: Питер – культурная столица.
Вобщем, Лялька пару головок уделил, но с предупреждением, что качество ещё не проверял. Я, на всякий, ещё на Декабристов 13 заскочил, на чердаке в сарае одну-две веточки нашёл.
На обратной электричке совсем невтерпёж стало, я из лялькиной в тамбуре косяк забил, пока Славик вокруг меня ширму в меховой шапке изображал.
Выкурили, в вагон зашли сели напротив друг друга.
Он на меня смотрит, я на него. В надежде, так сказать, может это меня просто ещё цапанýть не успело?
Но всё это туфта. Если начинаешь такие надежды строить, значит в дряни дозы не больше, чем в кухонном венике.
В Нежин приехали поздно. Подавленные такие, обезнадёженные.
Пока до общаги доехали совсем темно стало.
Но, на всякий, прошли к Старому корпусу.
Безлюдье. Ночь. Зима.
Я из чердачной забил. Затяжку сделал.
Славик рядом стоит, но сдерживается.
Я ещё раз затянулся и сказал:
– Славик, ( … а от мраморной дощечки на углу Старого корпуса с надписью «Здесь учился Н. В. Гоголь…» мне мои же слова эхом возвращаются…), мы не зря сегодня загнали трёх лошадей.
И передал косяк в его вожделеющие пальцы.
Ну, а Двойка из Бахмача, вообще-то был Сашей. Я его сперва «Двоечником» назвал, но потом укоротилось до «Двойки».
Он же дал мне кличку «Ахуля», от моего полуцензурного клича, которым я отвечал на любые всплески течения жизни: «А хули!»
И даже не из Бахмача он, а из села, что к Бахмачу примыкает.
Вот он и строил из себя наивное дитё природы, сельского простачка.
Родители его не слабо харчевали, каждый выходной собирали в дорогу добрячую «торбу». Так что здоровый получился детинушка.
Суть человека лучше всего проявляется в его способе смеяться.
У Двойки он таков: запрокинет широкое лицо и отрывисто всхикнет своим характерным смешком, при этом плотно зажмурит глаза, чтоб потом чуть раздвинуть веки и, через узкие прощелки, булавочными зрачками остро обшарить обстановку: что тут и как.
Учился он на биофаке и, следовательно, жил на втором этаже общаги.
Тоже был хвостопад, но главное не в этом.
Главный фактор, что сделал нас троицей «не-разлей-вода», это – преферанс.
Отличная игра, если вникнуть.
Покер, храп, кинг или его уменьшенная модификация, ералаш – это игры для актёров.
Преферанс – интеллектуальная игра разума.
Просто мне в него катастрофически не везло.
Я пытался зауздать и объездить фортуну и потому отчаянно рисковал. «Сизые» мизерá являлись визитной карточкой Ахули.
Отчётливо сознавая, что после кражи малиновой скатерти рыжего дембеля удача от меня отвернулась, я пытался во что бы то ни стало переломить такой status quo и снова поймать её за чуб.
В результате, получив две-три взятки, а то и «паровоз» на «сизом» мизере, безучастно и вяло досиживал до конца расписываемого «сороковничка».
Мне платили студенческую стипендию в размере 45 руб. Почти каждый выходной моя мать давала мне десятку перед отъездом в Нежин.
Всё уходило на карточные долги, ну, ещё на столовую.
Ни о каких «довгих» с сухим вином не могло быть и речи.
Я перешёл на здоровый образ трезвой жизни, хотя постоянное безденежье заколёбывало.
Плюс к тому, Двойка со Славиком играли «на лапу», то есть сговорившись, а это значит – забудь надежду о том, что у тебя сыграет второй король, или третья дама.
Играя «на лапу», двое в 50% случаев оставят одного без взятки, или без виста.
Таков закон – суровый, но справедливый: в картишки нет братишки, среди друзей хлебальником не щёлкай.
( … конечно, тебе ни к чему разбираться во всей этой преф-терминологии. Но для примера достаточно представить пару карманников работающих в маршрутке; один держит жертву за руки, второй обшаривает карманы и вытаскивает деньги.
Разница лишь в том, что ты больше в одну маршрутку с ними не сядешь, а в преферансе ты назавтра придёшь к ним и скажешь:
–Ну, чё распишем пульку?
Об их сговоре мне напрямую было сказано годы спустя после окончания института…)
Разумеется, я примечал их «педальную систему» из почёсывания брови и дёрганья себя за мочку уха под видом рефлекторных телодвижений организма, но мне было наплевать.
Я должен был укротить фортуну даже при столь неблагоприятных обстоятельствах – двое на одного.
Зная, что в 72-й «играют», к нам приходили преферансисты и с других факультетов.
С теми у меня сохранялся примерный паритет.
Мог бы оставаться и в выигрыше, не будь так падок на ненадёжные – «сизые» – мизерá.
Помимо партнёрства в карты Двойка стал источником полезных знакомств.
Симпатичные воспитанные «голубые» из местных пару раз приходили в нашу комнату.
Один рассказывал «голубые» анекдоты:
– Палучи, фашист праклятый, гранату ат савецкава гомосексуалиста!
Он смешно, очень точно передавал «голубые» интонации.
А доктор Гриша рассказывал как, отдыхая на пляже Золотые Пески в Болгарии, он закрывал обзор англичанину, который купался в море, пока его партнёр крал солидные часы из-под шмоток англичанина.
Мы снова смеялись.
Нет, Двойка не был «голубым». Я вообще ни одного «голубого» в институте не встретил.
В чём смысл? Поступить и оказаться в группе из одних девушек?
Так что они просто промелькнули, как весёлый эпизод.
Но доктор Гриша оказался полезным. Один раз он сделал мне больничный аж на двенадцать дней; написал в диагнозе какой-то бронхитис.
Такой милый мужчинка, волосы очень красивые, даже слово «причёска» не подойдёт, лучше сказать – волнистая шевелюра.
Лицо приятное, только рост небольшой. Зато большой коричневый мягкий портфель и походка от бедра, а сзади – шарнирная.
С ним у меня были вполне дружеские отношения, несмотря на разность ориентации. Не то, что с Тугриком.
Кстати, Гриша тоже был женат и имел двух детей; мальчиков.
А больничный на три дня, за острое респираторное заболевание, ОРЗ, я мог и без Гриши получать.
Позади Старого корпуса стояло одноэтажное зданьице – институтский медпункт.
Перед занятиями приходишь, тебе дают градусник и, если есть температура, получи ОРЗ и гуляй три дня.