Пиноктико

Может быть, я так подумал, потому что мы сидели в подвальчике, как бы в блиндаже…

Скорее всего, потому что кто на них собирался нападать? Я — нет.

Моя голова была занята другим… Я пытался почувствовать это место, так сказать, нутром…

И мне показалось, что я на самом деле что-то ощущаю… Конечно, скорее всего, это было только моё воображение…

Ну и что, воображение тоже ведь может стать воронкой, в которую засасывает… Как на полотне Альтдорфера…

В общем, я чувствовал себя этаким scanner’oм…

То есть даже сверхчувствительным мюнхенским мальчиком…

И ещё я вспомнил… Я вспомнил видео в подземном переходе, о котором я уже писал — о переходе «Макс-форум»… А на видео было запечатлено возвращение Клауса Манна в разрушенный Мюнхен в 1945 году…

Но я всё-таки что-то путаю, я видел это не в «Макс-форуме»… В Литературном доме, ну конечно… Просто получилось похоже на инсталляцию, потому что архивное видео было запущено в бесконечном цикле, и к тому же крутилось в будочке… Чтобы туда войти, надо было отодвинуть чёрный плотный занавес… А там была темнота — в будочке… И в темноте мерцал маленький голубоватый экран…

Клаус Манн в военной форме приближался к родительскому дому…

Девушка, стоявшая на балконе, кричала ему сверху, что лестница, по которой он собирается подниматься, может обвалиться в любую секунду…

И Клаус послушно поднялся по времянке… Вот он уже стоял на балконе рядом с девушкой, поселившейся в чьём-то пустом полуразрушенном доме… И спрашивал, знает ли она, кто жил в этом доме перед войной? Девушка отвечала: «Вроде какой-то писатель».

«Do you know which writer lived in this house?» — допытывался у неё Клаус Манн…

Я помню, что видео меня настолько поразило тогда, что я простоял в тёмной будочке несколько его полных периодов, слыша этот вопрос снова и снова: «Do you know which writer lived in this house?»

Текст — то ли из дневника, то ли из письма в Калифорнию — отцу, читал сам Клаус, на английском, со множеством интонационных подчёркиваний…

«Do YOU know WHICH writer…».

И ещё один вопрос он ей задавал — тоже бесконечное число раз: «Что было в доме во время войны?»

И она отвечала: «Этот дом принадлежал СС». А потом уточняла: «Это был дом общества «Lebensborn». Знаете, сколько прекрасных деток здесь родилось?»

Или она говорила «было зачато»?

В моём понимании это было что-то вроде борделя — под одной крышей с роддомом… У меня никогда не хватало смелости разузнать об этих домах и об этом обществе (руководимом лично Гиммлером) более подробно… Потому что мой отец родился в 44-м… И он был круглый сирота — некого было потом спросить, так что вполне могло быть, что его зачатие, а может быть, и рождение произошли в таком доме… Может быть, даже именно в этом — доме семейства Манн…

Это не совсем безумные домыслы, что-то я слышал, когда он обсуждал своё происхождение — не со мной, конечно, считая, что я ещё очень маленький и всё равно ничего не понимаю… А я и в самом деле был очень маленький, поэтому мало что запомнил… Это подозрение мелькнуло впервые задолго до того, как я посмотрел видео в Литературном доме, хотя совсем уже беспочвенным его — это подозрение — тоже нельзя было назвать…

Подозрение, стало быть, заключалось в том, что я смотрел на дом, в котором был зачат мой отец… А может быть, и рождён, я точно не знаю, как функционировал «Lebensborn»… Дела этого общества были окутаны тайной, но я думаю, что в наше время завесу над этой тайной не сложно было бы приоткрыть… Просто я не хотел…

Я больше не буду возвращаться к этой теме, если Ахим мне не сказал, значит, так надо, а может быть, он и сам не знал… Где именно его вытащили из-под мюнхенских руин…

Но дело ведь было не только в этом… Даже если этот дом ко мне лично не имел никакого отношения, что-то было в этих кадрах транс-персональное… Где-то на уровне архетипов… Возвращение блудного сына… Гиммлер ведь устроил бордель-роддом вот именно в этом доме — в рамках магического действа, направленного против Томаса Манна…

Но старшему это всё было как с гуся вода… Он как назвал этот парк волшебным в 19-м году, так и забыл о нём преспокойно…

Зато младший Манн был потрясён…

Вот тебе и «Kind dieser Zeit», думал я, вот тебе и «Treffpunkt im Unendlichen» — всё в этот момент для Клауса сошлось в одной точке… «Turning Point»?.. Ну да… Вот тебе, вот тебе… [26]

Особенно Treffpunkt im Unendlichen — trifft [27]… Потому что сцена мне представлялась какой-то невероятной… Во всяком случае, подходящей больше для романа, чем для автобиографии…

Кроме того, видео крутилось в бесконечном цикле…

Снова и снова Клаус спрашивал, что было в этом доме…

И девушка ему отвечала…

И он спрашивал: «Do you know…».

Что должен был испытать этот «декадент», этот «предатель рода человеческого», узнав, что как раз в их доме было открыто предприятие «Lebensborn»…

Мало того, что на него всю жизнь давила фигура отца… Так теперь ещё и отчий дом… Завис и готов был рухнуть прямо ему на голову — такое ощущение было, когда я смотрел эти кадры…

И я постарался вообще об этом больше не думать… И заодно — о том, что в этом самом подвале — «BZW» — я… Что? Ничего, я не был здесь зачат, я не родился здесь, максимум, что могло здесь быть… Это что меня сюда могли подкинуть… Ну и что? И зачем на этом зацикливаться, говорила Штефи, — и была права…

Позвонить ей? Но я не верю в жизнь после жизни…

Почему я именно сейчас о ней подумал? Не знаю… Ах да, наверное, потому что я увидел её из окна кафе Литературного дома… Когда пил там после выставки «Манны» со старым писателем Хельмутом Меллингом…

Я его не знал раньше и книг его не читал, просто у него было свободное место за круглым столиком, я спросил разрешения, сел… Мне нужно было чем-то залить эту выставку, это видео… Чтобы в голове перестал звучать голос: «Знаете, сколько чудесных деток были зачаты в этом доме?»

Я попробовал поделиться своими впечатлениями с писателем… Кстати, как я узнал, что он писатель? Спросил ли я его, или он сам мне это сказал, я уже не помню… Мы немного поговорили с ним о том о сём, он что-то рассказывал мне о колебаниях отца Клауса, прежде чем он — отец — took the side — по отношению к «брату Гитлеру»…

Я же в свою очередь попытался поделиться с ним тем чувством, которое испытал в чёрной кабинке, глядя на Встречу в бесконечности с Ребёнком этого времени, приближающимся к Точке Возврата…

И вдруг я прервался, потому что увидел за окном Штефи… Окна в этом кафе огромны, от пола до потолка, притом что потолок очень высокий, в кафе есть второй ярус… Штефи шла по земле, но одновременно как бы летела… Она забегала вперёд по отношению к своему спутнику… Взмахивала руками… Смеялась… Я подумал, что никогда не видел её такой счастливой, никогда… Она была в плаще с пелеринкой, коротком и чем-то напоминавшем пачку балерины… Да-да, она делала па, смеялась, подбрасывала в воздух жёлтые листья… А лица её спутника я не разглядел, я видел его только со спины, воротник чёрного полупальто был поднят… Да и что бы мне дало созерцание его затылка? Уверенность в том, что это — не я?

— Meine Ex (моя бывшая), — сказал я писателю, когда пара исчезла за углом церкви св. Сальватора. — Так о чём мы говорили?

— О Маннах, — сказал писатель, — о чём же ещё… Но может быть, вы хотите догнать вашу подругу?

— Нет, — сказал я, — это невозможно. Знаете, она считала, что у меня затянувшийся инфантилизм…

— Ничего страшного, — сказал писатель, — согласно Шопенгауэру, большинство женщин это как раз и любит… Вам просто попалось исключение, подтверждающее правило. Но догонять её тогда в самом деле не стоит… Разве что вы сумеете стать enfant terrible… И предпринять инфантерийную атаку, — он улыбнулся, а я огляделся по сторонам и… вдруг очутился в другом кафе — так у меня часто бывает: слово, сказанное за одним столом, догоняет меня за другим…