Когда обявят лот 49

— Это такой тип, — авторитетно стал объяснять Мецгер из ванной, дерзкий, наглый, хамит старшим по званию, выпендривается…

Она запустила в него лифчиком и сказала: — Я должна извещать о непристойной корреспонденции нахальника своего отделения.

— А, чиновники порой делают опечатки, — ответил Мецгер, — ну и пускай себе. Лишь бы не ошибались красными кнопками.

Скорее всего, именно в тот вечер они и наткнулись на «Скоп» загородный бар на дороге в Лос-Анжелес, неподалеку от завода «Йойодины». Зачастую — например, в тот вечер — "Свидание с Эхо" становилось невыносимым: иногда из-за мертвого спокойствия бассейна и смотрящих на него пустых окон, а порой из-за многочисленных подростков-соглядатаев, каждый из которых имел копию майлзова ключа и поэтому мог, когда взбредет в голову, проверять — не творится ли внутри что-то эксцентрично-сексуальное. Все это стало настолько невыносимым, что Эдипа с Мецгером завели обыкновение затаскивать матрас в большой стенной шкаф, затем Мецгер выдвигал ящики, выставлял их у двери, убирал нижний и просовывал ноги через свободное пространство, ибо это был единственный способ лежать вытянувшись, — после чего обычно терял всякий интерес к процессу.

"Скоп" оказался любимым местечком электронщиков с «Йойодины». Оригинальная зеленая неоновая вывеска снаружи изображала экран осциллографа, на котором без повторений порхал танец фигур Лиссажу. Тот день оказался днем получки, а все посетители — изрядно набравшимися. Пристально оглядев происходящее, Эдипа с Мецгером нашли столик в глубине. Рядом материализовался тощий бармен в темных очках, и Мецгер заказал бурбон. Озираясь по сторонам, Эдипа нервничала все сильнее. В скоповской публике присутствовало нечто, не выразимое словами: все носили очки и молча на тебя глазели. Кроме пары-тройки ребят ближе к дверям, которые увлеченно соревновались — кто дальше сморкнется. Из подобия музыкального автомата в дальнем конце бара неожиданно раздался хор криков и улюлюканий.

Все разговоры смолкли. Несший напитки бармен на цыпочках отступил назад. — Что происходит? — прошептала Эдипа.

— "Стокхаузен", — сообщил пожилой хиппи, — поначалу здесь для фанов "Радио Кельна". А позже такой кач начнется! Мы, понимаешь, единственный бар в округе с крутой электронно-музыкальной политикой. Приходите по субботам, с полуночи у нас тут "Сэшн Синус-Волны", живая музыка, ребятки съезжаются на джем со всего штата — Сан-Хосе, Санта-Барбара, Сан-Диего…

— Живая? — переспросил Мецгер. — Живая электронная музыка?

— Все наши ребятки делают тут записи «живьем». Задняя комната забита аудио-осцилляторами, машинками для имитации выстрелов, контактными микрофонами — в общем, все дела. Это если ты забыл захватить свою гитарку врубаешься? — но у тебя есть настрой, и ты хочешь покачать с другими ребятками вместе, тут всегда для тебя что-нибудь найдется.

— Я не хотел вас обидеть, — сказал Мецгер с обворожительной улыбкой Детки Игоря.

Откуда ни возьмись, в кресле напротив появился субтильный молодой человек в костюме из быстросохнущей ткани; он представился Майком Фаллопяном и принялся агитировать за организацию, известную под названием "Общество Питера Пингвида".

— Одна из психованных правых группировок? — поинтересовался дипломатичный Мецгер.

Фаллопян заморгал: — Это они нас обвиняют в паранойе.

— Они? — переспросил Мецгер, тоже заморгав.

— Нас? — сказала Эдипа.

"Общество Питера Пингвида" было названо так по имени капитана корабля Конфедерации «Недовольный», который в начале 1863 года отправился в плавание с оперативным соединением на борту, дабы осуществить дерзкий план — обогнуть мыс Горн и, атаковав Сан-Франциско, открыть второй фронт в Войне За Независимость Юга. Бурям и цинге удалось погубить или сломить все корабли той армады, кроме маленького, но боевого «Недовольного», который появился у калифорнийских берегов около года спустя. Коммодор Пингвид, однако, не знал, что царь Николай Второй отправил в залив Сан-Франциско четыре корвета и два клипера Дальневосточного флота под командованием контр-адмирала Попова часть уловки, предпринятой, дабы удержать Британию и Францию (помимо прочего) от вмешательства на стороне конфедератов. Худшего времени для штурма Сан-Франциско нельзя было придумать. В ту зиму за границей поползли слухи, будто крейсеры южан «Алабама» и «Самтер» приведены в полную готовность к атаке, и русский адмирал под свою ответственность отдал тихоокеанской эскадре приказ "стоп машина!", но при этом распорядился держать пар и быть готовыми к бою, если враг попробует атаковать. Крейсеры же, казалось, предпочитали просто курсировать вдоль берега. Это не помешало Попову вести периодическую рекогносцировку. До сих пор остается не вполне ясным, что же случилось девятого марта 1864 года — день, почитаемый "Обществом Питера Пингвида" священным. Попов послал корабль — не то корвет «Богатырь», не то клипер «Гайдамак» — посмотреть, что там видно. У берега не то Кармеля, не то Писмо-Бича, как они сейчас называются, где-то в полдень, или даже, возможно, ближе к сумеркам, два корабля заметили друг друга. Один из них, вероятно, выстрелил, и если так, то другой ответил; но поскольку они были вне радиуса стрельбы, не осталось ни царапины, чтобы впоследствии можно было что-либо доказать. Опустилась ночь. Утром русского корабля не оказалось. Но движение относительно. Если верить выдержке из судового журнала, направленной в апреле генерал-адъютанту в Петербург и хранящейся сейчас где-то в Красном Архиве, то ночью исчез как раз «Недовольный».

— Но кому какое дело? — пожал плечами Фаллопян. — Мы не пытаемся создать очередное священное писание. Для нас это, естественно, обернулось поддержкой в "библейском поясе" — возможно, они ожидали, что мы обратимся к чему-нибудь действительно стоящему. Старые конфедераты.

— То было первое вооруженное противостояние России и Америки. Атака, контрудар, оба снаряда погребены навеки, и Тихий Океан катит свои волны дальше. Но круги от тех двух всплесков разошлись, разрослись, и сегодня затопили всех.

— Питер Пингвид был нашей первой потерей на войне. Не фанатиком, которого наши друзья — левоуклонисты из общества Бэрша — предпочли возвести в мученики.

— Так коммодора убили? — спросила Эдипа.

Гораздо хуже, с точки зрения Фаллопяна. После того противостояния, потрясенный неизбежным военным альянсом между аболиционистской Россией (Николай освободил крепостных в 1861-м) и Союзом, который на словах поддерживал отмену крепостничества, а на деле держал промышленных рабочих в своего рода "платном рабстве", Питер Пингвид неделями сидел у себя в хижине, исполненный горестных мыслей.

— Но тогда, — возразил Мецгер, — он, похоже, был против индустриального капитализма. Разве это не дисквалифицирует его как антикоммунистического деятеля какого бы то ни было толка?

— Вы рассуждаете, как бэршист, — сказал Фаллопян. — Тут плохие, там хорошие. Вы никак не доходите до главной истины. Конечно, он был противником индустриального капитализма. Но ведь и мы тоже. Разве это явление не вело, с неизбежностью, к марксизму? По сути и то, и другое — части одного и того же неотвратимо надвигающегося кошмара.

— Индустриальное черт те что, — отважился Мецгер.

— Вот, опять же! — закивал Фаллопян.

— Что случилось с Питером Пингвидом дальше? — хотела знать Эдипа.

— В конце концов, подал в отставку. Нарушил нормы воспитания и кодекса чести. Его вынудили к этому Линкольн и царь. Вот, что я имел в виду, когда называл его потерей. Он, как и многие из его команды, поселился неподалеку от Лос-Анжелеса, и всю оставшуюся жизнь занимался лишь накоплением состояния.

— Как трогательно, — сказала Эдипа. — И чем же он занимался?

— Спекулировал недвижимостью в Калифорнии, — ответил Фаллопян.

Эдипа, которая начинала делать глоток, выпрыснула напиток сверкающим конусом футов на десять, если не дальше, и забилась в хихикании.

— А чего? — сказал Фаллопян. — В тот год была засуха, и участки в самом центре Лос-Анжелеса продавались по шестьдесят три цента за штуку.