Мое тело – Босфор

- Вдруг мы придем, а наша дверь топором раскрошена? А за дверью – Мясник прячется. Аааа!

- Ха-ха-хаа!

- Мне уже страшно, молчите лучше.

- Да чего ему злиться? Ты же не жена?

- Не жена! А он как спросит, почему сбежала? Я даже не смогу ответить, так я его боюсь! Девченки, не бросайте меня одну!

Во всех проходящих вдалеке мужчинах Нифу мерещится Мясник.

- Ой! Вон он идет!

- Хи-хи, ты что, это же баба!

Из сумки Иа доносится скрипучее пиликанье. У Иа есть турецкая сим-карта, которой пока хватает для нас троих. Иа поставила звук пилы на номер Мясника, и мы по тридцать раз на дню слушаем угрожающее пиликанье, гогоча от всей души. Вжик-вжии-ыык, вжик-вжии-ыык. Вжик-вжиии-ыык, вжик-вжиии-ыык. Под эти звуки Иа изображает Нифу, как отпиливаются наши головы. Ниф смеется, но немного скованно.

- Может, прийти и сдасться в плен, пока не зарезал?

- Ты что, теперь уж точно грозы не миновать!

Ниф делает вид, что пугается, а мы с Иа помираем со смеху.

Маруся, которая у нас замужем за турком четвертый год, внимательно рассматривает фотографии. Довольные, мы тыкаем в них пальцами.

- Вот, смотри, это Маугли. Это Море. А вон там, вдалеке, видно нашего Мясника.

- А вы знаете, что они не турки?

- Как это??!

Мы замолкаем, ожидая разъяснений. Нам приносят еще орешков.

- Вы поаккуратнее, ваши друзья – курды. Если они влюбляются, то на всю жизнь. У них вообще все немного по-другому.

Ниф начинает дрожать всем тельцем. Внезапно ее осеняет какая-то мысль, и она мигом забывает о своем страхе:

- Как же это, у курда – и не стоит??!

Мы с Иа опускаем глазки и начинаем судорожно гладить собачку, лежащую возле наших ног. Маруся не столь продвинута в этих вопросах. Эмре – единственный мужчина в ее жизни, он же ее муж. Когда они собирались расписаться, и Маруся прилетела к нему, ее прямо из аэропорта отправили обратно на родину – все из-за того, что она не захватила с собой ни денег, ни, разумеется, путевки, а в те несколько дней здесь, видимо, боролись с проституцией. Само собой, зачем еще могла прилететь высоченная блондинка с пустыми карманами? Она вернулась через год, а Эмре чуть не попал в психиатрическую клинику, ожидая ее.

Мы появляемся в апарте глубокой ночью, переодеваемся и снова сбегаем. Ниф уже познакомилась с шикарным Мистером Улыбкой, или Мистером Хаки, мойщиком посуды в баре Creazy Night, а мне притащила его друга, основательного Мустика. Уже спустя пять минут Мусти объявляет, что хочет на мне жениться, и Ниф устраивает безобразный праздник, осыпая нас мелкими кусочками салфетки, словно лепестками роз, и заставляя нас целоваться на счет, как по ее мнению, должно происходить на русско-турецкой свадьбе. Всю ночь мы гуляем, а под утро возвращаемся по берегу в апарт. Солнце встает, и мы, встав в море босыми ногами, встречаем восход.

Мусти настаивает на длительных отношениях и не прочь продолжить эту ночь где-нибудь у нас в апартах, но одновременно с восходом я начинаю мучиться мыслями о Маугли. Что я делаю? Зачем мне этот дровосек, который поет «вах вах любовь моя» и предлагает мне пользоваться его стиральной машинкой? И бизнес у Мусти хороший: «тапочки-кроссовки». Где же мой милый романтичный мальчик? Так и ждет меня до утра в своем баре?

Я говорю, что очень хочу спать, а ты сначала женись на мне, тогда будем делать все, что захочешь. Съел? Вот и все. Точка. А то, видите ли, все они тут хотят нахаляву.

Вечером Маугли находит нас. Мы празднуем в баре день рождения Иа, надуваем воздушные шарики и выпускаем их в небо, к звездам. На самом деле они летят не к звездам, а в ближайшие кусты, и отлетают от нас с омерзительным свистом, потому что мы не завязываем им хвостики. Публика в баре мучается, силясь разгадать цель наших занятий, а гарсоны сгрудились вокруг нас и с изумлением глядят на свистящие бомбочки. Можно подумать, они никогда в жизни не надували воздушных шариков! Мы веселимся. Увидев меня, Маугли начинает плакать. Лысый, со слезами на лице, он способен вызвать только острый приступ жалости. Чувство вины накрывает меня с головой.

- Девченки, пока. Я уж пойду с ним, поговорю.

- Иди…Только если что, ты не знаешь, где мы.

Я ухожу, а на мое место к Иа подсаживается Левент, хозяин бара. На нем бежевый льняной костюм, легкие ботинки из светлой кожи, а в двух карманах – по мобильнику с бегающей подсветкой. Ему тридцатник, он живет в Анкаре и уже женат, о чем сейчас очень сожалеет. При всех своих достоинствах Левент как будто не понимает своего преимущества перед бедными гарсонами и бледнеет от смущения в женской компании. Единственный недостаток столичного жителя – огромные уши, которые видно издалека. Уши сполна компенсируются классной тачкой, хорошей фигурой и мужской щедростью. Он дарит Иа золотое колечко. Dogum gunu kutlu olsun! С днем рождения! Левент смущен и словно не надеется на взаимность. Мы уже прозвали его Чулком – за созвучие с Levante, а еще за то, что его без труда можно завязать в узел.

Я приволакиваюсь на пляж с грустным лицом. Девочки смотрят на меня сочувственно.

- Ну что, завела себе чемодан, который носить тяжело, а выкинуть жалко?

Мне не до шуток.

- Да к черту все, рассказывайте, как день рождения отметили.

Довольная Иа вытягивает руку с двумя новыми колечками.

- Это тебе не Море. Развлекал нас всю ночь, возил по разным барам и дискотекам.

Я с завистью вздыхаю.

- А мне пришлось спать в какой-то каморке. Перед этим я несколько часов разбиралась с вашими мужиками. Мясник закинул нас с Маугли в машину и мы поехали искать Нифа. Он все время кричал: где она, ты знаешь, где она и стучал по рулю на полном ходу. Маугли молчал как партизан, а Мясник был в истерике и уже стал гонять по встречке. Странно, что мы остались живы. Около одного бара Мясник заметил блондинку, со спины похожую на Нифа. Он выбежал как сумасшедший и сгреб ее в охапку. Это оказалась какая-то крашеная немка. Ха. Я даже не представляю, что случилось бы, если бы он действительно нашел Нифа, да еще с каким-нибудь Мистером Хаки. Удавил бы обоих.