Дороги Фландрии

И оп вспомнил в эту самую минуту об одной подробности, об этом странном обстоятельстве о котором в семье рассказывали лишь понизив голос (хотя Сабина говорила, что она лично в это не верит, что все это выдумки, что ее бабушка всегда утверждала что это просто злословие, басня распространяемая слугами которых подкупили политические враги — санкюлоты, так говаривала ее бабушка, совершенно забыв что он-то как раз и был на стороне санкюлотов, то есть что если впоследствии клеветники и злословили о нем и об обстоятельствах его смерти, то делать это могли только роялисты, что, в некотором смысле, подтверждало, хотя бы отчасти, правильность ее суждений: а именно что источником этих слухов вполне вероятно была челядь, в силу того закона что люди связанные с другими людьми подневольными отношениями являются яростными приверженцами — словно это служит своего рода оправданием их положения — строго иерархического общества, таким образом, если бы сторонники старого режима стали бы, что и вправду было вполне вероятно, искать союзников против Рейшака, несомненно самых надежных союзников они нашли бы среди его собственных слуг), обстоятельство это, правдивое или вымышленное, придает всей истории какой-то двусмысленный, скандальный оттенок: нечто в духе одной из гравюр под названием «Застигнутый любовник» или «Соблазненная девица», все еще украшавших стены спальни: лакей поспешно прибежавший на шум выстрела, кое-как одетый, просторная рубаха наполовину вылезла из панталон которые он натянул выскочив из кровати, и возможно, за его спиной служанка в ночном чепце, чуть ли не голая, одной рукой зажимает рот сдерживая крик а другой неловко придерживает капот который сползает с плеча обнажая грудь (а может быть она подняла руку вовсе не для того чтобы сдержать крик: скорее загораживает сложенной лодочкой ладонью пламя второй свечи (это объясняет почему она видна хотя стоит чуть позади, еще не переступив порога, еще в темноте коридора) стараясь защитить огонек от сквозняка налетевшего когда взломали дверь (свет пламени пробивается у нее между пальцами, и от этого кажется будто внутри каждого пальца виднеется смутная тень кости окруженная прозрачной розовой плотью): так вот она держит в то же самое время одной рукой этот ночной капотик почти не прикрывающий грудь, и свечу пламя которой защищает другой рукой, так что ее юное испуганное личико освещено снизу, словно бы кенкетами рампы в некоем театре, и все тени как бы перевернуты, то есть расположены не под выпуклостями а над ними, и в темноте выступают ее черты — нижняя губа, ноздри, скулы, верхнее веко и лоб над бровями), а камердинер виден со спины, его правая, чуть согнутая, нога вынесена вперед, левая назад (то есть тяжесть тела целиком перенесена на правую ногу: не просто фаза ходьбы или даже бега, а скорее позиция танцора приземляющегося после прыжка, положение красноречиво объясняющее то что только что произошло: неудержимый напор навалившегося на дверную филенку тела, с выставленным вперед правым плечом, правая нога согнутая в колене поднята, последний рывок, последний толчок левой ногой, и вот — с третьей или четвертой попытки — дверная филенка (вернее замок) уступает, трещит вырванная с мясом замочная личина и разлетающееся на куски дерево, и в этот миг, из-за нарушенного равновесия, тело слуги катапультируется и снова приземляется на согнутую правую ногу при этом кажется что он тащит за собой левую ногу, которая вся целиком вытянута так что бедро, икра и ступпя составляют одну прямую линию, пятка поднята, ступня (голая потому что он — камердинер — успел только натянуть панталоны) касается пола лишь кончиками пальцев, правая рука теперь высоко поднимает свечу которая находится почти что в центре заднего плана картины, таким образом камердинер помещен против света, видимая нам часть его тела — то есть спина — почти полностью в тени топкой перекрестной штриховки словно набросанной резцом и легко очерчивающей рельефы выпуклостей, так что, с близкого расстояния, формы тела, а именно его мускулистые предплечья, кажутся окруженными своеобразной сеткой петли которой сужаются в тех местах где тень гуще), а весь свет так сказать сконцентрирован, поглощен крупным телом лежащим у камина, дугообразно выгнутым, мертвенно-бледным и нагим.

Поскольку так и было (согласно легенде, или, по словам Сабины, клевете изобретенной его врагами): обнаружили его совершенно раздетым, он сбросил с себя всю одежду прежде чем пустить себе пулю в лоб у этого камина в том самом углу где Жорж, ребенком, и даже потом позднее, проводил немало вечеров невольно стараясь отыскать на стене и на потолке (хотя он прекрасно знал что, с тех пор, комната много раз перекрашивалась и оклеивалась обоями) следы пули на штукатурке, представляя все это себе, словно бы заново переживая, как бы видя воочию, в этом тусклом, сладострастном, ночном беспорядке галантной сцены: возможно опрокинутые кресло и стол, и сорванные с лихорадочной поспешностью нетерпеливого любовника одежды, отброшенные, раскиданные повсюду, и это распростертое мужское тело весьма деликатной комплекции, почти женственное, огромное и нелепое, и пляшущие тени бросаемые пламенем свечи играющие на белой прозрачной коже, цвета слоновой кости или скорее голубоватой, а в центре эта купина, куща, это темное, расплывчатое словно смола пятно, и хрупкий как у поверженной статуи уд поверх бедра, перечеркивающий пах (тело, при падепии, слегка отклонилось влево), и на всей картине отпечаток какой-то непостижимой тревоги, чего-то двусмысленного, влажного и леденящего в одно и то же время, завораживающего и отталкивающего…

«Вот я и задавался вопросом не было ли и у него тогда такого же удивленного слегка смущенного идиотского лица как у Вака когда его вышвырнуло из седла и он лежал мертвый с головой свисавшей вниз с откоса у обочины и глядел на меня широко открытыми глазами с широко открытым ртом, впрочем у него и всегда-то выражение лица было довольно-таки идиотское и смерть ясное дело тут уж ничего не могла улучшить, но наоборот еще больше все обострила, потому что лишила лицо подвижности на нем застыло это ошеломленное оглушенное выражение словно явленное во внезапном откровении смерти представшей наконец не в форме некоего абстрактного понятия о ней с коим мы привыкли жить но в своей конкретной реальности вдруг возникшей вернее обрушившейся как насилие как агрессия, акт неслыханной немыслимой жестокости несоразмерной несправедливой незаслуженной тупая и ошеломляющая злоба миропорядка которая не нуждается ни в каких резонах дабы обрушиться на вас вот так бывает налетаешь башкой на уличный фонарь которого ты погруженный в свои мысли не заметил сведя как говорится таким путем знакомство с глупой оскорбительной и дикой злобой чугуна, свинец снес ему полчерепа, может быть поэтому лицо его выражало некое удивление укоризну но одно только лицо потому что я полагаю сознание его должно быть давно уже переступило ту черту за которой ничто больше не могло его удивить или разочаровать после того как он растерял последние свои иллюзии в этой панике разгрома, и следовательно уже устремился к тому небытию куда выстрел дослал одну только его телесную оболочку желая воссоединить их: долгое время я видел лишь его спину поэтому мне неведомо было не покинула ли его уже вернее ие освободился ли он окончательно от способности удивляться или страдать и даже рассуждать так что возможно просто тело а не сознание подвигло его на тот бессмысленный и нелепый жест когда он обнажил саблю и потряс ею поскольку он несомненно в то самое мгновение был уже мертв ведь вполне вероятно что тот за изгородыо прежде всего прицелился в самого старшего по чину а чтобы всадить в вас с десяток пуль из автомата времени требуется гораздо меньше чем па то чтобы совершить целую серию этих операций а именно правой рукой схватить эфес сабли висящей у левого бедра вытащить ее из ножен и вскинуть клинок, впрочем говорят у трупов бывают порой рефлекторные мышечные сокращения достаточно сильные и даже достаточно координированные для того чтобы вызвать у них какие-то действия как у тех уток у которых отрубают голову а они все еще продолжают ковылять спасаясь нелепо пробегают многие метры прежде чем упадут замертво: короче говоря просто-напросто история с отрубленными шеями коль скоро в силу традиции версии лестной семейиой легенды тот другой пошел на это вынужден был пойти на этот шаг дабы избежать гильотины Так вот им следовало бы с этого дня изменить свой герб заменить трех горлиц безголовой уткой мне представляется что так было бы лучше это был бы наилучший символ по крайней мере более ясный коль скоро можно утверждать что вне всяких сомнений и тот и другой уже потеряли свою голову: самая обыкновенная безголовая утка потрясала саблей вскинув ее сверкнувшую в солнечных лучах прежде чем обе они, и лошадь и утка, рухнули набок за сгоревшим грузовиком упали как подкошенные точно в тех фарсах когда внезапно вытягивают ковер из-под какого-нибудь персонажа, живая изгородь здесь я думаю была не то из кустов боярышника не то из граба такие маленькие гофрированные листочки вернее плоеные если употребить портняжный термин (или может быть плиссированные) совсем как маленькие воротнички по обеим сторонам главной жилки, высокие наши тени скользили по ним переламываясь под прямым углом подобно ступенькам лестницы, горизонтальные, вертикальные, потом снова горизонтальные, каска моя перемещалась по плоскому верху кустарника, три лошади (они теперь дышали уже не так тяжело, ноздри той на которой ехал Иглезиа расширялись раздувались и опадали подобно еще вздрагивающим мехам органа а внутри разбегались красные набухшие жилки разветвляясь в виде молний), три лошади шли бок о бок занимая почти всю ширину дороги, я нагнулся чтобы потрепать свою лошадь по холке но под уздечкой которая натирала ей шею она была вся потная взмыленная в серой пене я обтер руку о штаны сбоку тут он фыркнул и сказал Вот уж сволота, а я Больно тебе? но он не ответил вид у него был все такой же недовольный словно он злился на меня но в конце концов он сказал Да нет думаю это ерунда, и еще Вот сволота это точно, потом я увидел что наши тени бегут уже впереди нас Вот подлость-то, сказал он, а это еще что такое? Неподвижно застыв на перекрестке дороги они смотрели как мы приближаемся казалось они не то отправлялись к мессе не то возвращались после нее принарядившиеся как для торжественной церемонии для праздника, женщины в темных платьях и в шляпках у некоторых в руках черный зонтик или черная сумочка а у некоторых чемодан или прямоугольные плетеные корзинки с ручкой на крышке которая закреплялась пропущенной через кожаные петли планкой с висячим замком, когда мы подъехали совсем близко один из мужчин сказал Убирайтесь отсюда, их лица абсолютно ничего не выражали, Не видели вы проезжали здесь кавалеристы спросил я, но тот же голос повторил Катитесь отсюда Убирайтесь, наши три лошади остановились тени наших касок почти касались их черных воскресных башмаков я сказал Мы отбились от своих попали утром в засаду только что убили нашего капитана мы ищем своих потом какая-то женщина принялась кричать потом закричало разом множество голосов Да они же тут кругом убирайтесь отсюда если они нас с вами застанут они нас убьют, Иглезиа не повышая голоса снова повторил Вот сволота, но я не понял о них он так или о том типе что стрелял в нас из-за изгороди не мог догадаться говорил он во множественном числе или в единственном и припоминаю что в эту самую минуту я услышал шум водопада низвергавшегося из-под лошади которая зашевелилась раздвигая ноги я пригнулся к холке чтобы не давить ей на поясницу и застыл вытянувшись вперед упершись взглядом в землю, а во все стороны летели желтые брызги мочи и человек стоявший ближе всех отпрянул назад явно опасаясь испортить воскресный костюм, моча извивалась по вымощенной щебенкой дороге словно некий пупырчатый дракон нерешительно вытягивал голову нащупывая отыскивая путь поворачивая то вправо то влево а тело его все разбухало но земля очепь быстро поглотила его и осталось только темное влажное пятно похожее на спрута и в его щупальцах гасли одна за другой крошечные точки поблескивавшие словно булавочные головки, и тут я выпрямился в седле и сказал Поехали нечего здесь торчать, я тронул лошадь и они расступились пропуская нас торжественные прямые и враждебные в своей воскресной одежде, Сволота деревенская буркнул Иглезиа, потом мы услышали чей-то крик у себя за спиной и я обернулся они даже с места не сдвинулись это кричала женщина а лица остальных были по — прежнему враждебными и хмурыми но теперь уже они смотрели на нее с каким-то неодобрением, Что она сказала? спросил я, Иглезиа тоже обернулся, держа в прижатом к бедру кулаке поводья и трензельную уздечку запасной лошади, женщина несколько раз взмахнула рукой Налево сказал он она говорит надо взять налево говорит там можно будет пробиться в глубокий тыл, тут все принялись говорить и жестикулировать одновременно до меня доносились злобные голоса спорящих Так куда же? спросил я и наконец-то разгадал то что так упорно пытался понять с той самой минуты с того самого мгновения когда я увидел их торжественных и чопорных в этой вовсе и не праздничной а подумал я траурной одежде вот почему пришли мне на ум эти черные и чинные похоронные процессии которые встречаешь порой на утопающих в зелени деревенских трактах (а тот тип все продолжал яростно размахивать зонтом словно прогонял пас словно все еще вопил Убирайтесь вон Проваливайте проваливайте отсюда!) Она говорит надо взять влево, сказал Иглезиа, теперь наши тени бежали уже перед нами я видел как они шагали вперед словно на ходулях Но сказал я ведь так мы вернемся к…, а Иглезиа Раз уж она сказала что там можно пробиться в тыл она верно получше тебя знает, скрылось солнце скрылись тени в последний раз я увидел их позади нас и вот они скрылись затаились за изгородью, поля не освещенные солнцем казались совсем вымершими заброшенными пугающими своей привычной невозмутимостью неподвижностью таившей в себе смерть столь же привычную столь же невозмутимую и столь же мало рассчитанную на эффект как леса деревья цветущие луга…»