Когда обявят лот 49

Тем временем герцог Анжело плетет интриги, дабы объединить герцогства Сквамулья и Фаджио, выдав замуж единственную имеющуюся в наличии при дворе женскую особу, свою сестру Франческу, за узурпатора Паскуале. Но для этого союза есть одно препятствие: Франческа — мать Паскуале, и более того, ее тайная любовная связь с добрым экс-герцогом Фаджио послужила одной из причин для отравления последнего. Далее — забавная сцена, где Франческа в деликатных выражениях пытается напомнить братцу насчет общественных табу относительно инцеста. Но Анжело отвечает на это, что подобные табу ускользали от ее внимания в течение последних десяти лет, пока у них длился собственный роман. Будь то хоть инцест, хоть что, но свадьбе быть, ведь она жизненно важна для его стратегических планов. Церковь никогда не даст санкции на такой брак, возражает Франческа. Тогда, говорит герцог Анжело, я подкуплю кардинала. Он ласкает сестру, покусывает ее за шею, диалог модулируется в лихорадочную пантомиму пылкого желания, и в конце сцены парочка валится на диван.

Сам же акт заканчивается тем, что Доменико, которому наивный Никколо выболтал свою тайну, пытается пробраться во дворец, дабы поговорить с герцогом Анжело и предать сердечного друга. Герцог в апартаментах, конечно же, занят своим любимым делом, и Доменико ничего не остается, как обратиться к помощнику коменданта, коим оказывается тот самый Эрколе, что когда-то спас жизнь юному Никколо и помог ему сбежать из Фаджио. В этом он и признается Доменико, правда, предварительно соблазнив безрассудного информатора нагнуться и засунуть голову в любопытный черный ящик — там, мол, порнографическая диорама. Над головой вероломного Доменико тут же захлопывается стальной зажим, крики о помощи заглушаются ящиком. Эрколе связывает его по рукам и ногам алыми шелковыми веревками, рассказывает Доменико, на кого тот имел несчастье напороться, лезет в ящик клещами, выдирает оттуда домеников язык, наносит пару ударов ножом, выливает в ящик чашу царской водки, перечисляя при этом и другие приятности, включая кастрацию, которым подвегнется Доменико прежде чем ему позволят умереть, все это среди воплей, безъязыких попыток молить о пощаде и мучительных усилий вырваться. Насадив язык на рапиру, Эрколе бежит к факелу на стене, поджигает язык и, размахивая им, как умалишенный, заключает акт, вопия:

Потушили свет, и кто-то в другом конце зала отчетливо икнул. — Хочешь уйти? — спросил Мецгер

— Я хочу досмотреть до костей, — сказала Эдипа.

Ей пришлось ждать четвертого акта. Второй же большей частью был посвящен затяжным пыткам, завершившимся смертью князя церкви, который предпочел мученичество санкционированию свадьбы между Франческой и ее сыном. Сцена прерывалась всего пару раз — когда Эрколе, подглядев за агонией кардинала, посылает вестовых к фаджийским "положительным элементам", настроенным против Паскуале, и просит их разнести слух о планах Паскуале жениться на своей матери, рассчитывая вызвать тем самым некоторое общественное недовольство; и еще когда Никколо проводит день с курьером герцога Анжело и слушает историю о Пропавшем дозоре, куда входило десятков пять отборных рыцарей, цвет фаджийской молодежи, стоявшие на защите доброго герцога. Однажды, во время маневров у границы со Сквамульей, все они бесследно исчезли, а вскоре доброго герцога отравили. Вечно испытывающий трудности в сокрытии своих эмоций честный Никколо заключает, что если, мол, эти два события связаны между собой, и если след ведет к герцогу Анжело, то, черт подери, пусть герцог бережется, и весь сказ. Другой курьер, некто Витторио, воспринимает это как личное оскорбление и, в своей реплике в сторону, клянется донести герцогу об измене при первой же возможности. Тем временем в комнате пыток кровь кардинала собирают в потир и понуждают освятить ее — не во имя Бога, но во имя Сатаны. Потом ему на ноге отрезают большой палец, заставляют держать его, как облатку, и говорить: "Сие есть тело мое," а остроумный Анжело замечает, что впервые за пятьдесят лет систематического вранья кардинал глаголет истину. Эта в высшей степени антиклерикальная сцена была вставлена, скорее всего, в качестве подачки пуританам тех времен (бесполезный жест, поскольку те никогда в театр не ходили, почему-то считая его аморальным).

Действие третьего акта происходит при дворе Фаджио и состоит в убийстве Паскуале как кульминации переворота, затеянного агентами Эрколе.

Пока на улицах бушуют бои, Паскуале запирается в своей патрицианской оранжерее и проводит там оргию. Среди присутствующих на веселье — свирепая черная дрессированная обезьяна, привезенная из недавнего путешествия по Вест-Индии. Разумеется, это загримированный человек, по сигналу он прыгает с канделябра на Паскуале, и одновременно полдюжины переодетых мужчин, которые до сей минуты изображали танцующих девушек, бросаются со всех сторон сцены на узурпатора. Потом минут десять эта мстительная компания практикует на Паскуале покалечение, удушение, отравление, сожжение, топтание ногами, выкалывание глаз и иные действия, а тот к нашему вящему удовольствию выразительно демонстрирует свои разнообразные ощущения. В конце концов он умирает в страшных муках, и тут маршем входит некто Дженнаро, абсолютное ничтожество, который объявляет себя временным главой государства, пока не найдется полноправный герцог Никколо.

После всего этого наступил антракт, и Мецгер, пошатываясь, вышел покурить в карликовое фойе, а Эдипа направилась в туалет. Она тщетно искала глазами символ, увиденный прошлым вечером в «Скопе», но все стены оказались на удивление пустыми. Непонятно почему, она испугалась, не обнаружив даже намека на общение, которым так славятся уборные.

В четвертом акте "Курьерской трагедии" мы обнаруживаем злого герцога Анжело в состоянии нервозного бешенства. Он только что узнал о перевороте в Фаджио и о том, что Никколо, вообще-то говоря, может быть и жив. До него доносятся слухи: Дженнаро готовит армию для нападения на Сквамулью, а Папа собирается принять меры в связи с убийством кардинала. Окруженный со всех сторон изменой, герцог просит Эрколе, о подлинной роли которого он все еще не догадывается, вызвать-таки курьера от Турна и Таксиса, размыслив что не может нынче доверять своим людям. Эрколе приводит Никколо, и тот ждет письма. Анжело берет перо, пергамент и чернила, и объясняет — правда, аудитории, а не нашим героям, которым до сих пор ничего не известно о последних событиях, — что, дабы предупредить вторжение со стороны Фаджио, он должен спешно убедить Дженнаро в своих благих намерениях. Кропая письмо, он позволяет себе парочку беспорядочных загадочных замечаний по поводу чернил, подразумевая, что на самом деле они — весьма особая жидкость. Например:

Все эти реплики сопровождаются приступами веселья. Послание к Дженнаро завершено и запечатано, Никколо прячет его в карман камзола и отправляется в Фаджио, до сих пор пребывая, равно как и Эрколе, в неведении о перевороте и о своей надвигающейся реставрации в качестве полноправного герцога Фаджио. Действие переключается на Дженнаро — во главе небольшого отряда, движущегося на Сквамулью. Слышится много толков в том смысле, что если Анжело, мол, и впрямь хочет мира, то лучше бы послал гонца прежде, чем они достигнут границы, а иначе, пускай нехотя, но все же придется им прихватить его за задницу. Потом — вновь Сквамулья, где Витторио, герцогский курьер, докладывает о предательских разговорах Никколо. Кто-то вбегает с докладом, что найдено изувеченное тело вероломного приятеля Никколо — Доменико, а у того на подошве сапога обнаружили Бог знает откуда появившееся нацарапанное кровью послание, из которого выясняется подлинная личность Никколо. Анжело впадает в апоплексический гнев и приказывает изловить и изничтожить Никколо. Но пусть это сделают не его, Анжело, люди.