Из чего созданы сны

Наконец самолет приземлился, подрулил и остановился точно перед зданием аэропорта. Подогнали трапы, открыли обе двери. Пассажиры начали выходить из самолета. Берти увидел, что Билка, девушка, Михельсен и все семеро охранников остались сидеть, явно собираясь покинуть самолет последними. Берти направился к выходу из первого класса и спустился по трапу. Снаружи дул сильный ледяной северный ветер. Около самолета стояла очень большая черная машина. В ней сидели двое мужчин: один за рулем, другой рядом.

То, что я сейчас описываю, Берти рассказал мне, разумеется, не так подробно той ночью по телефону. Это было уже потом, и некоторую информацию он узнал позже, от третьих лиц. Например, когда он звонил мне, он не знал, что огромный лимузин был бронированным и имел окна из бронированного стекла. Кроме того, он был оснащен подножками, как машины глав государств, предусмотренными для сотрудников службы безопасности.

Берти медленно направился к зданию аэропорта, постоянно оглядываясь назад. Билка и его сопровождение все еще не выходили. Несколько самолетов стояли перед зданием аэропорта и перед ангарами, а также поодаль, там, где начинались дорожки для такси, ведущие к взлетно-посадочным полосам. Берти увидел огромный транспортный самолет, который как раз разгружали. Вокруг него стояли тяжелые сельскохозяйственные машины, которые только что выгрузили, спустив по широкой грузовой платформе. Берти отметил, что это был транспортный самолет государственной польской авиакомпании. Югославский «Боинг» как раз выруливал на взлетную полосу.

Берти снова обернулся и увидел, что в проеме выхода из самолета наконец появились Билка с подружкой и Михельсен, готовые ступить на трап. Охранники окружали их со всех сторон, все держали правую руку в разрезе курток и постоянно оглядывались. Никаких эксцессов не было.

Берти, который неплохо ориентировался на этом аэродроме, знал, что выезд для автомобилей, получивших разрешение подъехать прямо к самолету, находился рядом с грузовыми терминалами. Он проковылял в здание аэропорта, бесцеремонно прорвался вперед, предъявил свой паспорт и, не забирая саквояж — куда он денется, — выбежал на площадь перед аэропортом, где тут же поймал такси и сел рядом с водителем.

— Вы говорите по-немецки?

— Да, — кивнул шофер, настоящий великан с белокурыми волосами и очень светлой кожей лица, одетый в кожаную куртку. Берти сунул ему две стомарковые банкноты.

— Что это?

— Поезжайте к грузовым терминалам, туда, где решетчатые ворота. Сейчас оттуда выедет очень большой автомобиль. Мне нужно ехать за ним. Только вы должны сделать это очень осторожно, совсем незаметно.

— Полиция? — спросил водитель.

— Пресса, — ответил Берти, показывая свое удостоверение.

— Вообще-то я никогда не задаю вопросов, — сказал таксист. — Если мне хорошо платят, я еду, куда попросят. Только ничего противозаконного.

— Все абсолютно законно, — заверил его Берти, поздравив себя с таким водителем. «Интересно, а что он считает противозаконным и что бы он отказался делать», — мелькнула у него мысль.

Таксист оказался великолепным профессионалом. Он так встал у ворот на взлетное поле, что его совсем не было видно за грузовиком, и выключил огни. Почти сразу Берти услышал, как открылись большие ворота, скрип роликов заглушил даже шум ветра и дождя. Выехал бронированный автомобиль, на подножках которого стояли пять человек. Двое охранников сидели в лимузине вместе с Билкой, подругой и Михельсеном. Машина остановилась.

Из открытого складского помещения бесшумно выскользнули две темные машины поменьше. Трое охранников юркнули в первую машину, двое — во вторую, и колонна с бронированным лимузином посередине тронулась.

— Подождите немного, — сказал Берти таксисту.

— Конечно, я же не идиот, — буркнул тот.

Берти сфотографировал автоколонну, обогнувшую клумбу перед зданием аэропорта и свернувшую на дорогу, которая вела к городу.

— Давайте теперь, — дал команду Берти. Целая вереница других такси и частных машин, припаркованных перед аэропортом, тоже двинулись в путь, и движение стало довольно оживленным. Таксист был действительно виртуозом своего дела. Он очень быстро нагнал маленький конвой, развивший на шоссе приличную скорость, но все время следил за тем, чтобы между ними были одна-две машины. Он и в самом деле не задал ни одного вопроса.

Дорога пролегала мимо небольших озер, в которых отражалась луна, и рощиц. Это шоссе, хорошо знакомое Берти, вело в центр города. Но конвою в центр явно было не нужно. Он вдруг свернул резко вправо на Эляйнтархантие. Справа был лес, слева озеро. Ночь была такой светлой, что таксист выключил фары.

— Пустовато здесь, — сказал он. — Чего доброго, могут и заметить нас.

Берти хмыкнул и сунул ему еще одну сотню. Они доехали до большой улицы Маннерхейминтие и пересекли ее. Справа, в отдалении, Берти увидел освещенную статую известного финского бегуна Паово Нурми, а за ней теннисные корты Олимпийского стадиона, построенного в 1952 году. Он разглядел и бассейны, и огромную арену стадиона, за которыми начинались бесконечные березовые рощи, росшие повсюду в этой стране шестидесяти тысяч озер.

Теперь они ехали по Рунебергинкату. К большому удивлению Берти, колонна вдруг свернула на улицу, которая вела до самого пляжа Хиентаранта, спускавшегося к морю. Очень богатые люди имели здесь бунгало или домики, расположенные на большом расстоянии друг от друга.

— Остановитесь, — попросил Берти шофера. — Здесь слишком пустынно. Подождите меня здесь, а дальше мне придется идти одному.

— Хорошо, — кивнул водитель, всю дорогу жевавший жвачку и сохранявший олимпийское спокойствие. Он делал вид, что получает такие задания каждый день.

Берти вылез из машины. Встречный северный ветер хлестал его по лицу. Прихрамывая, он двигался по Этеляйнен Хесперианкату, улочке, спускавшейся вниз к пляжу. Увидев, как три машины конвоя покатили по узкой дорожке между дюнами к стоящим в ряд престижным бунгало, он бросился на землю за большим, измочаленным ветрами, кустом и вытащил бинокль.

Конвой остановился перед темным деревянным бунгало, стоявшем на огороженном забором участке. Какое-то время ничего не происходило. Берти начал нервничать и оглядываться по сторонам. Кроме трех машин, ничего не было видно. С южной стороны пляжа раскинулось большое солдатское кладбище. Берти разглядел в бинокль бесконечные белые кресты и надгробие фельдмаршала Маннергейма. Он облокотился на другую руку и снова перевел бинокль в сторону трех машин. Здесь за это время произошли изменения. Все приехавшие, за исключением девушки и Михельсена, вышли из машин. Люди, охранявшие Билку, окружили его. Берти разглядел в их руках автоматы, в том числе у тех двоих, которые сидели на аэродроме в бронированном лимузине. Сейчас они были справа и слева от Билки. «Это местные американские коллеги гамбургских сотрудников, — сказал себе Берти. — Уж эти-то здесь ориентируются лучше всего…»

Над входом в бунгало загорелся фонарь. Садовые ворота автоматически открылись. Билка, двое из лимузина и еще парочка из тех, что прилетели из Гамбурга, пошли по камням и песку к дому. Остальные продолжали неподвижно стоять под лунным светом. Они смотрели по сторонам, повернувшись друг к другу спинами, и держали наизготове автоматы.

Берти сделал несколько снимков «Хасселбладом», сам не слишком веря в то, что, несмотря на мощную вспышку и лучшую пленку, получатся сносные фотографии.

Дверь бунгало открылась, в проеме появился мужчина в вельветовых брюках и свитере в сине-белую косую полоску, Берти бросилось в глаза, что волосы у него были, как у хиппи. Вся группа прошла в дом, дверь закрылась. Ветер поменял направление, и неожиданно стал слышен шум прибоя.

Берти прождал минут пять.

Что в это время происходило в бунгало, он, разумеется, не знал. Однако, это стало ему известно прямо перед звонком мне, так что я могу воссоздать полную картину.

Длинноволосый мужчина в свитере поздоровался с Билкой. Это и был его хельсинкский друг, художник. Через комнату, в которой горел камин, художник провел своих гостей в очень просторную мастерскую. Присев на корточки, он выдвинул нижний ящик комода, в котором были сложены гравюры, литографии и акварели. Это было воистину гротескное зрелище: повсюду мольберты, прислоненные к стенам завершенные и полузавершенные картины, палитры, тюбики с красками, кисти, бутылки со скипидаром и натянутые холсты, — повсюду царит дикий хаос, а в центре этого хаоса — четверо молчаливых мужчин с автоматами, бледный Билка и художник, нервно роющийся в комоде. Наконец, он нашел то, что искал, — две алюминиевые кассеты, в которых обычно хранят пленку. Они были длиной с мизинец и три сантиметра в диаметре. Художник передал кассеты Билке, тот протянул их одному из приехавших в лимузине. Этот подошел вместе с остальными под яркую лампу, свисавшую с потолка, открыл кассеты, вынул из них части смотанной пленки и поднес к свету. Затем он вытащил лупу. Американцы проверяли микрофильмы… Похоже, увиденное удовлетворило их. Водитель бронированного лимузина, явно руководивший всей операцией, присел на секунду и осторожно вложил пленки обратно в кассеты. Потом он передал их другому американцу. Билка пожал руку своему товарищу. Художник проводил посетителей до дверей. За все это время не было сказано и двадцати слов…