Пять лет повиновения

— Только не эта, — снова вмешалась матрона достаточно громко, так что все могли слышать. — Она писается.

Женщина брезгливо отдернула руку от плеча Хоукинс и снова пошла вдоль строя. Хоукинс открыла рот, полный крика протеста, потому что никогда, никогда в своей жизни в приюте она не намочила постель. Но ее рот пересох от ненависти и страха, и было уже слишком поздно: вперед вышла рыжеволосая Стюарт, рядом с ней стояли ее новые родители. Она уходила, она была теперь свободна.

В тот день Хоукинс помогала на кухне. Она вытирала большое китайское фарфоровое блюдо, когда вошла матрона и одарила ее одной из своих редких ледяных улыбок:

— Не могла же я потерять тебя, дорогая. Ты ведь лучшая помощница в хозяйстве.

Хоукинс даже не пошевелилась, просто выпустила из рук блюдо и спокойно смотрела, как разноцветные фарфоровые осколки рассыпались по каменному полу. Когда шум стих, подошла к высоченной груде уже вытертых тарелок — слоеная пирамида раскачивалась из стороны в сторону. Хоукинс совсем немного помогла ей — только чуть сдвинула нижнюю тарелку, и все остальные дружно отправились к разбросанным на полу осколкам. Кухня наполнилась жутким грохотом, а она уже искала следующую жертву ярости, раздиравшей ее от собственного бессилия и невозможности вырваться из мрачной тюрьмы. Матрона хлестнула ее по лицу, схватила за пояс фартука и потащила через кухню, наверх по лестнице, до конца коридора, в комнату наказаний — изолятор.

— На хлеб и воду, моя девочка! — кричала матрона.

Потом были два урчавших в желудке дня, потому что никто и ничто не могло изменить жестких воспитательных мер матроны.

Когда мисс Хоукинс пришла домой, ее побелевшие кисти были плотно сжаты в кулаки. Поэтому, прежде чем отметить выполненный приказ, она взялась за спицы.

И каждый укол спицы был направлен в каменное сердце матроны. Вязала, пока не успокоилась, и только потом поставила в дневник галочку. Уже в дверях — она шла в библиотеку — оглянулась:

— До свидания, Моурис.

Как же хорошо, когда есть с кем проститься, уходя из дому, и знать, что кто-то ждет твоего возвращения. Знать, что, пока тебя не будет дома, какой-то новый, незнакомый тебе предмет появится на полке, над камином, из шкафа будет вынута книга. А там, в углу комнаты, кто-то, совсем не ты, удобно устроится на ворсистой плюшевой кушетке. Как знать? Сейчас она была почти уверена, что Брайан очень скоро поселится в ее доме.

Он ждал ее на улице, у входа в библиотеку. Они вошли, взявшись за руки. Мисс Хоукинс предложила сдать взятые им в прошлый раз книги, пока он будет выбирать новые. Брайан отошел на порядочное расстояние, и она могла спокойно наблюдать за ним, не боясь быть уличенной в подглядывании. Книги он выбирал наугад, не перелистнув даже нескольких страниц. Похоже, единственным ориентиром для него были глянцевые обложки. Сзади он выглядел моложе своих лет. Она думала, ему около шестидесяти с небольшим. На нем был коричневый макинтош, мешковато болтавшийся на бедрах, сильно затянутый поясом. Если бы у него был маленький внук, не искушенный в распознавании сути человека по незначительным внешним штрихам, он вполне мог бы принять его за настоящего, решительного мужчину. И она, наверное, могла бы, если б не его полная безразличия коричневая, слегка сутулая спина. Он полностью отгородился и закрылся от всего окружающего мира, и о нем ничего нельзя было узнать. Так он стоял там, у полок, в неуютном одиночестве, стараясь как можно скорее покончить с надоевшим еженедельным подбором книг для матери. Неожиданно быстро Брайан вернулся, держа в руках шесть книг с леденящими кровь названиями. Он выглядел раздраженным, но, как только поймал на себе взгляд мисс Хоукинс, постарался улыбнуться.

— О, вы уже совершили сегодня доброе дело. — Она надеялась, что в прошлый раз ею получена индульгенция на незначительные отступления от добродетели. Ей казалось, что ему это даже нравится.

— Надеюсь, она еще не читала их.

— Она никогда этого не вспомнит.

— Вы не знаете мою мать, — ответил он с нескрываемым недовольством. Если кто-то и мог критиковать его мать, то это был только он сам. Он пресекал все попытки вмешательства извне. Мисс Хоукинс поняла, что допустила оплошность, и поторопилась взять его руку, что, по ее мнению, на языке жестов означало признание своей ошибки.

— Вы сами так сказали. В прошлый раз, — оправдывалась она.

Это было действительно так, поэтому он промолчал. Она чуть пожала его руку, сожалея, что не искушена в тонкостях языка жестов.

Они уже были у кинотеатра. Теперь она раздумывала, как правильнее и разумнее повести себя. Знала, что обычно мужчина платит за двоих, но сомневалась, можно ли считать их парой. Конечно, если бы он заплатил, это подтвердило бы серьезность их отношений, его ответственность за нее, и тогда она могла бы ожидать дальнейших шагов. Но на всякий случай, во избежание неожиданных недоразумений, все же начала рыться у себя в кошельке. Подошли к кассе. Брайан встал перед мисс Хоукинс — это был обнадеживающий знак. Когда подошла их очередь, повернулся к ней:

— Где вы хотите сидеть — наверху или внизу?

Наверху, конечно, шикарнее, но значительно дороже, и к тому же она еще не поняла, кто платит. На мгновение задумалась, но рискнула:

— Наверху.

Слышала, как он повторил кассиру:

— Наверху, — и тут же добавил: — Одно место.

Достал маленький кожаный кошелек и отсчитал точную стоимость билета. Мисс Хоукинс лихорадочно теребила свою сумку, надеясь найти нужную сумму. Он отошел чуть в сторону и смотрел, как она перетряхивает содержимое сумочки. Он не двинулся с места и тогда, когда ей не хватило двух пенсов и она печально вытащила пятифунтовую купюру для размена. Ужасно обидно было так глупо терять припасенную на экстренный случай банкноту ради двух пенсов. Пересчитала сдачу и последовала за ним в темноту. Служащий с фонариком проводил их на места. Как только она опустилась в кресло, вспомнила приказ дневника — «наслаждаться». Следовало признаться самой себе, что пока ничего не выходило: она не получала никакого удовольствия, о наслаждении не могло быть и речи. Пыталась объяснить отсутствие галантности в Брайане нежеланием предпринимать какие-либо конкретные шаги или неготовностью пока играть роль супруга. Не хотелось верить, но, судя по всему, он был обыкновенным, примитивным скрягой. Она же мечтала видеть рядом с собой более учтивого и благородного человека, хотя и знала, что скупость весьма распространенное качество среди мужчин. Мисс Хоукинс сердилась. Ее огорчало то, что она разменяла пять фунтов ради ничтожной суммы в два пенса, и если бы это понадобилось для еженедельных закупок в супермаркете, было бы не так обидно. Сегодняшний ее поступок выглядел экстравагантной выходкой, и в таком случае надо уж было выбрать партер. Посмотрела на него сбоку, он ответил ей улыбкой, потом ни с того ни с сего взял ее за руку… И она простила его. Он нежно перебирал ее пальцы. Столь неожиданный пыл настораживал. Может быть, он радуется, что нашел в ней удобного компаньона, который отвечает сам за себя?

«Я наслаждаюсь?» — спрашивала она себя. Очень хотелось получить еще одну красную галочку, но, говоря по чести, она едва ли была оправданна. Расслабилась и оставила свою руку в его руке: надо дать ему еще один шанс.

— Может быть, потом зайдем в кафе напротив? — предложила она.

Он кивнул, не отрываясь от экрана. Решила, что позволит ему расплатиться по счету в кафе, и если это произойдет, то с чистой совестью можно будет считать приказ дневника выполненным. А если нет? Лучше пока не думать об этом и наслаждаться хотя бы фильмом.

Шел фильм «Великолепие ночи», титры только что поплыли по экрану. Мисс Хоукинс уже и не помнила, когда в последний раз была в кино. С тех пор, как купила телевизор: не видела смысла в просмотре одного и того же, тем более за деньги. Опять вспомнила про несчастные пять фунтов.

Фильм шел уже вовсю, пять минут пролетели. Герои были на балу — старомодная танцевальная музыка, красивые, нарядные платья. Мисс Хоукинс захватили очарование и романтика происходившего на экране, и она забыла о сидевшем рядом с ней мужчине. Она даже не заметила, что он давно уже выпустил ее руку, потому что тоже погрузился в мечты о несбыточном и далеком, где был только он сам. Так они сидели рядом, два одиноких человека, и тосковали о жизни, где не было ни бедности, ни боли, ни одиночества, а только счастье и красота. Мисс Хоукинс представляла себя главной героиней — красивой молодой девушкой и не собиралась выходить из образа до конца фильма. Брайану она отвела роль деда той самой девушки, и он грелся в лучах ее юности. Старик был главой семьи, и его окружали домочадцы, готовые в любую секунду по мановению руки патриарха выполнить его малейшее желание. Но, самое главное, в каждом движении и взгляде окружающих, кроме любви и готовности служить, явно проступали бесконечное уважение и почтение. Брайан вздохнул. Да, это для него было настоящим наслаждением. Уважения и почтения ему недоставало всегда, и они были его самой желанной целью на протяжении всей жизни. В том, что он не имел ни того ни другого, он тоже винил свою мать. Начиная с того, что был вынужден существовать с ней в беспросветной бедности после ухода отца, оставившего их в нищете и больше никогда не появившегося в его жизни. Мать ругала его всегда и за все. Он раздражал ее в ползунках, потом в школьной форме, и даже армейский военный китель был ей ненавистен. Она мечтала о девочке. Но у нее был он, ее сын, похожий на своего отца, и поэтому она использовала этого доставшегося ей мужчину, постепенно превратив его в «суррогат мужа» и наказывая за все, за что не могла отомстить его прототипу. Брайан интуитивно чувствовал это, но простить все нанесенные обиды и унять горечь раздражения по отношению к матери не мог. Больше всего его удручало, что он сам был порождением своей матери, покорным рабом, раз и навсегда заклейменным ее собственным тавром. От злости Брайан кусал губы, вспоминая долгие годы безропотного подчинения. Сейчас он был полон твердой решимости покончить со всем этим, как только вернется домой. Он отменит навязанные ему роли и сможет начать новую жизнь. Он будет ухаживать за ней, только если она будет умолять его об этом и только если у него не будет более интересных занятий. Правда, тут же вспомнил, сколько раз он уже решался на бунт, но потом, неизвестно почему и как, все оставалось на своих местах, она опять побеждала без боя. Брайан сидел в темном зале, скрипя от ненависти вставными зубами, а на экране молодой человек боролся за свою судьбу, продираясь сквозь трудности и страдания.