Чебачок к пиву. История одной мести

– Да, да, – откликнулся Арбелин, – надо своими глазами вблизи посмотреть…

– Я подвезу. – предложил Кукуев.

– Нет, нет, мы поедем на своей. Нам же потом домой через весь город.

– Тогда мы с вами. – сказал Денис.

Увидев, что Альфа приоделась в чёрный брючный костюмчик и не взяла тросточку, Арбелин удивился:

– Тросточку оставляешь дома?! Не рисковано?

Альфа нежно ему улыбнулась:

– Пора переходить к прямохождению.

Во дворе Кукуева ждал верный Шива. Кукуев объяснил ему задачу:

– Выследи этих хе…ху…ха…хы…хо…в. – длинно и смачно назвал фальсификаторов Кукуев. – Но не бей. Потом с ними разберёмся. Пусть пока порезвятся.

– Да, Роман, вот ещё что. – сказал Арбелин. – Предполагаю, что раз не хватило чебачков, не хватит и пива. Завтра начнётся дефицит и это плохо.

Кукуев не на шутку растерялся. Информации о нехватке пива пока у него не было. Но день ещё не кончился и он сразу осознал, что Арбелин прав:

– Сейчас дам приказ, чтобы ночь работали. – сказал он и вызвонил директора пивзавода: – Кирилл, проблема такая – пива может не хватить. Не останавливай линию, пусть вкалывают ночь. Премия будет.

Директор что-то говорил и Кукуев мобильник не отключал:

– Молоток! Двигай. Премию заработал.

Он отключил мобильник и, не скрывая гордости, произнёс:

– Оказывается, он сам догадался. Вот это кадр!

– Я бы, Роман, подстраховался на Вашем месте. – предложил Арбелин. – Вдруг будет такой ажиотаж, что народ всю вашу продукцию сметёт. Договоритесь с конкурентами, пускай продают своё пиво в парке. Это только добавит чебачку славы. А Вам – прибыли.

– Вы, Юлиан Юрьевич, не только гениальный учёный, но и гениальный маркетолог. – Кукуев улыбнулся. – Замётано! Договорюсь с парочкой фирм, они перед праздником просились, да я отказал.

Сели в машины и помчались в парк.

Праздник достиг кульминации, к семи вечера в парке и окрестных кварталах Бурга творилось уже нечто невообразимое по масштабам весёлости и радостного оптимизма. Казалось, даже воздух был наэлектризован неведомой энергией бодрого жизнерадостного энтузиазма и в нём посвёркивали искорки электрических разрядов.

***

Ляушин пиво любил и ноги к вечеру, когда дневная жара схлынула, сами принесли его в парк. «Мерседеса» теперь у него не было, приходилось пользоваться общественным транспортом и пешим ходом.

Праздник был в разгаре, пивом накачали себя все без исключения, чебачки тоже испробовали и оценили все, наступило всеобщее благодушие и веселье – ни малейшего намёка на агрессивность и грубость. Опытный глаз Ляушина это сразу отметил и решил приобщиться. Что ему теперь, он же не на службе, его вышвырнули как котёнка! Купил пару банок пива и пакетик чебачков. И через полчаса уже тихонько смеялся вместе со всеми и готов был плясать. И понял: шайка-лейка совершила-таки диверсию. Но диверсия его изумила – пока ничего опасного, а от благодушия и веселья кому бывает плохо. Свёл-таки креатин Бург с ума!

Народ был благодушен и счастлив. Ко всеобщей карнавальной весёлости, само собой разумеется, добавилась и гиперсексуальность, проявляемая во всех её формах, в зависимости от уровня темперамента исполнителей. Одни только нежно касались друг друга, других потянуло на объятия с поцелуями, а кое-кто умудрялся спрятаться с глаз в кусты, чтобы оторваться по полной.

Ляушин одинок, ни единого приятеля, немного всё же грустновато. «Прогуляюсь-ка я по парку, поглазею на народ», – решил он.

Но что это? В закоулке парка, куда он машинально забрёл, навстречу ему по аллее мчался небольшого роста бородатый голый мужичок на коротеньких толстых ножках при изрядном брюхе и с перекошенным от страха лицом. Вслед за ним метрах в пятнадцати бежал огромный, тоже бородатый, мужик, но одетый. В правой руке у него болтались штаны, должно быть с оголённого, и он, скорее всего, намеревался его догнать и приодеть.

Ляушин остановился. Мужичок бежал явно к нему и, подбежав, умоляюще проговорил, еле дыша: «Спасите!».

Ляушин мгновенно узнал подбежавшего – по лицу, естественно. Круглое лоснящееся лицо в обрамлении рыжей бородки принадлежало Константину Кисельчуку. Кисельчук же, в свою очередь, уже издалека узнал Ляушина, – не раз видел его в ФСБ, куда частенько наведывался к полковнику Гаргалину с доносами на коллег, – и обрадовался спасению: он знал, что тот, кто гнался за ним, будет жесток. О том же, что Ляушин в ФСБ уже никто, информация до Кисельчука ещё не дошла.

Польщённый оказанным ему доверием, Ляушин принял стойку, загородив Кисельчука.

Подбежавший преследователь тоже знал Ляушина и потому остановился, как вкопанный. Глаза его сверкали яростью и лицо, тоже рыжее и бородатое, источало готовность к безжалостной расправе. Ляушин и этого узнал, да и как не узнать, если его физиономия не слезает с экранов местных телеканалов. Это был знаменитый в Бурге пиарщик, Вадим Витальев, служивший при губернаторе и славившийся непотопляемостью и готовностью уже завтра доказывать, что бывшее вчера белым и пушистым, сегодня стало чёрным и ершистым. И наоборот, если надо, – софистикой он владел филигранно.

О причинах разыгравшейся на глазах Ляушина неординарной сцены можно было строить какие угодно догадки.

– В чём дело? – строго рявкнул Ляушин, как делал в недавние ещё времена.

Витальев в приступе гневной захваченности, потеряв от ярости контроль над собой, выпалил:

– Эта скотина, – он кивнул на прижавшегося к Ляушину Кисельчука, – в кустах с каким-то таджиком любовью занялся! Вот, – он потряс штанами, – вещественное доказательство!

Витальев с презрением бросил брюки в лицо Кисельчуку. Тот быстро-быстро схватил их и натянул.

Великий знаток человеческих сексуальных пороков Ляушин понял, что стал свидетелем гейской разборки.:

– Ну вы, мужики, даёте! – расхохотался он. – Другого места не нашли? А ну быстро миритесь и валите отсюда.

Кисельчук, готовый вылизать прощение, умоляюще посмотрел на своего могучего бойфренда. Он и в самом деле был виноват.

Всё этот чебачок, будь он неладен!

Денис по ошибке дал ему на пробу десяток чебачков с айвеселином из той порции, которую заготовил для Саньки Дуба. Тонкая сексуальная чувственность Кисельчука уловила воздействие пептидов весёлости с такой максимальной отдачей, что у него к нахлынувшему блаженству случилась ещё и оглушившая его до селезёнок сладкая поллюция. С первой же пробы закрепилась в лимбической системе Кисельчука неведомая ему ранее сексуальная зависимость. Кто бы мог подумать – сразу два наслаждения в единстве: пиво и оргазм. Чудо! «Ооооооооооо», – простонал он конвульсивно, и с тех дней выклянчивал у Дениса чебачков с айвеселином. Плацебо на него не действовало, он сразу раскусил различие. «Ты, Денис, не жадничай, я же свой, дай мне тех… весёлых», – убеждал он подобострастно Дениса, сразу осознав, кто автор чебачка.

Денис понял, что допустил халатность и в суете не отследил пакетики. Делать было нечего, он стал давать пиарщику пакетики с айвеслином, предупредив шёпотом:

– Это только для внутреннего употребления. Кукуеву не говори – голову оторвёт.

Кисельчук о возможностях Кукуева оторвать голову был прекрасно осведомлён и потому прижал язык. Да и что такого, если об этой сладостной прелести не будет знать тот же Гаргалин. От чудодейственного чебачка он уже не мог отказаться ни за какие страхи и коврижки. И вот в эйфории празднества, своим магическим крылом коснувшегося и его, он отбросил тормоза, приник к любимому напитку, одного за другим бросил в рот пять чебачков, и погрузился в ставшее ему привычным блаженство; а рядом за столом в пивной палатке расположился приятный во всех отношениях улыбчивый таджик, по двум-трём изгибам тела которого Кисельчук мгновенно, как это произошло с графом и дворецким в знаменитом романе Марселя Пруста, распознал собрата. А любимого Вадика не было, хотя и договаривались о встрече в парке. Дальше было, как говорят в подобных ситуациях, дело техники. Свершилось коварство фасцинации: она отключила цензуру разума и рациональности и бросила талантливого пиарщика в объятия немытого гастарбайтера, наделённого той же ориентацией.