Мать ветров (СИ)

— Ты о том, что в основе власти лежит собственность, и не у всех восставших она есть? — предположила Хельга.

— Да, внимательный ты мой соавтор. В горячке событий, пока мы заставы жгли, пока Сырь штурмовали, пока короля из дворца выкуривали, этого как-то не видно было. А на сегодняшнем заседании Временного Комитета будто жирную черту кто провел. Им короля казнить нужно, чтобы утвердить свою собственную власть.

— Наши там есть? — сощурив глаза и явно прикидывая что-то, спросил Али. Забытая половинка лягушки тоскливо остывала в его руке.

— Как в кулуарах потрепаться, так есть. Не то чтобы совсем наши, но они понимают, что людей надо накормить. Но они честно сказали мне, что не представляют, как потребовать введения максимума цен хотя бы на хлеб, уж молчу о других продуктах первой необходимости. И как их мотивировать?

— Да как обычно, — пожал плечами художник. — Систему предупреждений давно придумали до нас.

— Выдвигаем тайный ультиматум нашим, предлагаем продавить принятие максимума на очередном заседании, а если не выйдет, выступаем на ратушу или куда они побегут сберегать свою шкуру?

— Экой ты скорый, профессор, — недоверчиво хмыкнул старый сапожник, который жил через дом от Али. — А то у Комитета своих воинов не найдется, да получше нас вооруженных. Кто еще согласиться пойтить...

— Голодные согласятся, не волнуйся, дорогой, — жизнерадостно откликнулся Артур. — А мы листовками подбодрим. Али, может, что по тактике наступления посоветует, я тоже наловчился чертежи баллист делать... Справимся!

Еще с полчаса комитет квартала Ангелов бурно обсуждал планы по выколачиванию из временных правителей максимума цен — до тех пор, пока скептики не сдали последние рубежи обороны.

— Так, что у нас дальше по плану, — деловито напомнила Хельга, когда поняла, что пылкий спор может свернуть куда-то совсем не туда. Ткнула пальчиком в листок с повесткой: — Организация питания для детей, беременных и тяжело больных. Кажется, мы думали над чем-то вроде общей кухни?

Марчелло вышел из дома на лекцию с запасом около получаса. Кажется, беспричинное весеннее счастье затопило Пиран посильнее, чем самое серьезное на его памяти наводнение десять лет назад. Эта весна просочилась даже в их вечно закупоренную квартирку и наполнила его маму светлым покоем, уверенностью в том, что с ее мужем, сыновьями и невесткой ничего не случится. Поэтому у него появилась невиданная роскошь — возможность покидать родные стены пораньше, не переживая за Лауру.

Не в каждом доме ели хотя бы в половину сытости, но из раскрытых настежь окон глядела алая, белая и розовая герань. Стражники вроде бы по-прежнему патрулировали улицы, но от них никто не шарахался. Работники мастерских и худо-бедно заработавших мануфактур почтительно кланялись хозяевам, но в ответ на удар в ухо или особо увесистый подзатыльник все чаще и чаще слышалось:

— Вот пожалуюсь на Вас, не в обиду Вам будет сказано, в комитет!

Пиран, теплый, солнечный, разноликий, любимый со всеми его пороками и язвами, наконец-то отвечал Марчелло взаимной, пусть и, возможно, ветреной любовью. И смутное чувство тревоги не мешало ему с обожанием глазеть по сторонам.

На улочке, ведущей от заставы к торговым рядам, какой-то мужчина в добротной одежде жестом остановил подводу с хлебом. Возница сосредоточенно наморщил лоб, пожевал и почмокал губами, крепко поскреб затылок, сдвигая на брови соломенную шляпу, а потом щелкнул кнутом и развернул было лошадь в ближайший проулок. Марчелло с самого начала заподозрил, что дело нечисто, и в несколько широких шагов дошел до телеги. Схватил лошадь под уздцы, пихнув при этом в сторону пешего.

— А ну стой! Что это ты на площадь хлеб не везешь? Там уже заждались.

— Дык это, — растерянно крякнул возница.

— А ты, мил человек, что это, позволь спросить, лезешь не в свое дело? — вкрадчиво поинтересовался добротно одетый.

— Я — член комитета квартала Ангелов. Ты по виду грамотный? — и Марчелло помахал перед носом собеседника бумажкой, подтверждавшей его полномочия.

— Квартал Ангелов отсюда ой как далеко, — нехорошо прищурился мужчина. Будто бы случайно сцепил руки за спиной в замок, но историк, наученный долгими тренировками с Али, весь превратился в зрение и слух.

— В торговых рядах хлеб все закупают, жители квартала Ангелов в том числе. А ты, дрянь такая, перекупаешь и продаешь подпольно против установленного Временным Комитетом максимума.

Нападавшего со спины и справа он саданул ножом то ли в живот, то ли в бок. Второй и третий действовали осмотрительнее, когда сообразили, что имеют дело с вооруженным и подготовленным противником. Второго ножа у него они, правда, не учли.

— Вези хлеб на рынок. По-хорошему прошу, — повторил Марчелло оцепеневшему вознице и показательно, медленно вытер ножи о рогожу, свисавшую с подводы.

У Хельги еще со времен эльфийских погромов были связи в городке неподалеку от Пирана, а потому они с Артуром отправились туда разведать обстановку и обменяться опытом. Али не появлялся дома три дня — вместе с несколькими воинами, которые перешли на сторону восставших, участвовал в тренировках боевых отрядов городской бедноты. С поджогом ратуши им отчасти просто повезло: Временный Комитет не ожидал подобного выступления. Стража — тоже. Она просто разбежалась, члены Комитета согласились подписать закон о максимуме цен на хлеб, картошку, соль, мыло и еще кое-какие товары. Нападавшие великодушно помогли Комитету покинуть ратушу, и она мирно догорела, не унеся ни одной жизни. Но в следующий раз растерянности ждать не приходилось.***

Слегка потрепанный тренировками Али совсем не хотел возвращаться в пустую каморку, стряпать себе еду, а потому нахально отправился к Марчелло в надежде, что либо сердечная Лаура, либо милая Бьянка его накормят. Вернуться к себе по темноте он всегда успеет, а в самом удачном случае заночует у Марчелло на кухне.

На востоке небо все еще хмурилось и поливало Пиран с весенней разудалой щедростью. Зато теплые розовые лучи закатного солнца упрямо пробивались в редкие щели между домами, стекали с низких крыш, путались в умытой блестящей листве и высвечивали над мокрым городом яркую радугу. Али замер на миг в середине улицы и аж рот раскрыл: столько сочного, богатого цвета!

— Эй, а ну прочь с дороги!

Он успел отскочить в сторону, но из-под конских копыт разлетелись сомнительной чистоты брызги. Али посмотрел вслед симпатичной рыжей лошадке, впряженной в новенькую пролетку, посмеялся над своей удачливостью, отряхнул штаны и зашагал к дому Марчелло. Либо само высохнет, либо стащит у любовника сухую одежду.

На первый стук никто не ответил. На второй — тоже. Впору было забеспокоиться, потому что в окошках обеих спален Али заметил свет, но тут за дверью раздались легкие мелкие шаги. Бьянка.

И без того тихая, бледненькая девушка казалась тенью самой себя. Впалые щеки ее были сухие и серые, а глаза припухшие, видно, совсем недавно плакала.

— Что случилось, милая?

— Лаура... Она... Лекарь говорит, что ей не дотянуть до рассвета.

Как гром среди ясного неба. Ведь вчера еще была совсем здоровой, а привычные ее сумеречные дни закончились две недели назад... Али проскользнул из прихожей на кухню, надеясь все узнать у Марчелло, потому что Бьянка явно держалась на честном слове и вряд ли рассказала бы ему что-то разумное.

— Ты вовремя, — Марчелло вышел из комнаты, которую всю жизнь делил с братом до того, как Энцо и Бьянка поженились. Из-за двери послышался очень характерный, неестественный голосок. — Посмотри за Вивьен.

— Хочешь, я отведу ее домой? — предложил Али. Вгляделся в хмурое, собранное, потемневшее лицо любовника, едва удержался от того, чтобы не сгрести его в охапку — но Бьянка устроилась тут же, поближе к огню, и вернулась к маленькой подушке, на которую нашивала оборки.

— Не к кому. Гаспар зашел ко мне утром, попросил присмотреть за ней до завтрашнего вечера. За городом какое-то предприятие новое строят, он взял подработку на пару дней.