Жажда жить

Супруги Колдуэлла и Холлистера были представлены друг другу и могли бы стать приятельницами, если бы сближению семей не воспротивился Холлистер. Однажды, но только однажды, Холлистеры обедали у Колдуэллов. «Все, кроме нас, приехали в экипажах, — сказал жене Холлистер. — С их стороны было очень мило пригласить нас, но впредь, пока мы не сможем позволить себе купить собственный экипаж, нас здесь не будет». По деловым соображениям и по настоянию Колдуэлла он вступил в клуб, а у миссис Холлистер оставались ее сын и ее деятельность в церкви.

Когда подошло время Джеку поступать в колледж, университет Форт-Пенна предложил ему стипендию футболиста. В школе он показывал неплохие результаты, хотя и недостаточные для такой же стипендии в Лафайете, а что касается академических успехов, то они не позволяли рассчитывать на подобную привилегию нигде.

— Ну что, — говорил отец, — что будем делать? Тебе-то самому чего хочется? Я бы, конечно, предпочел, чтобы ты поступил в Лафайет, но у Лафайета репутация колледжа для богатых, а тебя нельзя назвать сыном богача. Университет в Форт-Пенне послабее, хотя растет, и к тому же надо принять во внимание денежную сторону дела. Если, получив школьный диплом, ты сможешь учиться в Форт-Пенне бесплатно, деньги, которые я отложил на университетское образование, — твои. Может, тебе захочется попутешествовать. Не исключено даже, что в Форт-Пенне ты будешь получать Родсовскую стипендию, хотя, честно говоря, больших надежд на это я не возлагаю. Словом, решение за тобой, сын.

Холлистер-младший выбрал местный университет, где не стал капитаном футбольной команды только потому, что вступил в братство «Фи гамма дельта» (филиала «Зета пси» в форт-пеннском не было) в тот год, когда спортивными делами в университете заправляло «Фи каппа пси». Студентом он познакомился с молодыми людьми из разных городков графства Несквехела и других мест штата, а помимо того — с одним китайцем, одним японцем, двумя кубинцами, четырьмя выходцами из штата Огайо, четырьмя из Нью-Йорка, четырьмя из Мэриленда и еще одним юношей, который до того два с половиной года учился в Филиппсовской академии в Эндовере; далее — с двумя выпускниками Мерцесбурга, двумя — академии Франклина и Маршалла, тремя из Кискиминетас Спринг Скул, одним из академии Беллефонте, а на последнем курсе — с форт-пеннским новоселом, у него был паралич ног, поэтому он передвигался в инвалидной коляске. Во всем остальном Джек поддерживал старые школьные знакомства, как в личном плане, так и в смысле человеческих пристрастий. Он окончил университет с оценками ниже среднего, а деньгами, отложенными на его обучение, распорядился следующим образом: через два года после выпускного вечера женился на Эмми Кларк.

О его брачных планах родители знали уже примерно год. Окончив университет, Джек стал служить в «Часовом» репортером. Это было единственное дело, или, если угодно, профессия, которая его привлекала: он редактировал университетский юмористический журнал «Лукаут», доставлял в Капитолий штата экземпляры «Часового», в течение четырех лет писал туда хронику студенческой жизни. Его кумиром был Ричард Хардинг Дэвис^[25]. Штатный репортер газеты с окладом 12 долларов в неделю, никелированным полицейским значком и постоянным пропуском на различные эстрадные представления, Джек пользовался в городе репутацией хорошего товарища, спортсмена и симпатичного молодого человека. Привлекательность, обаяние и легкость характера не навлекли на него никаких неприятностей, потому что с того самого момента, как он впервые положил глаз на Эмми Кларк, никто ему больше не был нужен, и она, в свою очередь, должна была достаться только ему.

Они познакомились на ежегодном университетском балу для второкурсников, третьекурсников и выпускников. Джек там был один — его девушка заболела скарлатиной и осталась дома (она так до конца и не оправилась ни от заболевания, ни от последствий знакомства Джека и Эмми). Они протанцевали на балу три вальса.

Эмми была очень жизнерадостной, компанейской девушкой, но после двух-трех свиданий тет-а-тет, которые проходили на крыльце ее дома весенними вечерами, неизменно завершаясь в девять часов, разговоры их обычно сводились к делам, творящимся в мире, в этой жизни, к будущему. Как-то стрелки часов подобрались к девяти неожиданно быстро, и Джек сказал:

— Эмми, я не хочу уходить. Давай поженимся.

— Мне тоже хочется, чтобы мы были вместе, но придется немного подождать.

— Но ведь ты любишь меня, правда?

— Я люблю тебя, Джек.

— Можно поцеловать тебя?

— Да, только давай отойдем в тень. Нас видно из дома.

Она поднялась со стула, он со ступеньки крыльца, и они бросились друг другу в объятия и стояли не отрываясь, пока Эмми не прошептала:

— Как бы не заподозрили чего, услышав, что мы молчим. Да и часы бьют девять.

— Слышу. — Джек говорил тихо, почти шепотом, так что едва можно было разобрать слова. — Ты будешь это носить? — Он вынул из кармана жилета бриллиантовую булавку и протянул ей.

— Конечно, как скажешь. Только мне придется сначала окончить Нормальную^[26]. Это два года, а ведь я даже не поступила.

— И все равно мне будет приятно знать, что ты носишь ее. А что, без Нормальной никак не обойтись?

— Иначе мне не позволят выйти за тебя, Джек. Родителям ты нравишься, но…

— У меня есть три тысячи, для начала хватит. Можно сказать об этом твоему отцу.

— Да не в том дело. Папа тут ни при чем, это мама настаивает, чтобы я поступила в Нормальную. Тогда, говорит, у меня всегда будет на что опереться — преподавание в школе.

— Да, но два года…

— Да, конечно, но мы будем видеться при любой возможности. И писать я тебе буду каждый день. А через два года, — продолжала Эмми, — ты будешь зарабатывать достаточно, чтобы не трогать других денег. На двенадцать-то долларов в неделю не проживешь.

— Ты права. Интересно, а сколько зарабатывает мой отец? И твой, не знаешь, случайно?

— Нет, а что?

— Хотелось бы знать, сколько стоит небольшой симпатичный домик. И чтобы жить, как твои живут или мои.

— Имей в виду, что твои родители живут лучше моих. Твой отец на постоянном жалованье, а мой — только когда есть работа. У плотников почасовая оплата. Ты разузнай получше, чтобы заранее все прикинуть, — рассудительно сказала Эмми.

— Эмми! Девять, — послышался голос матери.

— Иду, мама.

— Спроси, нельзя ли мне оставаться до десяти.

— Спрошу, но я знаю, что мне ответят. И еще, Джек…

— Да, Эмми?

— Надо бы нам быть поосторожнее. Я про… поцелуи.

— Так никто же не видел.

— Я не про это. Вот, допустим, мы с тобой гуляем, и никто нас не видит. Нельзя, чтобы мы слишком далеко зашли. Ты ведь понимаешь, о чем я, Джек. Сегодня, мой грех, я не сдержалась.

— Да ничего подобного!

— Я знаю, что говорю, Джек. Девушки должны быть скромнее.

— Не только девушки. Если ты джентльмен…

— Можно целоваться здесь или в другом месте, только не там, где приходится волноваться, чтобы никто не увидел. Поцелуй меня, Джек, и я пойду к себе и буду думать про тебя.

— Эмм! Ну сколько можно!

— Иду, мама.

Холлистеры, отец и сын, часто возвращались домой вместе, если, конечно, дела позволяли. На следующий день после свидания с Эмми, ближе к вечеру, Джек зашел к отцу на работу. Перед ним лежала газета, которую он не читал, но наметанным профессиональным глазом оценивал сверстанную полосу.

— Привет, сын, — кивнул он.

— Передашь маме, что я поужинаю в городе? У меня вечернее задание.

— Хорошо. А что за задание?

— Последнее заседание комитета по подготовке съезда пожарных шести графств.

— Недурное задание. Первополосный материал. Или у тебя уже есть что-нибудь на первую полосу?

— Пока нет. — Джек опустился на стул.

Отец посмотрел на него поверх очков.

— Ты ничего не потерял?

— Не потерял? Да нет вроде. А ты нашел что-то?

— Найти не нашел, но заметил и сделал кое-какие выводы.