Современная проза Сингапура

— Да нет, просто автобус долго не шел.

— Чай горячий. Налить тебе пока?

— Не надо, ма. Сам налью.

— Отец себя неважно чувствует.

— Опять давление?

— Не знаю. Надо бы ему сходить к доктору Шиваму, к индусу этому, из соседнего дома.

— Надо.

Куан Мэн снял ботинки и аккуратно задвинул их под кровать. Выходя из своей комнаты, он столкнулся с отцом. Отец уже переоделся в саронг и вытирал полотенцем мокрую голову.

— Иди мыться. Я кончил.

— Иду.

Вечерний душ. Какое чудо — подставить обнаженное тело под прохладные струйки, чтобы они разбивались о кожу, задыхающуюся от целого дня работы, от подсохшего дневного пота, от уличной пыли, и следить, как мутная вода стекает по ногам. Какое чудо — сделать тело скользким от мыльной пены. Какое чудо — вода на голову, вода в лицо. Вечерний душ — одна из радостей жизни. Роскошь жизни, по мнению Куан Мэна. Он обернулся полотенцем и побежал переодеваться. Надел голубую спортивную рубашку с короткими рукавами и темно-серые брюки. Куан Мэн любил эту рубашку, ему казалось, что его руки выглядят мускулистей от коротких узких рукавов. Рассматривая себя в зеркале на внутренней стороне дверцы шкафа, согнул руку, пощупал бицепс. Недурно, отметил он. Мускулистый. Он не страшился кино сегодня вечером.

Глава 6

Поужинав, Куан Мэн вышел на общий балкон. В этот час там было полно народу, преимущественно мужчин, выбравшихся подышать воздухом, когда спала жара. Все балконы и в их доме, и в соседних домах были заполнены мужчинами: кто обнажен до пояса, кто в открытой майке и старых пижамных штанах или саронге. Мужчины облокачивались на перила, курили сигареты или черуты, перекликались и болтали. Малышня доигрывала свои игры, дети постарше делали уроки. Женщины убирали со стола и приводили в порядок кухни. Кое-где уже включили телевизоры и семьи рассаживались перед ними.

Куан Мэн спустился на улицу. По улице шли такие же молодые ребята, как он сам, торопясь по своим делам, на свои свидания. Рабочий день кончился, и каждое поколение на свой лад убивало жизнь. Процесс жизни. В сотнях городов и городишек, в сотнях стран.

Небо потемнело, и ярче обозначились далекие звезды. Высоко в маленьком небе гудел самолет, разворачиваясь к международному аэропорту Пайя-Лебар. Интересно, как чувствует себя человек в полете? Входишь, как в автобус, усаживаешься в кресло — и взлетаешь в небо! Тяжеленная стальная машина в небе — уму непостижимо. Все так, как показывают в кино? И стройная стюардесса в нарядной форме подает кофе и бренди. Интересно, а как это на самом деле? — думал Куан Мэн. Может быть, и ему когда-нибудь выпадет случай? Все равно, на корабле лучше. Не на пассажирском — он не будет знать, о чем говорить с другими пассажирами. А вот на сухогрузе или на танкере. Матросы народ попроще, с ними легче.

Ехать на Орчард-роуд нужно было с пересадкой. Хок Лай договорился, что все встретятся в модном молочном баре «Монт д'ор».

А мы продвигаемся в жизни, подумал Куан Мэн, пытаясь толкнуть стеклянную дверь, когда ее нужно было тянуть — о чем говорилось в табличке. Сначала «Джи-Эйч кафе», теперь «Монт д'ор». А что? Может, в один прекрасный день они сделаются здесь своими людьми. И — кто знает? — может, сегодня после кино они отправятся в новый ночной клуб «Тропикана». Говорят, там в стриптизе под названием «О-ла-ла ревю» участвуют белые девушки — из Австралии. С розовыми сосками, мечтой его брата.

Хок Лай еще не пришел. Куан Мэн, болезненно ощущая на себе взгляды всех, кто находился в баре, сел за столик. Подошел официант в белом. На голове у него была лихо сбитая набекрень шапочка типа пилотки, в каких в кино изображают рассыльных из дорогих отелей. Куан Мэн начал изучать меню, роскошно отпечатанное на глянцевой бумаге. Полно разных сортов мороженого и замороженных фруктов — и все жутко дорогое, на его несведущий взгляд.

— Фруктовой воды, пожалуйста.

Он закурил сигарету. Во всем баре сидели только две парочки. Куан Мэну не хотелось, чтоб они подумали, будто он на них смотрит, поэтому он не стал на них смотреть. Очень скоро он поймал себя на том, что изо всех сил старается не смотреть. Попробовал отвернуться. Четыре официанта в белом, с белыми пилоточками на головах смотрели на него. По официанту в каждом углу бара. Куан Мэну было некуда отвернуться. Пришлось опять взять в руки меню и внимательно читать полную бессмыслицу: банановое, земляничное, фруктовый салат… Хок Лай, думал он, проклятый чертов Хок Лай.

Фруктовую воду ему подали в высоком элегантном бокале. Вот почему здесь все дорого, сообразил Куан Мэн, за красивый бокал дерут. Отпил глоток и, подняв глаза, столкнулся со взглядом официанта. Ах, так? Значит, у вас тут такая игра. В гляделки играете, да? Кто кого переглядит? Хорошо. Куан Мэн и официант уставились друг на друга. Только бы не мигнуть нечаянно, мучился Куан Мэн. Этому не было конца. Правый глаз напрягся, даже как будто заболел. Да не проиграю я тебе, зараза пучеглазая, ни за что не мигну! Сумасшедшее желание победить одолевало его. Не проиграю, нет! Ага, отвернулся, гад! Официант посмотрел по сторонам и, как ни в чем не бывало, вышел в боковую дверь. Выиграл! — чуть не заорал Куан Мэн, едва удерживаясь от того, чтобы ударить себя в грудь на манер Тарзана, повелителя зеленых джунглей, полных диких зверей. Моя взяла! — ликовал Куан Мэн. Забыв про воду в красивом бокале, он с вызовом обвел взглядом бар, презрительно высматривая следующую жертву.

Тут вошел Хок Лай с двумя девушками. И сразу ликующее чувство победы улетучилось. Черт, ну почему я так стесняюсь хороших девушек? Почему я их боюсь? Может, потому, что сам я не такой уж хороший? Чертов Хок Лай. Ну зачем он меня притащил? Сидел бы сейчас и блаженствовал за пивом в «Райском баре». В раю бы был.

— Смотри, какой он у нас скромный, Анна! — раздался насмешливый голос Хок Лая.

Куан Мэн встал, знакомясь, и снова сел, когда расселись все остальные, ничего не понимая от волнения.

— У нас еще полно времени, девушки! Давайте сначала что-нибудь выпьем, — предложил Хок Лай и сделал знак официанту.

За столом разговаривали только Хок Лай и его Сесилия. Куан Мэн и другая девушка только слушали. Немые слушатели, подумал Куан Мэн.

— Хок Лай говорил, что вы с ним очень дружили в школе, — сказала Сесилия, обращаясь наконец к Куан Мэну.

Куан Мэн молча кивнул.

— Мы с Анной тоже дружили в школе, — продолжала она.

— Вот поэтому хорошо, что мы вчетвером, — сказал Хок Лай и рассмеялся, хотя, что в этом было смешного, Куан Мэн так и не понял.

— Вы теперь коллеги по работе? — спросила Сесилия.

— Нет, — ответил Хок Лай. — Мэн временно работает клерком.

Все молчали в ожидании ответа Куан Мэна.

— Видите ли… это очень сложно, — выдавил он наконец, отчаянно надеясь, что больше не будет таких трудных вопросов.

Сесилия явно не знала, как понять его ответ, и опять заговорила с Хок Лаем.

Сесилия была маленькая и кругленькая. На ней было мини-платье в крупный цветной рисунок. Когда она усаживалась, Куан Мэн успел обратить внимание на ее толстые ноги — впрочем, их можно было назвать и сильными ногами. Куан Мэн развлекался, пытаясь угадать, в кого она такая — в мать или в отца, важного человека в Китайской торговой палате. Волосы у нее были коротко острижены. Самое симпатичное в ней, решил Куан Мэн, — это ее смеющиеся глаза. Они блестели всему миру, как мокрые яблоки. Весь мир — мой сад. Мой, мой, мой.

Анна — другая девушка — пока еще не сказала ни слова. Куан Мэн старался представить себе ее голос. Наверное, похож на флейту, предположил он и теперь уже хотел, нетерпеливо ждал, чтоб она поскорее заговорила и он проверил бы свою догадку. Как в азартной игре. Ставлю трешку — заговорит, и голос похож на флейту, уславливался он сам с собой — совсем как его дядя-игрок. Может, это у него наследственное — кровь не вода и так далее. Куан Мэн решил, что у нее голос как флейта, потому что и фигурой она напоминала бамбуковую флейту. Тоненькая, худенькая — тростиночка, как говорится. Узкая в груди, узкая в бедрах. Эта, конечно, не королева красоты. Единственное, что бросается в глаза, — ее очки, думал Куан Мэн, чувствуя, что рассуждает, как фермер на скотной ярмарке. Интересно, какая она без очков. А она в кого — в отца или в мать? Кто-то из ее родителей близорукий, это уж точно. От родителей к детям, от влюбленных к продукту любви, от семени в семя, и еще, и еще. Мир вращается, вращается. Делает историю, а она делает историков счастливыми. Мир — моя история, моя биография. Моя, моя, моя.