Птички в клетках (сборник рассказов)

Она боролась за Арго и за себя.

— Погоди, — сказал он. — Я не о разводе пришел говорить.

— Ты не можешь здесь остаться, — сказала она. — Сюда я тебя не пущу.

— Позволь мне объяснить, — сказал он. — Я пришел не ссориться. — И робко (он оробел, возможно ли такое?): — Я прошу тебя о помощи. Признаю, я причинял тебе страданья. Ты обладаешь редким для женщины достоинством: ты очень честная. Ты говоришь правду.

— Помогать тебе я не собираюсь ничем и ни в чем, это уж точно!

— Развод… Это мне, конечно, в голову не приходило — я ведь католик, а впрочем…

— Да?

Он задумчиво постукал пальцем по зубу.

— Ну что же, перейдем к делу. Я попал в затруднительное положение. Разреши мне продолжить мой рассказ. Я сэкономил моим хозяевам уйму денег — в типографии в Сан-Томасе. Пришлось бы им покупать новую печатную машину в Нью-Йорке, но я сказал: погодите, я еще поработаю на этой. Что и сделал. Сэкономил им тысячи. В технике эти южноамериканцы ни черта не понимают. Чуть что — "купим новую".

Кошельки у них набиты туго.

"Может, он и вправду пришел, чтобы вернуть мне деньги? Хочет купить меня?" — подумалось ей вдруг.

Белая рука медленно поднялась и опустилась на подлокотник.

— Зачем ты все-таки явился сюда? Что тебе от меня нужно? — впрямую спросила она.

Широкая восхищенная улыбка, улыбка почтительной нежности и благодарности озарила его белое лицо.

— Тысячу двести фунтов, — сказал он. — Я вынужден был позаимствовать их у фирмы, чтобы отдать долг тому джентльмену — я тебе только что рассказал. И как можно скорее. В конце месяца будет ревизия. Одолжи мне.

Он произнес это так серьезно и проникновенно, будто по собственной воле, в порыве великодушия и благорасположения искупал наконец свою вину. Ничто другое не свяжет их более крепкими узами — вот что звучало в его словах. Это напомнит ей о тех счастливых днях — ну конечно же, он тоже мечтает об их возвращении! — когда ее деньги были и его деньгами. Как прекрасно — она ведь чувствует это? — что он пришел именно к ней, совершеннейшей из женщин, к единственной в его жизни женщине; да, это истинная правда, ни одну другую он не попросил бы о таком одолжении.

Самое удивительное, что в ней вдруг что-то дрогнуло в ответ на эту нелепицу, ее будто током ударило; еще немного — и она отозвалась бы на его призыв. Она была женщина бережливая, а уж о том, чтобы тронуть свой маленький капитал, и мысли не допускала, но вместе с тем к ней вернулось то лихое безрассудство, которое охватило ее, едва она его увидела. И тревога — он бог знает что может выкинуть, наврать, ей-то это известно. И толкнуть ее бог знает на что: она из тех женщин, с которыми случаются невероятные вещи. Ей представилось, как она, раскрыв рот от изумления, бежит к Арго и рассказывает ему, всем рассказывает. На какие-то секунды она восхитилась своим мужем. Тысяча двести фунтов! За девять лет цена на него сильно возросла.

— И ты украл тысячу двести фунтов? — сказала она. — Подделал записи?

— Украл? — сказал он. — Мне не хотелось бы, чтобы ты употребляла такие слова. Я занял эти деньги. Я же рассказал тебе. Долг чести, я не мог его не отдать.

— Ты что, сумасшедший? Совсем меня за дуру считаешь? Тысячу двести пенсов, и тех у меня не наберется. Да таких денег я в жизни не имела.

Воровство! Арест! Тюрьма! Может, он уже там побывал? Может, потому он такой бледный? Самой ей бояться нечего, но все же подобная история и на нее бросает тень.

— Тебе это по силам, — бодро сказал он, не обращая внимания на ее слова.

— Я живу на жалованье. Каждый день хожу на службу. Пришлось. Как ты думаешь, где я возьму такие деньги?

Громадность суммы заполнила наступившую тишину. Он хочет вернуться, поселиться здесь и повесить этот огромный долг ей на шею, как булыжник. Арго должен выставить его отсюда. Прийти и выставить его вон.

— Знаешь, я так огорчился… погоди, когда же я это прочел?.. еще там, в Сан-Томасе, в английской газете… что умерла твоя тетка, — сказал он изменившимся, печальным голосом и вдруг заключил с холодной угрозой: — Думаю, ты осилишь.

— Ах, вот оно что! — возмутилась она. — Наконец-то я поняла, почему ты вернулся! Решил, что я получила наследство. Прочел в газете — и сразу сюда.

— Оно должно было отойти тебе. Помню, ты сама мне говорила. А я твой муж.

— Если уж это тебя так интересует, оно не отошло мне. Когда ты сбежал, тетка осудила не тебя, а меня. Но даже если бы я и получила что-то, неужели ты думаешь, я отдала бы тебе? Только она завещала все брату.

— Твоему брату? — встрепенулся он.

— Нет, своему, — торжествующе сообщила она.

— Это правда?

— Спроси у него.

Чарльз достал из кармана записную книжку и перелистнул две-три странички.

— Тому, что живет в Ньюкасле? — спросил он.

Он собирал сведения о ее родственниках!

— И ты совсем ничего не получила?

— Ни пенса! — На сей раз она просто крикнула это ему в лицо.

— Что-то не верится, — резко сказал он. — Не могу поверить, что ты дала себя так облапошить.

Он был оскорблен и уязвлен. "Я предлагаю тебе все, — говорил его взгляд, — а ты мне взамен — ничего".

На его белом бумажном лице появилась презрительная усмешка. Он прикрывает ею отчаяние, она знала это, но теперь она знала и то, чего не знала девять лет назад: жалеть его нельзя, это опасно, он сразу заметит, подойдет к ней, схватит за руку, прижмется, взывая к ее телу, а не к рассудку. Он владел ее тайной, он первым узнал, как необузданно ее тело.

Она боялась себя. Надо скорее выйти отсюда, но каждая другая комната — ловушка. Единственная надежда — самая опасная из всех комнат — спальня. Там телефон.

"Арго, приходи скорее! Скорей!" — бился в ней крик. Но муж подошел не к ней, а к камину, он там что-то разглядывал. Часы Арго, он их взял! Она рванулась, чтобы отнять часы, но он зажал их в кулаке. Она даже коснулась его рукава и тут же почувствовала слабость.

— Так, значит, новая любовь, — сказал Чарльз. — Он живет здесь?

— Это мое личное дело.

— Спрятался под шубу? — засмеялся он, помахивая часами.

Сейчас он бросится на меня, испугалась она. Лицо ее залила краска, стало трудно дышать.

Но он не бросился.

— Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, что я уличил тебя в адюльтере? — сухо спросил он. — Не понимаю, что с тобой произошло. Похоже, ты сильно деградировала с тех пор, как я оставил тебя. Поселиться в таком районе — я был просто удивлен. Кто он? Клерк? Упустить собственные деньги! Отдать чьему-то брату! Сколько раз я тебе втолковывал: ты лишена чувства реальности. И, кстати сказать, — сердито продолжал он, — если бы ты не держала все деньги в сейфе, никуда бы я не уехал. Надо было держать их в банке.

— Он не клерк, — сказала она. — Он профессор университета.

— Меня ты тоже хотела сделать профессором. Романтичная натура! Мадам полагала, что печатное дело — недостаточно респектабельное занятие.

— Вовсе я не хотела, чтобы ты стал профессором.

— Пиши книгу о республике! Какой республике? — глумился он.

— Это была твоя идея.

— Сидел с утра до вечера в библиотеке, клянчил у тебя деньги. Принес себя тебе в жертву. Во имя чего? Я всегда жертвовал собой ради женщин. Я любил тебя, а ты разбила мне жизнь.

— Так я и поверила, что ты ходил в библиотеку, — сказала она. — Разве что поохотиться за девицами.

— Подумать только, моя жена мне изменяет! — воскликнул он. И, к большой ее радости, брезгливо положил часы обратно на каминную полку. Пробежав по ней пальцами, он обнаружил пыль.

— Ты даже не следишь за порядком. Смотри, тут прожжено сигаретами. И что это за картины, одни голые телеса! Одна, две, три картины. Неприлично! Наверно, ты и сама не прочь покрасоваться в таком виде.

Он подошел к дивану и ткнул пальцем в потертую подкладку ее шубы.

— А это давно пора отнести к скорняку… — И вдруг стих, не отводя взгляда от шубы. — Помнишь, до чего ж холодная тогда была зима, — сказал он. — На редкость. Эти холода мне дорого обошлись, невозможно было вытянуть людей на голосование. Но главное-то было не в том. Знаешь, из-за чего я тогда провалился на выборах? Из-за твоей шубы. Я тогда сказал Дженни — ты еще следила за нами, — чтобы она не приходила в гостиницу. И знаешь, что она мне ответила? "Против таких вот дам со злыми лицами, этих тори в норковых манто, мы и выступаем". Очень правильно ответила.