Белки в Центральном парке по понедельникам грустят

Дениза окончила школу и пошла учиться на бухгалтера. Стала лучшей студенткой на курсе. Все свободное время она проводила, уткнувшись либо в колонки цифр, либо в книжки про любимых героев.

Первую должность она получила в конторе на авеню Опера. Отец воспрял духом. Опера — район хороший, деловой. Ему уже рисовалось в воображении, как в Денизу влюбится какой-нибудь бодрый, подающий надежды юный клерк. Мать кивала: «Хороший район». Тогда они продадут эту несчастную бакалею на улице Пали-Као, переберутся поближе к центру и вернут себе хоть чуток былого блеска.

По воскресеньям после обеда они втроем ходили гулять на кладбище Пер-Лашез, читали надписи на надгробиях: какую все-таки славную жизнь прожили бедняги, что лежат сейчас у них под ногами!.. «Видишь, — говорил отец, — не мы одни обделены судьбой; когда-нибудь и мы за все отыграемся!» — «Надеюсь только, — робко вставляла мадам Тромпе, — это будет при нашей жизни…»

Но реабилитация, как часто бывает, состоялась посмертно.

Ни один мужчина не увлекся Денизой. Никто не попросил ее руки. Каждое утро она отправлялась на службу, садилась в метро на станции «Короны», раскрывала очередной роман и погружалась в захватывающие приключения. Вечером возвращалась домой, так и не закрутив ни единой интрижки. Отец приходил в отчаяние. Мать грустно качала головой. «Ах, ну почему она не пошла в меня красотой, — сокрушалась мадам Тромпе, глядя на дочь, — мы бы теперь и горя не знали… Пока у нас была мясная лавка, еще можно было рассчитывать, что мы ее пристроим, но сейчас, когда у нее за душой ни гроша, кому она нужна? Никогда нам не выбраться из этих трущоб…»

Увы, чутье мадам Тромпе не обмануло. Дениза так и осталась старой девой. С годами она лишилась и обыкновенного обаяния юности. Родители умерли, когда ей сравнялось сорок два. Теперь она жила в квартирке на улице Пали-Као одна и все так же каждое утро спускалась в метро на станции «Короны».

Дениза перешла в другую контору: устроилась в «Казамию». На работу ей теперь ездить по прямой, и можно всю дорогу читать не отрываясь. Ее жизнь строго поделена пополам: по одну сторону — волнительные авантюры, прекрасные замки, ложа под балдахинами и неистовые совокупления; по другую — калькулятор, накладные, сухие и унылые столбцы цифр. Иногда ей казалось, что это вообще две разные жизни, одна цветная, на большом экране, а другая — скукоженная, черно-белая. Она и сама толком не знала, какая из них подлинная.

— Ну что, что? — нетерпеливо, притопывая каблуком, допытывалась Анриетта. Они сидели с Шавалем в кафе, где регулярно встречались по поводу «дела». — Как у вас подвигается с Пищалкой?

— Подвигается, подвигается, — вяло отвечал Шаваль.

— Ну что же вы! Сколько вы уже ее обхаживаете? За это время уже сто раз бы уложили ее в койку и ублажили!

— Она меня не особенно вдохновляет.

— А вы не о ней думайте! Думайте о деньгах! Думайте о малышке Гортензии, о ее круглой попке, упругой грудке…

— Мадам Гробз! Как вы говорите о собственной внучке?!

— Она сама виновата, ведет себя как шлюшка. Порок призывает порок…

— Как у нее дела, не знаете? — раззадоривался Шаваль.

— Еще бы не знать! И неплохо бы вам, между прочим, поднажать, Гортензия вас долго ждать не будет.

— Пищалка вся рыхлая, квелая… С ней целоваться — да меня от одной мысли с души воротит!

— Господи, вы лучше думайте, сколько денег на вас свалится, вам и делать-то ничего не придется. Марселя мы обчистим в два счета. Он ничего не заметит. А своей бухгалтерше он слепо доверяет. Вы уж определитесь, чего хотите…

«В том-то и дело, — возразил про себя Шаваль, — я уже не больно-то хочу кувыркаться с Пищалкой. Планы изменились». Но сказать об этом Анриетте он не решался.

Та смотрела на него, по своему обыкновению, пронзительно и гнула свое:

— Таких баб, сладкоежек, надо брать силой. Это же у них в эротической подкорке! В этих ее романчиках любовь не снимают, как пенки, а выдирают зубами!

— Эк вы забираете!

— А то. Я специально начиталась таких книжонок, чтобы помочь вам в операции. Я теперь всю эту структуру вижу насквозь. Героине полагается трепетать перед самцом. Самец в ее представлении — пылкий, властный, бесцеремонный. Его плотская страсть внушает ей страх, но она жаждет познать восторг совокупления, не решаясь, разумеется, себе в том признаться. Вот оно, главное: сладкое содрогание страха и влечения. Шаг вперед, шаг назад, вперед, назад… С ними надо напористо! Либо с наскока, либо подпоить. От спиртного их развозит…

Шаваль отхлебнул воды с мятным сиропом и посмотрел на старуху с сомнением. Лучше уж в лотерею сыграть…

— Пробовали вы ее напоить?

— Да я с ней никуда не хожу. Иначе плакали последние крохи моего доброго имени. Что обо мне подумают, если увидят с этой курицей?

— Подумают, что у вас деловая встреча. И потом, дорогой Шаваль, папарацци за вами, прямо скажем, не бегают.

— Вот именно. Когда у тебя ничего не осталось, тогда-то и начинаешь больше всего щепетильничать, выверяешь каждую мелочь.

— Чушь собачья! Ерунда! Вот что. Пригласите-ка вы ее в какое-нибудь изысканное, романтичное заведение, скажем, в бар дорогого отеля. Идеально, если с камином, чтобы потрескивал огонь и все такое…

— Какой огонь в мае месяце?

— Ну вы сами виноваты, что так копаетесь! Всю зиму прохлопали! Ладно, камин отставить. Закажите шампанского, угостите, положите ей руку на колено, тихонечко поглаживайте, шепчите всякие нежности, дуйте в волосы… Это тоже отметьте, у них принято в этих книжках: дуть в волосы. Потом на прощание впиваетесь ей в губы страстным поцелуем. Найдите какую-нибудь подворотню, не знаю, тупик потемнее, если боитесь, что вас кто-нибудь увидит…

— А дальше что?

— Дальше сами разберетесь. Я думаю, переходить сразу к неистовствам не придется. Можете немножко потянуть время. Но не слишком! Нам нужны эти пароли!

— И как же, по-вашему, мне их добыть? Думаете, она мне их принесет на блюдечке?

— Наводящие вопросы, любезный! Чем она занимается на работе, куда прячет всякие свои секретики, ну и, конечно, не только свои, но и компании… И не забывайте при этом на нее дышать! Горячее дыхание, поцелуй в запястье, вздыхайте почаще, называйте ее «сокровищем», «стрекозкой»… Хотите, я вам целый список таких слов напишу?

— Обойдусь! — содрогнулся Шаваль. — Лучше я буду разыгрывать суровость и непроницаемость. Это мне больше к лицу.

— Как угодно. Главное — добудьте пароли. Женщины иногда записывают важные вещи на клочке бумажки и прячут в ящик стола, в записную книжку, в карман сумочки… Или записывают на обороте папки… Словом, обольстите ее, обласкайте, пусть она потеряет голову — и код ваш!

Шаваль состроил недоверчивую гримасу.

— А вы думаете, как я обошла старика Гробза? — возмутилась Анриетта. — Мне тоже пришлось платить натурой, дорогой Шаваль. А вы как хотели — снимать сливки, а рук не замарать? Не так уж много я от вас требую, достаньте мне код — и бросайте Пищалку хоть в тот же день! Выдумаете какой-нибудь благовидный предлог, даже если совсем притянутый за уши, — она все сглотнет и только рада будет. Наоборот, еще будет вам всю жизнь благодарна. За лучезарный проблеск в ее унылом прозябании. Будет что вспомнить на старости лет!.. Да вы меня не слушаете, Шаваль! О чем вы там задумались?

— О Пищалке.

Но это была неправда. Шаваль размышлял, нет ли другого средства набить карманы. С тех пор как он стал снова захаживать на фирму к Марселю Гробзу, ему все больше казалось, что там есть чем поживиться. Старик порядком сдает. Везти все на себе ему уже невмоготу. Он совсем один. Ему определено требуется приток молодой крови: бодрый деловитый помощник, чтобы разъезжать, разнюхивать, приносить идеи, проекты, с цифрами, разумеется. А Шавалю куда больше улыбается обтяпывать дела, чем обхаживать дебелую Пищалку. Пока все это, конечно, из области предчувствий и догадок, с уверенностью еще ни на что рассчитывать не приходится. Но не сегодня-завтра все станет ясно… Из разговоров в «Казамии» Шаваль узнал, что там ищут, какие бы новые товары включить в линейку. Нужно все время придумывать что-то новое, разнообразить, менять. Побивать конкурентов скидками, новыми продуктами и специальными предложениями. Нужно снова стать незаменимым! Как — Шаваль еще не придумал. Но если он явится к Марселю Гробзу с готовым, под ключ, проектом, тот, возможно, возьмет его обратно.