Птички в клетках (сборник рассказов)

Когда я приехал домой и рассказал все матери, мне досталось. Вот так и теряют покупателей, твердила она. Сколько они с отцом положили сил, налаживая дело, а по моей милости оно пойдет прахом. Тогда я заявил, что, если миссис Брекет требуются счета, она может приехать за ними сама. Мать прямо содрогнулась от этих слов.

Дня на два она оставила меня в покое, потом не вытерпела.

— Что ты ходишь надутый? — подступилась она ко мне на третий день. — Утром расстроил Рози. Ты уже выписал счета для миссис Брекет?

Я нашел себе отговорку, сел в машину и закатился сперва на мельницу, а оттуда — в мастерскую, которая поставляет нам тару. Едва я выехал за город, на вольный простор, как сразу же впереди, за каждым поворотом, за бугром, за рощицей — вот-вот догоню, — замаячила миссис Брекет. Как будто старалась вытравить у меня из памяти, что задолжала нам двести двадцать восемь фунтов, четырнадцать шиллингов, четыре пенса. При первой же мысли о ней мысль о деньгах вылетала у меня из головы. Вернулся я поздно вечером, и мать снова принялась меня жучить. Днем заезжал Живчик. Жена послала его справиться, почему я до сих пор не привез счета.

— Бедный подполковник авиации, опять она с ним повздорила. — Прослышав, что в Хединге произошла очередная ссора, мать всегда величала Живчика полным воинским званием. — Не даст человеку пожить спокойно. Сделала из него мальчишку на побегушках. Помыкает им, как ей взбредет на ум.

— Ох, мама, чувствую, он предлагал тебе ключ от своего сердца.

— Какая разница, — сказала мать. — Я эти нежности да любезности пропускаю мимо ушей. Для меня был и есть на свете один-единственный мужчина, и это твой отец. Не признаю я вторых браков. И не терплю ревнивых баб, им бы только мутить воду, возьми хоть ту же миссис Даблдей, придумала, будто я хожу в банк заигрывать с ее благоверным, а ведь сама попалась с аптекарем, но вообще-то женщина всегда мечтает, что не сегодня завтра ей встретится прекрасный принц, — так уж мы устроены.

Уловить с ходу, к чему клонит моя мать, удавалось не каждому, а между тем в этом не было ничего мудреного. Как истинно набожная душа, мать считала недействительной женитьбу Живчика на миссис Брекет, потому что первая жена с ним развелась. Живчика она не осуждала — напротив, его поступок виделся ей в романтическом свете, — она осуждала миссис Брекет, потому что миссис Брекет, по ее понятиям, оставалась незамужней женщиной. А насчет незамужних мать пребывала в сомнении, то ли их уважать за характер, то ли чураться, как охотниц хапнуть чужое. Но в одном моя мать не сомневалась. "Деньги есть деньги", — повторяла она. Живчику, пусть и не венчанному в церкви, придавало весу в ее глазах то, что он женился на миссис Брекет из-за денег.

Под такие примерно разговоры мы в тот вечер допоздна выписывали счета за месяц, а назавтра — вечная история — я не угодил матери уже другим: послал миссис Брекет счета с водителем, который развозил на фургоне наш товар по домам.

— Так не делают, — внушала мне мать. — Ты сам должен был их доставить.

Прошло несколько часов, и уже нашлась новая причина для недовольства. Звонила миссис Брекет, она просмотрела счета, а там значится то, чего она не получала, поскольку находилась в это время на юге Франции.

— Говорила я тебе, езжай сам, — сказала мать.

Тут и я озлился, что меня считают жуликом. Вывел свой "универсал" и объявил, что немедленно еду в Хединг.

— Ах вот как, — сказала мать, тут же делая поворот кругом. — Ее милость поманила пальчиком — и он уже летит во весь опор. Рад состоять у нее на посылках, не хуже Живчика. Когда мать о чем-нибудь попросит, ноль внимания. Другое дело — миссис Брекет. Скажите, королева какая! Расшибаются для нее — что один, что другой.

Вот так она и отца донимала, когда он был жив. А он не слушал. И я не стал. Сел и поехал в Хединг. Впустила меня прислуга — сижу в гостиной, жду. Долго я так прождал, слушая, как в трубу залетают пчелы, кружат по дымоходу, постепенно снижаясь, и, взжужжав, вырываются на свободу, точно Живчик на своей машине. Слышно было, как миссис Брекет у себя в кабинете разговаривает по телефону. Временами слышно было — о чем. За ней водилась страсть играть на скачках, и, судя по отдельным словам, она объяснялась с букмекером. Один раз, похоже, назвала какую-то лошадь — я запомнил и после, дома, посмотрел в газете, не попадется ли эта кличка в программе заездов. "Трепейзан" — вроде так она сказала. Она вошла — смех, не растраченный в телефонном разговоре, задержался у нее на лице. Я встал, с бухгалтерской книгой в руках, — при виде меня смех исчез.

В этот раз я не робел перед ней.

— Я слышал, вы нашли ошибку в счетах, — сказал я. — Если они у вас недалеко, можете проверить по книге. Я ее привез.

Миссис Брекет была из тех, кто умеет читать по лицу. Она тотчас напустила на себя смирение, серьезность, деловитость и опять повела меня в ту комнатку, заваленную бумагами. Она села, а я наклонился над ней, и мы начали сверять счета с записями в книге. Я смотрел, как поднимаются и опускаются от дыхания ее плечи. Я показывал по порядку, что и когда ей отпущено, она кивала и ставила на счете галочку карандашом. Сверяли мы так минут тридцать. За все это время она проронила только:

— Как у вас отгибается большой палец. И у меня отгибается… — И сразу пошла дальше.

— Ну, все понятно, — сказал я под конец. — Вы перепутали года, пятьдесят третий и пятьдесят четвертый.

Она отодвинула книгу и откинулась прямо на руку, которой я опирался на спинку стула.

— Я ничего не перепутала, — сказала она без улыбки, поднимая ко мне точеное личико. — Я просто хотела, чтобы вы приехали.

И посмотрела на меня долгим взглядом. А я подумал, сколько она нам с матерью задала лишней работы и что мать все верно говорила про миссис Брекет. Я убрал руку со стула и отступил назад.

— Хотела уточнить с вами кое-что относительно недвижимости рядом с вашим заведением, — продолжала она доверительно. — Не утаю от вас. Я имею на нее виды. А вы? Хорошо, не отвечайте. Я и так вижу, что имеете.

Сердце мое екнуло. С тех пор как я себя помню, отец с матерью постоянно толковали о покупке соседних с нами лавочек. Это была их заветная мечта. Им вообще нравилось подбирать то тут, то там имущество под свое крыло, ну а теперь и мне захотелось объединить булочную и кафе.

— Я потому спросила… — Она замялась. — Скажу вам откровенно. Сегодня со мной заговорил на эту тему директор банка.

У меня отлегло от сердца. Я не поверил, что директор банка — он приходился зятем мистеру Пикерингу — может так подвести мою мать, допустить, чтобы эта недвижимость уплыла к миссис Брекет, не предложить ее сначала нам.

— Понятно, что мы хотели бы приобрести эти строения, — сказал я, чуя, что она готовит мне подвох. — Я потому и собираю задолженности по счетам.

— Правда? А я думала не поэтому, — сказала она. — Я думала, вы собрались жениться. Муж говорил, вы обручены, и та девушка, с которой вы приезжали, — ваша невеста. Такое у него впечатление. А деньги у нее есть?

— Обручен? Ничего подобного, — сказал я. — Кто ему сказал?

— Хм.

И тут у нее, как видно, мелькнула мысль. Разгадать ее не составляло труда. У нас ведь как: не успел ты чихнуть на Главной улице, а у аптекаря на Ратушной площади для тебя уже готова микстура — новости разносятся моментально. Видимо, она уразумела, что до того, как зайти в кабинет и помахать перед нами ключом от своего сердца, ее Живчик все то время, пока мы разговаривали, скорей всего, провел возле Рози.

— И хорошо, что не обручены, — ласково проговорила миссис Брекет. — Мне нравится, когда мужчина отдает себя работе. Ваш отец умел работать, и вы от него не отстаете. Боже, какой был обаятельный мужчина! Вы весь в него. Не думайте, что я хочу вам польстить. Я это заметила, еще когда вы приезжали в тот раз.

Она подробно расспросила меня, как идут дела в булочной и кто у нас теперь работает пекарем. Я отвечал, что не я, и рассказал, что собираюсь расширить наше кафе.