Из чего созданы сны

— Видите ли, — медленно начал я, — американцы действительно предлагают немыслимые деньги.

— Ну и? — спросила Ирина. — И что? Вы можете ради них бросить «Блиц» и вашего друга Хэма, с которым вы так долго вместе работаете? Который так много для вас сделал — вы же сами мне рассказывали! Только из-за денег? Нет, на такую подлость вы не способны!

Я усмехнулся.

— М-да, — задумчиво произнес я, — а стоило бы попробовать. — Я снова выпил. С моим «шакалом», судя по его замашкам, надо было держать ухо востро.

— Фу, какая гадость! — в сердцах воскликнула Ирина и испуганно закрыла рот ладонью. — Извините!

— Да, ладно, — сказал я.

Она какое-то время не мигая смотрела на меня, а потом спросила:

— Это правда, что вы должны «Блицу» двести десять тысяч марок?

— Да, — сказал я. — Ну и что? У меня было и триста тысяч долгу.

— А белая машина, она хотя бы ваша?

— Да, моя. Я… В чем дело? Почему вы так на меня смотрите? — Она была навеселе. С пьяным смешком Ирина произнесла:

— У меня с вами договор, по которому я должна получить пять тысяч марок!

— Ну и?

— Вы принесли мне кучу вещей — одежды и всего остального, но денег я еще не видела.

— Разве нет?

— Не видела!

— Ну как же, — произнес я, вспомнив вдруг о Берти, который был на пути в Хельсинки. — Вы просто невнимательны. Это потому, что я вас не интересую. Вы не хотите сконцентрировать на мне свое внимание. Взгляните-ка под диван. У изголовья.

Ирина встала, слегка покачнулась и опустилась на колени перед диваном. Пошарив рукой, она выудила конверт. Разорвала его, и оттуда выпали банкноты.

— Семьсот марок! — восторженно воскликнула она.

— Не будьте такой материалисткой, геноссин, — произнес я. — Там еще и письмо есть. — Теперь начиналась милая игра в письма, которые я спрятал в разных местах. По времени я так все и рассчитал. У меня был такой чудесный план на всю эту ночь, когда мне нужно было присматривать за Ириной, а американцы везли Яна Билку в Нью-Йорк — вместе с планами стран-участниц Варшавского Договора на случай войны…

Сидя на корточках перед диваном, Ирина прочла вслух то, что я написал на листке бумаги:

— «Упоительно прекрасная юная дама! Мужчина, писавший эти строки, самый несчастный человек на свете. Если вас интересует причина, посмотрите за портьерой широкого окна в салоне…» — Ирина поднялась, смеясь и покачиваясь, побежала к портьере и обнаружила там второй конверт, спрятанный мною. Когда она его открыла, оттуда выпали две крупные банкноты.

— Две тысячи марок!

— Читайте письмо, — напомнил я.

Она послушно прочитала:

— «Он самый несчастный человек на свете, поскольку провел в вашем обществе уже пятьдесят часов, но все еще не имеет права гладить, целовать и ласкать ваши волосы, ваше лицо, вашу шею, ваши изумительные большие…» Нет, господин Роланд, это уже чересчур! — Она залилась краской.

— Дальше, дальше! — потребовал я, потягивая «Поммери».

— «…ваши изумительные большие… потому что он — продолжение в ванной комнате, за футляром электробритвы…»

Ирина снова засмеялась. Держа в руках конверты, письма и деньги, она побежала в спальню.

В этот момент раздался стук в дверь. Услышав голос Жюля, я отпер. Он принес бочонок с новой бутылкой шампанского.

— Давайте ее сюда, — сказал я, собираясь открыть бутылку. Во второй уже было на донышке.

Собирая посуду на столике, Жюль произнес:

— Все в полном порядке, месье. Я сейчас говорил с месье Зеерозе. Он целиком d’accord^[105] с американцами. Вы получите от них эксклюзивно дополнительный материал — в качестве благодарности за поддержку…

В чем дело? Я был в полном замешательстве. Ларжан все-таки пытался блефовать? Или американцы блефовали? Может, они в самом деле хотели нас одурачить и водили за нос даже свехумного Зеерозе? Мы так далеко продвинулись вперед и столько всего узнали, прежде чем американцы изъявили готовность помогать нам. Может, они стали такими услужливыми, испугавшись, что иначе мы в конце концов станем мешать им и можем все сорвать? И в итоге в их планы входило облапошить нас? Ларжан косвенно намекал на это. Но тогда он и был главным жуликом. Какой же все-таки смысл было ему тащить меня в Нью-Йорк? Комиссионные? Да, конечно, комиссионные. И все же… Нет, это надо отложить до завтра, я ничего не понимаю.

— А что с большими информационными агентствами? — спросил я Жюля.

— Ни одно не пронюхало.

Из ванной донесся легкий вскрик Ирины.

— Что это? — удивился Жюль.

— Немного денег от моего издателя. И пара нежных слов от меня. Как вы мне и советовали. Как видите, тут тоже все в полном порядке.

Жюль засмеялся.

— Bonne chance, Monsieur.^[106] — Он поставил поднос с новыми фужерами и направился вместе с тележкой к выходу. Я помахал ему и запер за ним дверь. Потом опять наполнил два фужера шампанским.

Из спальни вышла Ирина. Она держала в руках еще одно письмо, еще один конверт и еще больше денег и выглядела перевозбужденной. Глаза ее при этом горели. Она произнесла:

— Ну и наглец вы!

— Вы не хотите вслух прочесть то, что написано в этом письме?

— Вы прекрасно знаете, что это нельзя читать вслух!

Я подошел к ней.

— Вам этого еще никто не говорил?

— Такое… и такими словами… нет, никто!

— Могу я это сказать? — спросил я и обнял ее.

Она порывисто вырвалась из моих объятий:

— Отпустите меня! Я еще должна заглянуть под вашу пишущую машинку… Там лежит продолжение…

— Но сначала… — сказал я, протягивая ей фужер.

Она посмотрела на меня своими черными беспокойными глазами.

— Вы хотите меня напоить? Я должна напиться? Ужасно напиться?

— Да, сделайте одолжение, — произнес я, опять вспомнив про Берти, а потом про Ларжана и его предложение. И тут же я понял, что хочу Ирину, очень хочу, немедленно. Она подняла фужер.

— Хорошо, я напьюсь до беспамятства. Бессмысленно. Почему бы и нет? — Она выпила полфужера и отдала его мне. Потом побежала к моей портативной пишущей машинке и вытащила из-под нее конверт. Ирина надорвала его, и оттуда опять выскользнули банкноты.

— Но это уже слишком много, — пробормотала она. — Опять две тысячи… Все вместе это уже гораздо больше, чем пять тысяч марок… — Она прочитала вслух письмо: «…столько денег, сколько я хотел бы тебе подарить, нет во всех банках мира, вместе взятых. Точно так же, как мужчины всего мира, вместе взятые, не смогут тебя так сладко…» — Она замолчала. — О Боже, а вдруг это кто-нибудь прочтет! Письмо надо немедленно порвать и сжечь! — Однако она не порвала и не сожгла его, а прочла: — «Продолжение под подушкой на твоей кровати…» — Ирина была уже очень сильно пьяна, она улыбнулась мне и побежала в спальню. Я быстро снял трубку и потребовал бар. Подошел Чарли, и я кое о чем попросил его.

— Сделаю, господин Роланд, — ответил бармен.

Я повесил трубку и пошел в спальню, прихватив с собой два полных фужера с шампанским. В спальне тоже было включено радио, встроенное в ночной столик. Зазвучала музыка из бара, «I'm always chasing rainbows»,^[107] старая вещь…

Ошеломленная Ирина стояла перед кроватью. Она свалила все конверты, письма и деньги на откинутое покрывало и таращилась на меня.

— Вы сошли с ума!

— Разумеется, — сказал я. — И вы в этом виноваты.

— Двести десять тысяч марок долгов и вдруг такие вещи… Боже мой, да я за всю жизнь таких денег не видела! Почему вы это делаете?

— Все стоит в этом письме, — ответил я. — Потому что, ну читайте!

Она послушно прочла:

— «Потому что я тебя люблю…» Какой вздор!

Я протянул ей фужер, и мы вместе выпили. Потом я забрал у нее фужер, поставил рядом со своим на столик и обнял Ирину.

— Никакой не вздор, а правда, — проговорил я. И как только я это произнес, это действительно стало правдой. Я столько свинства делал в своей жизни, но на этот раз это была правда. Конечно, мы были пьяны. И тем не менее, это была правда.