Селинунт, или Покои императора

Так, во время бракосочетания принца Алексиса с его манекенщицей, Жеро вдруг встал со своего места, поднялся по винтовой лестнице на амвон, прошел по галерее мимо хоров к кафедре, отпихнул штатного соборного органиста, занял его место под зачарованными взглядами певчих и заиграл «Токкату» Баха. Сам дьявол не вел бы себя столь привольно за органом, окутанный клубами серы. Грохот был такой, что птицы, укрывшиеся под сводами, заметались по церкви, вспугнутые грозой, не в силах выбраться на волю. Поскольку принц Алексис не позволил своим телохранителям броситься к кафедре, все решили, что это он придумал сие сенсационное действо для придания ритуалу пущей торжественности и необычности. Порядок и церемониал выхода был нарушен. Вместо того чтобы щелкать коронованных особ, парами спускавшихся по крыльцу, все папарацци повернулись спиной к Оранским, Гримальди, Баттенбергам и ринулись к кафедре с камерами наперевес, словно американские десантники, мчащиеся через рисовые поля, потрясая над головой ружьями и огнеметами. Жеро уже и след простыл. Но то, что под свадьбу отвели три страницы в журнале «Лайф» и по шесть в «Пари-Матч» и «Оджи», — полностью его-заслуга.

Постоянно менял род занятий, становясь то астрологом, гадателем, светским магом, то шутом, каскадером… Не просите меня анализировать серьезные мотивы такой насмешки над собой или приветствовать в этой череде метаморфоз, прямо противоположных воплощений — мануальный терапевт, спелеолог, кристаллограф, банщик в турецкой бане… что еще? — Бог весть какой намеренный смысл. Бог весть какой танец, изображающий большой цикл реинкарнаций, или, по Вашим словам, — и позвольте Вам заметить: Ваша трактовка мало согласуется с его коленцами — выражающий «вечное смешение зримого и возможного в цепочке бытия».

Оставим эти химеры. Если Вам он представляется в образе бога Шивы [29] в огненном колесе, я считаю, что на его судьбе в большей степени отразилось пагубное влияние великого разрушителя, нежели оплодотворяющие способности, чудесное плодородие этого бога, обозначаемого также и фаллическим символом. Но не будем отклоняться от темы. Я всего лишь хотел указать на отрицательные результаты подобного брожения. В том, что он изучал еще и родовые татуировки в Африке, ритуалы инициации и полового созревания в Амазонии, апокрифические Деяния Апостолов в коптской литературе, ударные инструменты в Бали… в этом я вижу лишь ряд уловок, иную форму разрядки. Что он вывез их этих походов? Какие открытия? Что привнес своего в различные отрасли исторических знаний и исследований? Что дает это сегодня нам, кроме уверенности, что он не смог извлечь из своих наблюдений ничего для себя лично?

Серьезные проблемы начались, когда он принялся блуждать между Средиземноморьем и Персидским заливом, досаждая ученым, работавшим в Хатре, Мари и в местах других недавно начатых раскопок, под предлогом исследований, которые якобы вел сам по себе. Как — непонятно. К тому же, окидывая беглым взглядом три-четыре тысячелетия — всего лишь, — он так и не остановился на какой-нибудь определенной эпохе со времен древнего Шумера до правления Аршакидов. Мечта! Кто не замечтался бы посреди сказочных империй, внезапно стертых с лица земли? Кто не уносился мечтами во времена парфянского похода или древней Колхиды и мингрельской княжны Медеи? Вы говорите, что он всегда интересовался месопотамской глиптикой, с двадцати лет, с института Археологии. Весьма возможно, но он в конце концов забыл, что всеми своими знаниями в этой области обязан в основном трудам Гиршмана, самого Атарассо и кое-каких других ученых.

В общем, если внимательно взглянуть на этого человека во всех его ипостасях, можно легко разглядеть, что каждый раз он примеряет маску, принимает обличье, никогда не бывающее его собственным — это не столько одежда, сколько маскарадный костюм. Принимать его всерьез, как некоторые, было верным способом подтолкнуть его к гибели. Ему нужны были не поощрения, не субсидии, а лечение, отдых. Чересчур прагматичная эпоха тем не менее по-прежнему поддерживает подобных оригиналов — правда, их уже не легион, — но способно ли питаемое к ним доверие превратить их прорицания в пророчества? За время своей профессиональной деятельности я слишком подробно наблюдал таких потенциальных жертв, активность которых проявлялась вне общества (я бы даже сказал, вне их самих), чтобы обмануться. Каким бы виртуозом ни был такой человек, на поверхности остается только бред. Наши больницы переполнены странниками, убегающими от самих себя. Стихи они пишут днями напролет. Дайте им мел, уголь, кисти — и они станут разрисовывать стены. Где проходит черта между ними и настоящими творцами, скажете Вы?.. Я слышал об одном больном, который, не имея под рукой бумаги для рисования, начал татуировать своего товарища по несчастью. У других музыка лезет из ушей. Я знаю, что в этом видят своего рода терапию. За исключением нескольких случаев, это очень оптимистичный взгляд на предмет. Между нами, еще никто никогда не выздоровел, сочиняя неразборчивые партитуры или эпопею из двадцати тысяч совершенно нечитабельных стихов, или принимая себя за Нижинского, Мартина Лютера Кинга, или бродя по дорогам и раздавая индульгенции.

Вам кажется, что это другой случай. Они все другие. Эта манера переходить от священнодействия к бурлеску весьма показательна. Признайтесь, экстравертность в такой степени затягивает в порочный круг. С этого времени лабиринт его души превратился для него в неприступную крепость. Он мог в любой момент в ней укрыться. Кто бы сумел выкурить его оттуда? Его маски скрывали его лицо тем лучше, что он не давал им износиться. И тогда все становилось возможным: участвовать в забеге на соревнованиях серии «Гран При», блеснуть на короткой дистанции в отборочных соревнованиях, уворачиваться от акул, плавая на парусной доске в бухте Мельбурна… Он выпадал из поля зрения на год-два и появлялся в университете Уппсалы, погрузившись в фонетические исследования, или в индийском штате Низан, сопровождая финских туристов в подземные храмы Эллоры; когда его имя появлялось в списках пассажиров самолета, рухнувшего в воду неподалеку от Гаваны, он, взобравшись на леса, фотографировал мозаики в Палермо для какого-то швейцарского издателя; или еще того хлеще: занимался реставрацией римских фресок или очищал ото мха и микроскопических грибков наскальные изображения. (Со времен обнаружения пещеры Ласко доисторическое поголовье росло прямо на глазах, возможно, не без помощи его богатого воображения: там, где аббат Брейль разглядел трех каменных баранов, он видел целое стадо, что побуждало его дополнить фриз.) Ему даже случилось вступить в бригаду саперов, разряжавших фугасы и мины, — наверняка совершенно бескорыстно, вдали от людских взглядов, привлекаемый единственно риском и концом света в миниатюре, то есть вторым вариантом исхода дела, если снаряд все-таки решит взорваться.

Ах, в недостатке воображения его не упрекнешь! Каждый раз он бросался в пропасть, словно те безумцы, которые, как говорят, ныряют в Ниагару, сидя в стиральной машине. Тех тоже никто не мог удержать. Кому это знать, как не Вам, Вы ведь там живете.

Впрочем, я не отрицаю, что в процессе всех этих преобразований, выстроившихся в настоящую аналитическую канву, он порой достигал успехов, которые бы следовало отметить, и эти удачи выявляли в нем… скажем так, определенный стиль.

Но не обольщайтесь: невероятная ловкость фигляра, искусство, замешанное на иллюзии, всегда представлялись дьявольскими ухищрениями. Хоть мы теперь и не изгоняем бесов и не сжигаем еретиков, буйные проявления, странные протуберанцы личности по-прежнему являются опасными симптомами. Не столь изобретательный, менее «гениальный» человек наконец бы утомился. Но я возвращаюсь к тому, что сказал выше: именно способность отражаться в вымышленных образах другой жизни, не прожитой самостоятельно судьбы в конце концов ввергает больного в ад многократности, насмешки над бесконечностью. Это побуждает меня в заключение и в довершение своей мысли напомнить традиционное сравнение с человеком, которого сначала забавляло его отражение, много раз повторенное и искаженное в зеркалах Комнаты Иллюзий, а потом он, не в силах найти выход, разбил себе лоб, пытаясь пройти сквозь одно из зеркал».