Пять лет повиновения

Он оглядел кафе. Его взгляд остановился на одиноко сидевшей за угловым столиком женщине, она не спеша пила чай.

— Ну что ж, время потанцевать.

Он поднялся. Мисс Хоукинс не знала, что делать. Она не думала, что он вообще танцует, кроме того, трудно было поверить, что он вдруг сам принял такое решение. Заерзала на стуле и уже стала привставать.

— Извините, — сказал Брайан и ушел к той женщине в углу. Мисс Хоукинс застыла в странной позе, совершенно ошеломленная его поведением. Ее челюсти сжимала ярость — он приглашал даму на танец. Ухватилась за подлокотники кресла и села. Видела, как Брайан ведет свою спутницу к танцевальному кругу, как его рука обнимает ее талию и он кружит ее в танце.

Скрестила ноги и сжала их до боли в щиколотках. Всем сердцем захотела, чтобы ее вязание было под рукой. В голове не укладывалось то, что он только что сделал, и сделал преднамеренно и обдуманно. Зачем? Вдруг музыка смолкла на полутакте, и он оставил свою недавнюю партнершу стоять одну в танцевальном круге. Он возвращался к ней.

Брайан подошел к столику и сел в свое кресло, как будто ничего и не произошло.

— У меня разыгрался аппетит, — сказал он, когда официант поставил перед ним тарелку с валлийским гренком.

Мисс Хоукинс была слишком обессилена, чтобы возмущаться. Когда разжала стиснутые щиколотки, то вдруг почувствовала на колене прикосновение. Приподняла скатерть — на ее колене лежала его рука. Это было за пределами ее понимания. Еще не успев закончить с одной выходкой, он уже устраивает другую. Но постижение его логики не было для нее главной проблемой. Прежде всего она не знала, как быть с захлестнувшими ее чувствами. Непривычные физические ощущения пугали и в то же время наполняли ее неведомой до сей поры радостью: «Ведь я наслаждаюсь». Она не могла не признать это. И даже если сейчас, в эту самую секунду, он уберет свою руку, она уже имеет полное право отметить приказ дневника красной галочкой.

Когда Брайан решил, что мисс Хоукинс вполне насладилась, он поспешил воспользоваться своей рукой для собственного удовольствия — приступил к валлийскому гренку. Она все еще чувствовала его горячее прикосновение и была уверена, что под чулками теперь останется след копыт дьявола. Щеки пылали. Отвернулась, чтобы скрыть смятение. Брайан был поглощен гренком, однако не без удовлетворения заметил, что доставил ей удовольствие.

— Вам понравилось?

— Повторите это снова, Брайан, — сказала она, не отрывая глаз от скатерти.

— Это было в качестве примера.

Он смотрел ей прямо в глаза, пытаясь уловить реакцию. Прерывистое дыхание ее выдавало: было понятно, что сделанное им предложение принято. Потом они сидели молча. В ее голове кружилось множество вопросов, один каверзнее другого. Ответы там тоже были, но не для ушей. И только тишина могла вынести их безмолвный и неслышный диалог. Мисс Хоукинс напряженно думала, усилием воли пытаясь сосредоточиться. Если она будет оплачивать свои удовольствия, что недвусмысленно предложил Брайан, то, наверное, можно считать эти радости чистыми. Она была твердо убеждена, что просто так ничего нельзя получить и бесплатные удовольствия являются фактически украденными, замешанными на грехе, — их следует стыдиться. Удовольствия же, заработанные и оплаченные сполна, никак нельзя отнести к греховным. В предстоявшей сделке удовольствия превращались в нечто виртуальное и неосязаемое. Бесплатное счастье, как найденная на дороге контрамарка, казалось ей абсолютно аморальным. А ей, как истинной христианке, надлежало платить по счетам за все блага.

Когда официант принес счет Брайану, тот без тени смущения протянул бумажку ей через стол.

— Я получил огромное удовольствие, — сказал он, подтверждая, что ее траты не будут напрасны.

Она отважно посмотрела на счет, силясь не выказать охватившего ее ужаса от сокрушительного итога: того, что осталось от пяти фунтов, едва хватало. Быстро убрала дьявольский счет на колени, чтобы скрыть свое потрясение. Положила требуемую сумму на тарелку и прикрыла деньги счетом. На чаевые уже не осталось ничего, поэтому мисс Хоукинс торопилась уйти до возвращения официанта. Встала из-за стола, Брайан встал тоже. На улице он взял ее за руку.

— Мне хотелось бы увидеть вас снова.

— А как же ваша мама?

— Я как-нибудь устрою, — ответил он задиристо. — До следующей пятницы?

Она не сразу ответила. Подсчитывала, что у нее останется от пенсии.

— Я приготовлю кое-что для вас…

— Что?

— Что-то вроде меню. — Он рассмеялся. — Как в кафе. Меню будет красивым. Может, тоже украшу его розами. Я неплохой художник.

— И что же будет в этом меню?

Они подошли к автобусной остановке. Он не ответил и пошел в конец очереди.

— Что же там будет?

Он наклонился к ее уху.

— Там будет то, что, я знаю, нравится вам, — прошептал он.

Его горячее дыхание обожгло ее, она тряхнула головой, потрясенная такой интимностью.

— Там будут разные блюда. Большие и маленькие.

— И сколько они будут стоить? — Он должен понимать, что она не хочет получать что-то просто так, из милости.

— Это всего лишь игра, — успокоил Брайан. — Это вам решать. Своего рода накопительная программа.

— Для чего? — проговорила она чуть веселее и беспечнее: ее умершие надежды возрождались.

— Трудно сказать. Конечно, если только вы вообще хотите играть в такие игры, — добавил он уверенным, проникновенным голосом.

— А вы раньше уже играли в такие игры? — Она надеялась, что этот вопрос не обидит его подозрениями.

— Конечно нет, — ответил он правдиво. — Мы оба начинающие, и мы должны учиться друг у друга.

— Как же вы узнаете цены?

— Ну, мы просто начнем с малого — скажем, с пяти пенсов. Потом постепенно будем двигаться вперед. О, это будет занимательно.

Она увидела приближавшийся автобус. Он нагнулся и чмокнул ее в ухо. Мисс Хоукинс чуть не потеряла сознание.

— Вот и второй бесплатный пример. — Он рассмеялся. — Сегодня — первый день.

Она была рада, когда подошел его автобус. Прислонилась к фонарному столбу и смотрела, как Брайан поднимается по ступенькам. Потом помахала ему рукой. Автобус скрылся вдали, а она все стояла у столба, не в силах двинуться с места. Как только пришла домой, опустилась в кресло, не снимая пальто. Снова и снова прокручивала в голове все его сегодняшние выходки. Детальный разбор всех подробностей сегодняшнего дня не уменьшил навалившейся усталости, которая была так сильна, что не давала ей даже порадоваться выполненному приказу дневника. Немного отдохнула, припоминая все события этого вечера. Сконцентрировалась на своем плачевном материальном положении, и это сняло приступ бессилия. Открыла дневник и громко вслух прочла приказы. Она выполнила все досконально, и, чтобы подчеркнуть свое послушание и точность, она нарисовала у каждого предложения по две красные галочки. Вспомнила о Брайане и представила его с кистью в руке, рисующим орнамент из роз, из-за лепестков которых выглядывают циферки цен. Улыбнулась. Пора было заняться делами.

Взяла лист бумаги и разделила его на две колонки, наверху написала «Доход» и «Расход». Ее пенсия покрывала только необходимые расходы на жизнь и квартплату. «Накопления» написала напротив «Удовольствий», но не была уверена, будет ли их достаточно. Ее желания с жадностью требовали все больших расходов, но пока она не знала, как их удовлетворить и что для этого нужно. Подозревала, правда, что траты на удовольствия могут превысить реальный доход. Теперь она не была так уж уверена в том, что накопления должны быть неприкосновенны. В завещании был указан приют, но лишь потому, что приют был для нее ближайшим и единственным родственником и знакомым. Сейчас такое распоряжение казалось ей неразумным: зачем завещать все серой тюрьме, о которой она может думать только благодаря «вязальной терапии». Ей не терпелось пуститься в расточительную, разгульную жизнь. Но для начала нужно определить, какие услуги Брайана она готова оплачивать. Сначала все было понятно. Но постепенно, шаг за шагом, деталь за деталью, по мере того как возбуждение ее нарастало, она начинала стыдиться своих мыслей. Мечты ее были так порочны, что не могли быть произнесены вслух, нельзя их было доверить и бумаге. Схватила спицы и принялась вязать, чтобы немного успокоиться. До пятницы оставалось целых пять дней. Основную часть времени она проведет за «вязальной терапией», и дневник даст ей кратковременную передышку. Эта мысль обрадовала ее. В последнее время дневник стал незаменимым участником ее жизни. Ощущение его абсолютной власти раздражало. Она боялась потерять остатки независимости. Но уже решено: на этой неделе она будет жить, как захочет сама, и дневнику придется попридержать свой опасный язык. Как ни странно, но мисс Хоукинс скучала теперь по своему еще недавно ненавистному одиночеству. Моурис тоже не придет этим вечером и останется повернутым к стене. Она проведет эти дни сама с собой, в ожидании неведомого и, возможно, рискованного будущего.